19 февраля 2019Литература
124

Исключительность книжного

Вышел русский перевод «Книжных магазинов» Хорхе Карриона

текст: Андрей Тесля
Detailed_picture 

Ключевое для Карриона противопоставление: книжного — библиотеке. При всем их родстве — и при том, что рождение библиотеки можно возвести к древним «книжным», тем местам античного мира, где книги копировались и распространялись, где скапливались «оригиналы», с которых делались копии, и где можно было не только купить или заказать свой экземпляр, но и взять на время, — библиотека, по мысли Карриона, противоположна книжному. Тот — всегда о временном, преходящем; библиотека — хранит. И способна хранить столетиями, в идеале не озабоченная тем, нужно ли кому-то в данный момент или в ближней перспективе то, что заполняет тысячи ее стеллажей, — книги, брошюры, газеты, сейчас утратившие актуальность, которые приобретут десятки лет спустя, когда они окажутся (возьмем простейший случай) непреднамеренными свидетелями времени, отражениями и фиксациями того, что никто не намеревался запечатлевать сознательно и даже не ведал о том, что ухватил в тексте — помимо воли, сознательных рассуждений и предположений. Книжный — до тех пор, пока остается таковым, не перерождаясь уже в нечто принципиальное иное, — весь о рассеянии, книги в нем делают остановку — и чем более она краткая, чем быстрее они переходят в руки других, тем лучше с точки зрения владельца; правда, последний, в свою очередь, получает интерес в глазах других в той мере, в какой он не просто стремится к рассеянию, а движим более конкретным — к тому, чтобы именно эти книги попадали в определенные руки, чтобы встречи их не были случайными, — но это ведь само собой разумеется, иначе время существования книжного будет мимолетно.

В своей рассеянности и быстроте отдачи, распространения книжный обретает надежду на собственную долговременность.

Книжные оставляют в этом мире немного следов — до тех пор, пока они существуют, они являются частью городского ландшафта: в них встречаются, делают покупки, смотрят новинки или роются в букинистических залежах — к ним привязываются или недолюбливают, но продолжают посещать за неимением лучшего, однако редко делают предметом самостоятельного рассмотрения, а затем они исчезают — без архивов (кроме финансовых, тех, что заботливо откладываются в документации налогового ведомства и банков), почти всегда без воспоминаний — разве что мельком, в нескольких словах, попутно.

© Ад Маргинем Пресс, Музей современного искусства «Гараж», 2019

В нашем сегодняшнем мире нет ничего более банального, чем посетовать на «смерть книжных», вытесняемых онлайн-магазинами и электронными книгами, — или, парадокса ради, начать утверждать, что с «бумажной книгой рано прощаться», или вовсе стоит оставить надежды, или счастливо разувериться в грядущей смерти последней. Но в стороне от всех этих не очень интересных (хотя бы в силу того, что основные аргументы давно известны и тасуются знакомым образом) споров лежит другой разговор — о самом феномене книжного, расцветшего в прошлом веке, который действительно идет если не к завершению, то к качественному перерождению.

Прошлый век стал и веком массовой грамотности, принципиально изменившей облик повседневности, и, соответственно, веком книжных: книга за это время перестала быть чем-то особенным, обратившись в элемент поездки, коротания времени в пути — в связи с чем (и отчасти формируя эти привычки) появились книжные лотки и магазинчики на железнодорожных станциях и вокзалах. Новый читатель появился уже в XVIII веке — экстенсивный на смену интенсивному, поглощающий книги одну за другой — в том числе и ради простого «убийства времени», сокращения переживания пустого ожидания в пути между точками на железнодорожной линии или оставаясь наедине с собой и стремясь отвлечься от себя. Вместо того чтобы читать немногое усердно, читатели, стремящиеся потратить время, забыться в ином (на чем построена одна из самых старых аналогий чтения и путешествия), или в поиске информации, мыслей, образов — прагматическом или отвлеченном — научились читать «естественно», то есть делать это, не задумываясь (стр. 253).

Но вместе с тем книги и книжные проделали и другую эволюцию — массовое чтение пребывало в сложном переплетении с «избранным», для своих. И здесь книжные оказывались не только точками, где любители конкретного рода литературы, симпатизанты того или иного способа смотреть на мир могли найти свое, и не только местами встреч между ними — они становились (впрочем, в этом отношении лишь продолжая практики минувших столетий) издательскими предприятиями. И читатели ведь оказываются и авторами — либо становятся ими.

«Естественное» чтение рождается через утрату — «способности концентрироваться на одном-единственном тексте», что ведет к «обретению яркого спектра, иронической и критической отстраненности, способности связывать и истолковывать одновременные явления» (стр. 253). Впрочем, не очень понятно, что в этой реальности делать автору — ведь он надеется пусть не на то, что его текст будет прочитан сам по себе, вне «связей и истолкований» с одновременными явлениями, но хотя бы на то, что читатель сконцентрируется на нем достаточным образом для выделения среди других «явлений»: ведь, чтобы сопоставлять и соотносить, следует и выделять, и обосабливать. Зигфрид Кракауэр в начале 1920-х учил молодого Адорно «особому, гедонически-субверсивному прочтению философских текстов», упражняясь над «Критикой чистого разума»:

«Вместо того чтобы пытаться постичь сложную систему во всей ее полноте, они выискивали в текстах любопытные противоречия» [1].

Но то чтение было поверх иного, устоявшегося — и закрепощающего, делающего текст глухим для читателя; это было научение, как услышать за омертвевшими конструкциями то, что некогда породило их. «С самого начала он показал мне, — вспоминал Адорно о Кракауэре, — что философская работа — это не только теория познания, анализ научно обоснованных суждений в конкретных условиях, но и некий зашифрованный текст, из которого можно вычитать что-то об уровне мышления в данный исторический момент с робкой надеждой приблизиться к истине» [2].

Книжные, о которых в первую очередь повествует Каррион (мельком пробегая гигантов, от нью-йоркских до пекинских и шанхайских, о которых ведь мало что можно сказать по существу, кроме масштабов — миллионов наименований, десятков тысяч квадратных метров торговых площадей и прочего подобного, важного и удобного, но вполне заменяемого иным аналогичным вплоть до уходящего в бесконечность Amazon'а), — это книжные, далекие от универсальности — «имеющие свое лицо»: ведь это и значит быть особым, обращенным к одним и не только неинтересным другим, но и не интересующимся другими, явно посторонними ему.

Книжные, о которых интересно рассказывать, — не о совокупности книг, но о соседстве, о возможности встретить книгу, о которой не только не задумывался, но и не знал несколькими минутами ранее, — взять ее в руки, будучи привлеченным соседством с другой, обложкой, переплетом, выбором бумаги, подбором шрифтов — или рекомендацией владельца или другого посетителя. Эти книжные — отнюдь не о книгах, которые нельзя найти в других местах, а о том, что в других местах ты не будешь их искать, не обратишь на них внимания, пройдешь мимо — в поисках известного и, следовательно, упуская возможность встречи с тем, что тебе необходимо или желанно, но о чем ты сам еще не знаешь. И как существовать этому в новом мире — где вроде бы все работает против таких книжных, где выживающие — все более туристические объекты или уже не очень книжные, а места, где можно приятно провести время, выпить кофе, купить открытки и забавный значок, — не очень понятно. Всегда можно сказать, что одно сменится другим, те же потребности будут удовлетворены другим образом, — но форма опыта изменяется, и, следовательно, то, что порождала предшествующая, станет невозможным. То есть это — вновь о времени, об уникальности исторического и о том, что еще недавно привычное, естественное перестает быть таким, сменяясь иной естественностью и оставляя уникальные, более невоспроизводимые объекты.

Х. Каррион. Книжные магазины / Пер. с исп. А. Дунаева. — М.: Ad Marginem Press, музей современного искусства «Гараж», 2019. 304 с.: илл.


[1] М. Миттельмайер. Адорно в Неаполе. Как страна мечты стала философией / Пер. с нем. В. Серова. — М.: Ad Marginem Press, 2017. С. 33 — 34.

[2] Там же, с. 34.

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Как оставаться социофобом там, где это не приветствуетсяМолодая Россия
Как оставаться социофобом там, где это не приветствуется 

«В новом обществе как таковых болезней нет, не считая расстройства настроения или так называемого мудодефицита. Страны Западного и Восточного конгломератов даже соревнуются за звание самой мудостабильной страны». Рассказ Анастасии Ериной

15 ноября 20211275
Всадники СвободыColta Specials
Всадники Свободы 

Фотограф Артем Пучков проехал от Брянска до Мурманска вместе с трейнсерферами — путешественниками на грузовых поездах

10 ноября 20214851