Роль феминизма в исследовании ледников

Гляциология, то есть исследование ледников, полярных шапок и прочего льда и снега на Земле, мало у кого ассоциируется с особенно жаркими спорами (максимум — вот с такими занудными шутками, как эта). Тема не располагает: о чем будут кричать передовицы газет — что ледник такой-то за десять лет продвинулся на два метра? И тем не менее даже из гляциологии в начале марта умудрились раздуть международный скандал, когда все бросились обсуждать статью историка науки Марка Кэри из Университета Орегона под названием «Ледники, гендер и наука: феминистский гляциологический фреймворк для исследований глобальных экологических изменений».

Национальный научный фонд США (NSF) потратил 400 тысяч долларов на изучение роли феминизма в исследовании ледников — вот так перевели это название на человеческий английский язык в интернете. И неважно, что не в лотерею, а в преферанс, и не выиграл, а проиграл: что 400 тысяч — это многолетний грант, выданный не конкретно под эту статью, и что ведущий автор — хорошо известный в сообществе ученый, написавший больше 30 рецензированных статей и три книги, а не просто мимо проходил. Важно, что полмиллиона баксов Распилили На Феминизм; история в подаче «ну тупые» докатилась и до российского интернета, где ее, например, признали «убедительной победой чистого, незамутненного маразма». Думаю, несчастный журнал Progress in Human Geography никогда раньше не видел подобного трафика на своих страницах.

Феминистический лед — не первый скандал такого рода в американской науке. Живым талисманом для постоянных атак на ученых, которые якобы тратят деньги налогоплательщиков невесть на что, стала белая креветка Litopenaeus vannamei на беговой дорожке. Дэвид Шольник из Тихоокеанского университета смастерил дорожку сам, потратив на это всего 47 долларов (а не три миллиона, как трубили с экранов), — тренажер для креветок ему понадобился, чтобы изучать иммунитет ракообразных. Но консервативные авторы до сих пор включают знаменитые кадры в подборки очень дорогих (и, как бы подразумевается, идиотских) научных исследований.

К счастью для Шольника и его креветок, в работе никак не был замешан феминизм — главная пугалка нынешних американских консерваторов, которые от слов women's studies возгораются еще быстрее, чем от намеков на растрату госбюджета. Иначе креветкам пришлось бы совсем нелегко.

Живым талисманом для постоянных атак на ученых, которые якобы тратят деньги налогоплательщиков невесть на что, стала белая креветка Litopenaeus vannamei на беговой дорожке.

Полезно наконец разобраться, что такое «феминистическая гляциология», которая так всех заинтересовала. Сам Марк Кэри в интервью объяснил: словосочетание специально добавили в заголовок статьи, чтобы «спровоцировать дискуссию о том, кто производит новое знание о ледниках, какие выводы можно сделать из этого знания, чьи голоса остаются за кадром и какие вопросы задаются (и соответственно не задаются)». В частности, Кэри призывает обращать внимание на точки зрения и позиции женщин.

Зачем специально прислушиваться к женщинам? Здесь есть длинный ответ про женщин-ученых и короткий про всех остальных. Ну, например, затем, что всегда есть шанс обнаружить у них уникальное знание: очень часто многие вопросы, так или иначе связанные с участием и вкладом женщин в науку и искусство, изучают именно женщины и только они. Во-первых, спасение утопающих — дело известно чье, а во-вторых, критики феминизма ужасно любят в ответ на любые замечания к книгам, фильмам, комиксам, компьютерным играм и чему угодно говорить: «Не нравится — иди сделай сама и лучше». Идут и делают ведь.

Так, например, благодаря писательнице и преподавателю Оксфорда Анне Белл мы можем прочитать, что сестра Феликса Мендельсона (того самого, с маршем) Фанни Гензель написала более 400 музыкальных произведений, большинство из которых так и не увидело света, потому что мужчины — хранители семейного архива после ее смерти так прямо и говорили, не стесняясь, — «она была ничем, просто женой». Историк Маргарет Росситер раскопала в многотомном биографическом справочнике American Men of Science около 500 женщин — и написала трехтомник об американках в науке, где про каждую можно наконец прочитать не по два предложения, как раньше, в традиционных энциклопедиях. Другой историк науки Донна Хэрэуэй одна из первых обратила внимание, что диорамы с чучелами диких животных в Американском музее естественной истории воспроизводят вообще-то не жизнь самих животных, а довольно-таки дремучие представления своих авторов об американской исключительности и о роли мужчин и женщин. Эссе Хэрэуэй «Патриархат плюшевых мишек» («Teddy Bear Patriarchy») стало классикой музейных исследований.

Интерес женщин настоящего к женщинам прошлого понятен. Вот маленькой сестре Ричарда Фейнмана, Джоан, бабушка сказала, что не бывать ей ученой, потому что женские мозги науку осилить не могут. Джоан плакала-плакала, а потом нашла в учебнике по астрономии Сесилию Пэйн — астронома и совершенно точно женщину — и в итоге выучилась на астрофизика, работала в НАСА и Лаборатории реактивного движения (JPL) в Калифорнии и стала первой женщиной в руководстве Американского геофизического союза. Девочки так часто сталкиваются с утверждениями вида «икс — не женское дело», что довольно быстро учатся опровергать их предъявлением женщин, у которых прекрасно получался икс. У мальчиков такой проблемы как-то нет.

Когда Национальные институты здоровья США в критериях отбора на грант указали «агрессивное принятие риска», все девять победителей первого круга оказались мужчинами, а когда формулировку поменяли на «пионерские исследования», тут же появились женщины.

Но женщины-ученые, разумеется, интересуются не только выдающимися предшественницами: их доля сильно колеблется в зависимости от области науки и страны, в которой они работают (интересную интерактивную графику на эту тему в 2014 году сделал Scientific American). Но то, что мы знаем об их трудовых буднях, мягко говоря, не радует. Женщины в науке часто (бывают и счастливые исключения, как любит напоминать всем Ася Казанцева) вынуждены бороться с приливом: одна из двух первых выпускниц Йеля со степенью бакалавра физики, Айлин Поллак, рассказывает, насколько «весело» ей было как единственной женщине в аудитории — постоянно решать задания в одиночестве, когда все остальные работали в группах, отставать в матанализе в первом семестре (потому что директор сельской школы Айлин запрещал девочкам выбирать продвинутые курсы по математике и физике, и она всему училась сама, как придется) и не поднимать руку из-за града насмешек. И ни разу, ни от кого из преподавателей не услышать предложения пойти учиться дальше на магистра, несмотря на диплом с отличием и соответствующие оценки.

И да, сейчас Айлин Поллак всего 60 лет, тогда как первый бакалавр физики мужского пола из Йеля, надо думать, скончался в XIX веке (если не раньше).

С 1970-х годов, когда преподаватели и одногруппники усиленно намекали Айлин, что делать ей здесь нечего, мы продвинулись вперед, но не так уж далеко. Неудачные шутки нобелевского лауреата Тима Ханта про женщин, которые плачут в лабораториях, — это назойливая ерунда, прямо скажем, даже несколько обидно, что на такую бессмысленную и беспощадную фигню было потрачено столько усилий и экранных квадратных сантиметров. Лучше бы мы все лишний раз написали, что двум женщинам могут в отрицательной рецензии на научную статью буквально порекомендовать найти соавтора-мужчину, что одни и те же тезисы доклада под мужскими именем и фамилией почему-то качественнее, чем под женскими. Что Y-хромосома добавляет к годовому заработку гипотетического лаборанта примерно 4 тысячи долларов, что домогательства, о которых широко известно узким кругам, могут оставаться без последствий почти десять лет, что афро- и латиноамериканок в лабораториях регулярно принимают за уборщиц. И что мужчины более склонны скептически относиться ко всем вышеперечисленным исследованиям и заявлениям — просто потому что, конечно же.

В гляциологии и, в более широком смысле, в геологии — кто бы мог подумать — дела тоже не очень. Кэри, например, рассказывает о первой антарктической научной экспедиции, состоящей из одних женщин, в 1969 году. Журналисты этих женщин спрашивали о том, не будет ли им тоскливо и одиноко в Антарктике, а также о том, что они будут делать, если столкнутся с бешеным тюленем. Если вам это о чем-то напоминает, то вы, видимо, читали о пресс-конференциях Салли Райд и Елены Серовой: одну в 1983 году спрашивали, не будет ли она плакать на орбите, если что-то не получится, другую в 2014-м — как она будет волосы укладывать в невесомости. Поистине ледниковая скорость перемен, что тут скажешь.

Еще аргумент, короче прежних: вне лабораторий и кабинетов женщины вообще-то составляют плюс-минус 50 процентов населения. В том числе и рядом с ледниками. Женщины точно так же хранят и передают знания коренных народов, например, или сталкиваются с последствиями исчезновения ледников из-за изменения климата. Социологи, антропологи и культурологи (а речь именно о них, работа ведь по социологии и истории науки) не могут игнорировать половину респондентов.

Историк науки Донна Хэрэуэй одна из первых обратила внимание, что диорамы с чучелами в музеях воспроизводят вообще-то не жизнь самих животных, а довольно-таки дремучие представления авторов об американской исключительности и о роли мужчин и женщин.

Кэри и его коллеги предполагают, что разное отношение к женщинам и мужчинам в науке в конечном итоге выливается в разное отношение к результатам и в тот самый «патриархат плюшевых мишек», когда гендерные стереотипы вероломно пролезают куда не надо совершенно незаметно для участников процесса. «Что если мы до сих пор превозносим героические, рискованные, ориентированные на завоевание и покорение стихии проекты (например, сбор данных в труднодоступных районах Антарктики) и преуменьшаем роль “скучных” проектов, лишенных ореола приключений?» — спрашивает историк. В этом вопросе больше смысла, чем кажется: когда Национальные институты здоровья США (NIH) в критериях отбора на грант указали «агрессивное принятие риска», все девять победителей первого круга оказались мужчинами, а когда эту формулировку поменяли на «пионерские [исследования]», тут же появились женщины.

Неспроста критики феминизма подают историю со льдом (который иногда-не-просто-лед) как нападение феминизма на «нормальную», то есть естественную, науку (гуманитарные и общественные науки они просто давно уже списали в утиль политкорректности). Попытка посмотреть, как производится знание в такой науке, — даже нет, сама наглость предполагать, что это знание, возможно, не рождается чистым, объективным и прекрасным, словно Афродита из пены морской, а добывается несовершенными людьми, — это ересь и богохульство для тех, у кого слепое пятно в применении научного метода попадает прямо на сам этот научный метод.

Почитайте вот интервью, которое летом 2015 года дала Би-би-си замдиректора Института психологии РАН (тогда как раз все обсуждали сэра Тима Ханта и его шутки). Дискриминации в науке нет — если женщина компетентна в своей области, имеет серьезную мотивацию, работает, то помешать ей очень трудно. А дальше, через два абзаца, мужчины уже более склонны к точным наукам, а женщины более успешны в гуманитарных.

Мы живем в патриархальной культуре, гендерные стереотипы живучи, значит, а потом внезапно у мужчины более развито рациональное мышление, у женщины — более интуитивное. Как эта дикая эмульсия из взаимоисключающих параграфов, констатации фактов и махрового нейросексизма (та же Ася Казанцева, которая прямо разрешает всем называть ее «телочкой» и не особенно жалует феминизм, вам первая и на лекциях, и в книжке скажет, что подобные аксиомы про разное мышление — это вредная чушь) не распадается в отдельно взятой голове, решительно непонятно. Более того, непонятно, как можно, прочитав такие рассуждения научного работника на руководящей должности, не задуматься о том, что они тоже люди.

Спортивные креветки Дэвида Шольника в конечном итоге не очень пострадали от повышенного общественного внимания, а ледники уж точно его переживут. Историки науки же, вероятно, впредь будут осторожнее выбирать названия и писать краткие изложения своих статей. И в этом есть некоторая потеря для общества: теперь их опять будут выискивать и находить только феминистки, которые, как мы уже установили, сами себе утопающие. А нам всем полезно было бы почаще обсуждать именно ненейтральность науки, а не всякие там шутки или рубашки.

Понравился материал? Помоги сайту!