22 января 2015Кино
102

«Абхазия была обещанием»

Документалист Эрик Бодлер — о своих письмах к Максиму Гвинджии, бывшему министру иностранных дел непризнанного государства

текст: Анна Меликова
Detailed_picture© Poulet-Malassis

Сегодня и в воскресенье, 25 января, на московском фестивале 2morrow показывают «Письма к Максу» Эрика Бодлера — эпистолярное кино об Абхазии. Текстовая основа картины — 74 письма, которыми обменялись Эрик и Максим Гвинджия, визуальная — пейзажи сегодняшней Абхазии, уже 20 лет находящейся в своеобразном анабасисе, тяжелом переходе от сепаратизма к политической субъективности (подробнее о фильме можно прочесть здесь). Анна Меликова поговорила с Эриком Бодлером о его намеренном уходе от претензий на объективность, применимости «теории пейзажа» Масао Адати к ландшафтам Абхазии и реакции грузинских зрителей на фильм.

— В фильме про Масао Адати вы рассказываете о человеке, лишенном свободы передвижения. В «Письмах к Максу» — показываете страну, которой мировое сообщество отказывает в праве на законное существование. Почему тема лишений и ограничений так привлекает вас?

— Этот вопрос можно было бы полностью «перевернуть»: свобода Масао Адати проистекает из его стремления восстать, жить по-другому, сбежать из «нормативной» Японии. Так что, возможно, это фильм о свободе, а не о лишении прав. И, возможно, «Письма к Максу» — это фильм о жизни вне норм, жизни на грани, что предполагает как некоторые преимущества, так и определенные неудобства. Думаю, эти фильмы больше о переосмыслении нормы, чем об осуждении отказа кому-либо в правах.

© Poulet-Malassis

— Съемки фильма становятся результатом вашего анализа проблемы или же это попытка определиться с собственным отношением к ней (к связи между кино и революцией, к разнице между свободой самоопределения и сепаратизмом)?

— Здесь речь не идет об артикуляции видения проблемы. Я бы сказал, что съемка фильма — это результат попыток понять проблему и найти форму, которая отражала бы этот процесс. Пьер Зауи написал пьесу под названием «Анабасис страха: попытка (не)понимания». Думаю, название подобрано очень точно. Потому что есть вещи, которые невозможно по-настоящему понять. Здесь важно то, что мы хотя бы задумываемся о проблеме, удерживаем ее в своем сознании.

— Как в этом (не)понимании вам помогла придуманная Адати «теория пейзажа», которую вы использовали при съемках фильма о нем?

— Это, скорее, концепция, а не действительно работающая теория. По словам тех, кто впервые ее использовал (Масао Адати и его друзей, снявших фильм «А.К.А. серийный убийца»), теория реализуется следующим образом: вместо того чтобы направлять камеру на героя фильма, ее можно направить на пейзажи, которые видит этот герой, и тогда, возможно, эти пейзажи раскроют механизм действия силы, предопределившей то или иное развитие событий, раскроют обстоятельства, обусловившие отчужденность героя, и, следовательно, помогут объяснить мотивы его преступлений. В случае с «Анабасисом» я был больше заинтересован в том, чтобы зритель задумался о теории, нежели в том, чтобы он узнал что-то конкретное об Адати через применение его теории. Я хотел повернуть теорию «спиной» к теоретику. Но я также считаю, что с теорией пейзажа возникают проблемы, когда кто-то надеется через нее объяснить нечто вроде серийных убийств: это весьма детерминистский подход, он отрицает свободную волю субъекта.

© Poulet-Malassis

— А в случае с «Письмами к Максу»? Можно ведь сказать, что вы продолжаете использовать эту теорию.

— Думаю, я больше интересовался съемкой пейзажей потому, что фильм посвящен земле, статусу земли и формам ее представительства в визуальном и политическом смысле этого слова.

— Помогла ли вам ваша дружба с Максимом Гвинджией лучше понять ситуацию с Абхазией или же, напротив, усложнила это понимание? Некоторые критики указывали на то, что фильм оказался не настолько острым и провокационным, насколько он мог бы быть.

— Я «повстречал» Абхазию и Макса в одно и то же время. В моем опыте они сливаются воедино. Поэтому я и снял фильм о дружбе и национальном существовании. Естественно, здесь обнуляется сама возможность объективности. Но, по правде говоря, меня всегда больше интересовала ясная и честная субъективность, чем невозможные претензии на объективность при создании фильма. Для меня важно, поднимает ли этот фильм сложные вопросы, связанные с Абхазией. Думаю, что поднимает, и моя дружба с Максом сообщает этим вопросам еще одно измерение, дает контекст, в котором они задаются, при этом не устраняя их и не смягчая жестокости всей ситуации.

На протяжении двадцати лет по поводу Абхазии существуют конкурирующие нарративы. В этом фильме не пишется невозможная историография. В нем не проверяются и не документируются какие-либо из конкурирующих претензий на землю. Проект начался со следующего наблюдения: Абхазия как территория и население существует уже двадцать лет, и тем не менее, по всей вероятности, в обозримом будущем она продолжит пребывать в состоянии неопределенности, что делает само создание этого нарратива чем-то, что стоит исследовать.

© Poulet-Malassis

— Вы реконструируете прошлое, снимая Макса как бы в тот момент, когда он впервые смотрит телевизионное обращение Д. Медведева о признании Россией независимости Абхазии и пытается вновь почувствовать радость, которую испытывал в 2008 г. Здесь вы обыгрываете фактор времени: герой возвращается в прошлое, уже обладая знанием о последовавших событиях, а поэтому и само прошлое не может оставаться неизменным.

— Утопия и антиутопия, обещания и разочарования — все это противопоставления, важные и в фильме, и в истории Абхазии. Для многих людей, особенно людей поколения Макса, Абхазия была обещанием, и оценка этого обещания двадцать лет спустя становится важным вопросом в настоящем. Так что в фильме разрывы между картинкой и голосом или роль реконструкций и поддельного торжества являются способами отразить эти противопоставления.

— Получали ли вы какие-либо рецензии/комментарии от грузинских зрителей или кинематографистов? Думаю, один из самых важных вопросов, которые вы задаете Максу, относится к коллективному забвению грузин, вынужденных покинуть эту территорию.

— На фестивальных показах я регулярно встречаюсь с грузинскими зрителями, иногда с грузинскими беженцами из Абхазии. Обсуждения, следующие после показа, обычно проходят в гораздо более позитивном и конструктивном ключе, чем обсуждения до. По моему опыту, зрители грузинского происхождения очень хорошо понимают то, как в фильме формулируется вопрос о забвении. Пока люди, кажется, в основном готовы принять точку зрения Макса. Они понимают, что моя позиция как создателя фильма отличается от позиции Макса как бывшего госслужащего. Поэтому дискуссии очень конструктивны.

© Poulet-Malassis

— А вообще эти 74 письма реальны (в материальном смысле) или же эта переписка, подобно Абхазии, существует, не существуя?

— Письма реальны. Но иногда реальность причудливее выдумки…


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Дни локальной жизниМолодая Россия
Дни локальной жизни 

«Говорят, что трех девушек из бара, забравшихся по старой памяти на стойку, наказали принудительными курсами Школы материнства». Рассказ Артема Сошникова

31 января 20221858
На кораблеМолодая Россия
На корабле 

«Ходят слухи, что в Центре генетики и биоинженерии грибов выращивают грибы размером с трехэтажные дома». Текст Дианы Турмасовой

27 января 20221976