День стрелка

С 1 марта я регулярно слушаю четыре радиостанции — «РСН», «Говорит Москва», «Вести ФМ» и «КП». Радио (даже прогосударственное, пропагандистское) в отличие от ТВ — прямой эфир. Там всегда больше пробелов, оговорок, пауз. Эти оговорки для исследователя — самое дорогое, потому что они, по Фрейду, обнажают истинные намерения говорящих. Зачем я все это слушаю? Бессознательно — я ведь должен и к себе применять фрейдистский метод: вероятно, я все время жду, «когда это кончится», надеясь, что пропаганда делается по указке и что после условного сигнала «отбой» все прекратится.

Так я думал долгое время и жадно ловил малейшие изменения в риторике. При желании их можно заметить: да, слово «каратели» заменено на нейтральное «украинские военные» (два месяца «киевские каратели» были нормой в новостях), как и слово «хунта». Эти слова, впрочем, употребляют и сегодня в эфире представители ДНР и слушатели.

Сегодня я констатирую: это ложные надежды, что «риторика меняется», — потому что риторика государственных СМИ меняется примерно так же, как пульс у впавшего в кому.

Когда мимо проносится поезд, зрители цепенеют, писал Кафка. Всякий раз, когда я слушаю этот «язык зверя», «язык ада», «розжиг ненависти», меня охватывает подобное оцепенение. Я заворожен этим. У меня уже болезненная привычка слушать это и читать. Антон Долин очень верно назвал это «ядовитым удовольствием».

Тут нельзя сразу сказать — в отличие от ТВ, — что прогосударственные радиостанции как-то совсем сошли с ума. В каких-то случаях они ведут себя как нормальные СМИ — например, когда речь идет о внутренней политике. В эфире депутату Евгению Федорову могут задать вопрос о дочерях Путина — в ответ на его инициативу запретить занимать госпосты тем, у кого родственники за границей. Или вот дело Удальцова—Развозжаева: комментарии берут и у стороны обвинения, и у адвокатов, у Карины Москаленко. Или вот откровенно высмеивают дело Евгении Васильевой.

Но как только речь заходит про Украину, все меняется. Хотя и тут есть дифференциация. На «Говорит Москва» в новостях иногда ссылаются на сообщения спикера АТО Владислава Селезнева. В пятницу (11 июля) дают слово адвокату Надежды Савченко. Ведущий новостей — говоря о бое на аэродроме Луганска — 10 июля сказал: «Какая из сторон применила “Грады”, выяснить не удалось». По нынешним временам это просто «пир объективности». У «Вестей ФМ» есть собкор на Украине Владимир Синельников. Репортажи его на любую тему уже четыре месяца заканчиваются одинаково: «...Сбываются худшие прогнозы. Судя по всему, у Украины есть еще месяц, а дальше ее ждет крах; студия?..» По крайней мере, тут формально соблюдаются какие-то журналистские нормы. Это старая школа.

Даже такое на «КП» и «РСН» невозможно. Эти станции по сути занимаются информационным сопровождением ДНР/ЛНР. В эфире постоянно Пушилин и другие руководители самопровозглашенных республик. Например, в субботу, 12 июля, выступал какой-то представитель Бородая — даже не сам Бородай — по поводу реакции ДНР на санкции; и ведущий слушал его комментарии, что называется, не дыша.

Это не просто игра на одной стороне. Когда речь идет об Украине — а там часовые программы бывают посвящены разбору какого-нибудь инцидента, — там словно бы возникает другое измерение; сложились уже негласные символы и коды, особая атмосфера единения. Например, таким общим кодом является поклонение Стрелкову, которого в эфире называют по имени-отчеству. «Этого не подтверждает Игорь Иванович». «Игорь Иванович надеется». «Игорь Иванович спокоен». Его фамилию, как и имя Бога, не поминают всуе. Добавляет интриги то, что сам «Игорь Иванович» в эфире не бывает. Он бывает только в газете («КП»), точнее, бывал — в видео, которые выкладывают на сайте; на прошлой неделе главред «КП» Сунгоркин отозвал московских журналистов с Донбасса. На радио пускать «Игоря Ивановича», видимо, запрещено, но этот запрет только усиливает эффект обожания. Влюбленные не говорят о главном, тем самым они только об этом и говорят — была, кажется, такая мысль у Барта. Единственное, что пока мешает слушателям и ведущим раствориться в объекте любви, — это общие прогосударственные установки.

Путин для них является не богом, а компромиссом; богом является Стрелков.

10 июля, «РСН». 15:20, очередное интервью с Пушилиным. Ведущие Даша и Никита. «Сколько у вас оружия?», «Будете ли вы отбивать захваченные города?» — интересуются ведущие. Другой стороны конфликта там просто нет — она деперсонифицирована. Боевую обстановку на радио «КП» и «РСН» обсуждают подробно: в новостях первым делом сообщают о потерях украинских войск. «Украинские военные потеряли еще один самолет», «потеряли до 30 военных». О потерях ДНР не сообщают, поскольку «о потерях ополченцев данных нет». Появилась информация о том, что в Луганск можно проникнуть под землей, и буквально сразу — комментарий военного эксперта и дальнейшее обсуждение на полчаса: «Могут ли украинские войска проникнуть в Луганск через шахтерские тоннели?» Сообщается о военных планах «Игоря Ивановича». Например, корреспондент «КП» рассказывает в эфире (и в газете), как «Игорь Иванович» по тактике «образует котел и рассечет на три части прорвавшиеся на южный фас обороны украинские войска».

Газета и радио «КП» по жанру — развлекательные СМИ, причем именно в духе 1990-х годов. Обычное дело: гость в студии — «парапсихолог, нумеролог Мирослав», он посылает лучи энергии звонящим; днем раньше там ведет программу ясновидящая. По субботам есть регулярная программа, посвященная группе Дятлова, и там обсуждают буквально каждую косточку погибших 50 лет назад. Эта смесь парапсихологии, некрофилии и ностальгии по советскому — плюс ядреная душевность — составляет неповторимый стиль «КП», и война органично со всем этим сочетается.

Безусловно, есть директивные новости, которые спускаются сверху. Их легко различить по интенсивности и навязчивости. Все станции один в один повторяют новости о залетевших снарядах; предыдущая директива была про беженцев, еще ранее — «гуманитарная катастрофа». Это обязаловка, это следует вбивать в голову — и каждый это делает как умеет: на «КП» и «Вестях» делают репортажи о спасшихся из Славянска (особенно потряс репортаж о собаке, вывезенной оттуда), а «Говорит Москва» позволяет себе даже поругивать беженцев за то, что они в России не хотят работать.

Случаются и какие-то совсем неожиданные вещи: 8 июля на «Говорит Москва» политолог Дмитрий Орлов сообщает, что Россия «не несет ответственности» за «воинствующие группировки» (!) на Украине и что ДНР неспособна контролировать территории — даже так, как в Приднестровье. Орлов объясняет, что Владимир Путин ничего никому не обещал. В общем, «сдает Донбасс» по полной. Ведущая в шоке. Слушатель звонит в эфир и буквально говорит: «Вы же два месяца подначивали». Или вот другая программа, звонит слушатель — из тех, кого за два месяца это радио воспитало: «Надо вводить... надо вводить... почему молчит государство... оружие надо...» И тут ведущий отвечает: «А кто говорил, что мы должны помогать оружием?..» Слушатель в полной растерянности: «Как?.. Вы же сами... говорили». Ведущий: «Не-е-ет, а кто говорил? Кто призывал?»

То есть может показаться, что накал спадает и официальные спикеры уже повторяют формулу «нас провоцируют на войну, нельзя поддаваться на провокации», — но вот какая вещь: сами ведущие уже не хотят снижать и гасить. Эти люди, повинуясь именно каким-то внутренним убеждениям, не дают этому напору ослабнуть — на радио, по крайней мере, и они видят в этом свою сверхзадачу. Там, внутри редакций, уже сложились за эти годы свои идеалы, их можно назвать реваншистскими. Ненависть к Америке и взбунтовавшемуся «младшему брату», глобальная мечта о «компенсации травмы». Все то, что они лет пять назад обсуждали в курилках, теперь можно говорить в эфире. Это выросло путинское поколение, неосоветское.

Большинство из тех, кто все это говорит в эфире, — люди молодые, от 20 до 30 лет.

Тут нет, в общем, ничего удивительного. Они с детства видели фильмы, прославляющие СССР: ведь у нас так получается, что любой сериал, даже про ГУЛАГ, даже по Солженицыну, являлся скрытой ностальгией по советскому времени. Все это казалось безобидным — но на самом деле имело огромное воздействие на поколение, выросшее при Путине, которое, оказывается, поняло это так, что СССР был лучшей страной и его надо вернуть. Недаром в рекламе «Сникерса» (футбольной) двое из массовки стоят в майках с надписью «СССР»: компания знает, что это реальный массовый потребитель 20—30 лет. Работники радиостанций являются такими вот молодыми людьми в майках «СССР». И как было не появиться этому поколению, если «РСН» 10 лет назад назвалась «Русское радио — 2» и крутила советские песни 24 часа в сутки; и слоган там был «Наша родина — СССР». Собственно, это результат путинской пропаганды, но она породила вовсе не путинистов, а реваншистов гораздо более радикальных, чем Путин. Путин для них является не богом, а компромиссом; богом является Стрелков. И когда они по сути ругают Путина «за нерешительность», они служат высшей идее, являющейся логичным продолжением того, чему их учили в детстве. Это неудивительно опять же — потому что их единственной настоящей религией была война. И эти постоянные сравнения с Великой Отечественной — «котел как сталинградский» — это все тоже странный, непредсказуемый результат пропаганды, которая вроде бы славила подвиг народа, а фактически породила милитаризм. По сути эти дети не знают мирной этики, никто и никогда не говорил им, что в современной жизни может быть что-то, чему можно служить и верить. И вывод тут такой: даже если какие-то команды «притушить градус» сверху спускаются, они попросту игнорируются на местах, на низовом уровне — власть в идеологическом и, я бы даже сказал, духовном смысле уже не контролирует СМИ. Она сталкивается с тихим массовым сопротивлением этих людей.

Все то, что они лет пять назад обсуждали в курилках, теперь можно говорить в эфире. Это выросло путинское поколение, неосоветское.

Ошибка считать, что на госканалах люди исключительно «выполняют заказ»: никакой журналист не мог бы исполнять заказ с таким рвением. Там есть своя вера, и сегодня эта вера — война. Мечтой этих детей 1990-х и 2000-х, я почти уверен, является борьба с Америкой не в переносном, а в прямом смысле; а идеей-минимум — «ввод войск». И именно это они считают патриотизмом. Если страна закроет границы, это действительно не будет для них трагедией; ну, может быть, лет через 20, когда они постареют.

Суббота, 12 июля. «Говорит Москва». Программа «Русский дух». Ведущая Евгения Волгина беседует с президентом Российского еврейского конгресса Юрием Каннером. Ведущая: «Киевские власти называют нацистами. Почему Европа не реагирует на это?»

Каннер уклончиво отвечает что-то. Ведущую это не устраивает: «То, как себя ведет Киев, — это проявления нацизма и фашизма?»

— Нет, — отвечает наконец собеседник. — Это не отличается от того, что было в Чечне и Дагестане. Это обеспечение безопасности границ.

— Коломойского называют лидером нацистского движения...

— У Коломойского можно больше найти хорошего, чем у Геббельса, — иронизирует Каннер.

— То есть Еврейский конгресс России не осуждает действий Киева?

— Еврейский конгресс России не имеет к этому отношения. То, что происходит в Украине, не касается нас.

— Как это не касается? Но отношение, позиция у вас есть?

— Мы не оцениваем действия чужого государства.

Этот ответ ей действительно непонятен. Она не понимает, что значит «дела соседней страны». Она выросла с представлением о том, что все эти «соседние страны» есть вещь довольно условная.

У Волгиной есть фейсбук; красивая девушка. В фейсбуке совершенно обычно все, какие-то смешные котики и фото на фоне вывески «РСН» — где она работала ранее. Подпись: «Всем солнца, товарищи :)» — из Renaissance Golden View Beach Resort. Это Шарм-эш-Шейх, курорт в Египте.

Она же в воскресенье, 13 июля, разговаривает с Францем Клинцевичем: «Ну вот, уже убило человека на нашей территории. Что мы будем делать? Как отвечать?» Клинцевич, зампред комитета Госдумы по обороне, сам в замешательстве, хотя ведущая «Женя» (он так ее называет) его, конечно, в хорошем смысле завораживает. Он действительно втайне восхищен, я думаю, этим неосоветским радикализмом — комсомольцы во времена юности Клинцевича, в 70-е, не были так пламенны (Сергей Миронов в эфире в прошлую пятницу точно так же был заворожен этим напором и тоже вынужден оправдываться перед поколением «бури и натиска»). 40 минут Волгина буквально атакует Клинцевича — главная и единственная ее мысль: «Давайте введем войска».

«Шавка убивает людей. Что слон делает? Какие варианты?»

Ответ Клинцевича: «Нас втягивают в кровь. Вы хотите, чтобы мы ввязались в войну?»

«Да с чего вы взяли, что я хочу? Я просто спрашиваю варианты, — говорит Женя. — Каким образом мы можем себя защитить? И жителей Донецка и Ростовской области? Как мы можем уничтожить эти батареи? Почему мы не идем по этому пути?»

«Россия слила Юго-Восток, — констатирует Женя в эфире. — Россия готова помочь ополченцам?»

Я никогда не думал, что напишу такое, — но Клинцевич и Миронов на этом фоне являются последними островками здравого смысла по сравнению с ведущей. Но нельзя не сказать: Женя делает это искренне. Это не работа. Не установка начальства. Начальство не могло бы заставить так себя вести. Собственно, эти люди — они радикальнее того, что им спускают сверху. И между ними тоже солидарность — как, допустим, солидарность между либеральными журналистами. И у них тоже — идея. Трудно сказать, что контролирует на сегодняшний день Стрелков в Донбассе, но государственные СМИ сегодня точно контролирует он. И правильнее было бы называть этих людей уже не поколением Путина, а поколением Стрелкова.

Понравился материал? Помоги сайту!