«Почему Леонардо ДиКаприо не может никак влюбиться?»

Лив Стрёмквист — одна из самых известных шведских комиксисток. Ее комиксы переводятся на множество языков, в том числе и на русский. Стиль Стрёмквист, возможно, не совсем привычный: скорее, это критические эссе, сопровожденные забавными иллюстрациями. Накануне выхода ее нового комикса «Внутри зеркальной галереи» Мария Нестеренко обсудила со Стрёмквист специфику ее подхода, моду на психотерапию и почему ДиКаприо сложно влюбиться.

— Расскажите, как сформировался ваш стиль: для комикса он достаточно необычный. В ревью часто пишут, что это похоже, скорее, на критические эссе. И какую роль в этом сыграло ваше образование в политологии?

— Мой стиль во многом сформировался во времена университетской учебы, когда я писала много курсовых работ. Выглядело это так: у тебя есть вопрос, ты ищешь теории, которые могут тебе объяснить этот вопрос или помочь его проработать. Потом ты ищешь источники, которые могут подтвердить твою гипотезу. Все это вдохновило меня работать над комиксами. Я продолжаю работать в том же стиле, только теперь я могу задаваться более забавными вопросами: например, почему Леонардо ДиКаприо не может никак влюбиться?

— В ваших комиксах много ссылок на самых разных исследователей. Среди них и Рене Жирар, и Рэндалл Коллинз, и Сьюзен Зонтаг. Какова все-таки ваша интеллектуальная родословная? Кто из исследователей и теоретиков важен для вас?

— Изначально я изучала современную социологию, или социологию современности, читала таких авторов, как Ева Иллуз и Зигмунт Бауман, но я стараюсь все время находить какие-то новые источники вдохновения, то, что меня саму удивит и заставит двигаться дальше. Наверное, основа моей работы, моих художественных исследований — это критическая теория Фуко, критика производства знания.

— Если говорить о феминистских теории и исследованиях, то кого бы вы могли здесь назвать среди важных для вас фигур?

— В юности для меня важны были Симона де Бовуар и ее работа «Второй пол». Очень важным моментом для меня было осознание, как конструируется гендер вообще, что гендер — это конструкция. Меня интересовали работы, посвященные этому.

— Мне очень нравится ваш комикс «Жена Эйнштейна». В частности, он затрагивает проблему «великой» культуры, которую, так исторически сложилось, создавали мужчины, в быту так себе личности. Отсюда, например, желание радикально настроенных феминисток сбросить с корабля современности какого-нибудь Толстого. Как быть с этим?

— В «Жене Эйнштейна» я хотела показать невидимую заботу, которая окружает мужчину-творца в то время, когда он создает свои произведения. История знает мало ситуаций, когда женщина-творец имела под боком мужчину моложе на 30 лет, который заботился о ней и канализировал ее эмоциональные проблемы. Мне хотелось это показать, сделать видимым: например, как женщины Пикассо создавали те условия, в которых у него была возможность творить. Но должна сказать, что я не считаю нужным смешивать произведения и личность. Несмотря ни на что, я восхищаюсь работами гениальных мужчин, о которых я пишу в своих комиксах. Мне нравятся произведения Джексона Поллока, я восхищаюсь работами Маркса, считаю прекрасным искусство Пикассо. Я лишь хотела осветить невидимую заботу. Смысл этой работы в том, чтобы мужчины тоже заботились о своих женщинах-творцах.

— Каждый ваш комикс посвящен той или иной проблеме. Новая ваша работа «Внутри зеркальной галереи» обращается к понятию красоты, восприятию себя и одобрению другими нашей внешности. Кажется, что наши отношения с самими собой как никогда зашли в тупик. Осознать это — это первый шаг, второй шаг — понять, что с этим делать. Есть ли какие-то пути выхода из этой ситуации?

— В моем новом комиксе «Внутри зеркальной галереи» речь идет о сфокусированности на внешности, которая сильно возросла в последние годы. Одна из причин этого, как я вижу, — техническое развитие. Мы коммуницируем через фото, у всех есть смартфон, мы постоянно выкладываем свои фотографии, посещаем дейтинговые приложения, где все идет через визуальный контакт, мы проводим встречи в Zoom, а пандемия только усилила это. Теперь даже на самых формальных встречах, где обычно никто не думает о том, как он выглядит в данный момент, техника не дает нам забыть свое лицо. Очень много внимания уделяется эго, в этом вижу нарциссический сдвиг. Плюс играет роль капитализм, который постоянно заставляет нас что-то покупать, постоянно хочет что-то продать нам и не в последнюю очередь — бьюти-продукты. Мы должны покупать все больше и больше даже не для того, чтобы выглядеть красивыми, а просто чтобы выглядеть обычными. Концепция постоянного покупания основана на том, что ты должна быть недовольна собой, должна хотеть постоянно что-то в себе менять. Что с этим делать? Это гораздо более трудный вопрос. Мне не хватает дискуссии об этом, проблематизации этого. Я думаю, что мы могли бы чуть больше внимания уделять анализу того, что происходит, а не просто прокручивать и вбирать в себя визуальные впечатления. Хорошо было бы постоянно чуть больше думать об этом, задумываться о том, что происходит, когда ты подвергаешься этому влиянию, то есть всякий раз, когда ты заходишь в условный Инстаграм.

— Как вы заметили, капитализм все время заставляет нас делать покупки. Чтобы продать что угодно, капитализм апроприирует даже самые светлые идеи: феминизм, равенство, экологичное отношение к окружающей среде. С одной стороны, все это — чтобы продать еще больше, с другой, реклама действительно становится разнообразнее: мы видим людей с нестандартной внешностью, возможно, это поможет кому-то принять себя.

— Разумеется, в этом разнообразии внешности, которое появилось в рекламе в последнее время, можно видеть что-то хорошее. В социальных сетях я вижу активисток, продвигающих какие-то определенные типы внешности или право женщин старшего возраста сниматься в рекламе, что здорово. Но сложно не думать о том, что вся эта активность продолжает разворачиваться на платформах, принадлежащих большим концернам, которые по-прежнему хотят продавать и продавать. Они хотят, чтобы мы оставались там и продолжали смотреть эту рекламу. Если мы видим людей размера XXL в рекламе, то они там присутствуют по одной причине — чтобы что-то продать. Важный вопрос, который здесь возникает, звучит так: должны ли все женщины быть красивыми, быть как можно более привлекательным объектом желания, как того хочет реклама? Хотелось бы, чтобы у женщин было больше ролей, которые не сводились бы к пресловутой «факабельности». Об этом я пишу в своем новом комиксе.

— Может показаться, что современные медиа говорят с нами на языке заботы: будь бережной к себе, прими себя. Но под этим скрывается то же давление, что и 30 лет назад. И «прими себя во что бы то ни стало» — еще более страшная ловушка. Если ты не можешь принять себя, скорее беги к психотерапевту. Есть ли, на ваш взгляд, выход из этого?

— Это очень интересная мысль, и я абсолютно с этим согласна. Недавно я видела рекламу коллагенового порошка, который надо разводить в воде и пить для того, чтобы разглаживались морщины на коже. В то же время научно доказано, что это не работает, коллаген не поступает таким образом в кожу. Но я видела инфлюэнсерку, которая рекламировала этот продукт, а на пакете было написано «Selflove is the greatest middle finger of all time», то есть продукт продается под эгидой заботы о себе. Однако на самом деле этот продукт создан для того, чтобы маргинализировать женщин с морщинистой кожей. Такого полно, это везде, согласна, что это абсурдно.

— Как вы, кстати, относитесь к повальной моде на психотерапию?

— Есть такая тенденция — помещать эго в центр. Язык терапии проник вдруг во все области жизни, много говорят о травме, многое ею объясняется, а сама травма может означать все что угодно. Очень многое облачается в одежды терапевтического языка, говорится о том, что индивидуум должен устанавливать и охранять свои границы, избавляться от токсичных отношений. Я вижу сфокусированность на эго как проблему, параллельную проблемам капитализма. Я больше верю в коллективные решения, которые обращают внимание на общество, потому что многие из страдающих от психических проблем имеют и другие — отсутствие постоянного жилья, плохие условия труда и т.д. Все эти вещи объясняются проблемами в обществе. Я хочу сказать, что я не против терапии, но я вижу, как понятия терапевтического языка подвергаются инфляции и теряют свою ценность. Эта сфокусированность на индивидууме мешает человеку видеть, что у него или у нее те же проблемы, что и у большинства людей в этом же обществе.

— С точки зрения человека, живущего в России, где подвергают административному и уголовному преследованию за рисунки вульвы, где полиция не реагирует на вызовы, связанные с домашним насилием, Скандинавия кажется идеальным регионом с точки зрения равноправия и гендерных отношений. Как это выглядит изнутри?

— Я стала феминисткой в семнадцатилетнем возрасте, потому что меня ужасно возмущала несправедливость в том, как выглядела жизнь девушек и юношей там, где я выросла. Парням всегда доставалось больше пространства и внимания в школе, у них были интересы, которые поощрялись, а девушки чаще слушали своих бойфрендов, они уделяли много внимания тому, чтобы их выбрал лидирующий парень, парень постарше. У юношей были страстные интересы и увлечения, а девушкам отводилась роль стоящих рядом и с восторгом смотрящих на них. Я была в этом возрасте бешеной феминисткой, меня ужасно провоцировало то, как медиа изображают женщин. Но я согласна с тем, что у Швеции удачная феминистская политика. У нас есть работающее законодательство, которое поощряет разделение декретного отпуска между родителями, есть уроки сексуального просвещения в школе, и вообще во многих сообществах успешно разделяется воспитание детей между отцом и матерью. В то же время есть исследования, которые показывают, что на индивидуальном уровне у мужчин по-прежнему более высокий статус.

Перевод со шведского Лидии Стародубцевой.

Понравился материал? Помоги сайту!