Другие двери

Если бы десять лет назад меня спросили, к каким людям я себя отношу, то я бы ответил: к тем, кто ездит на «Пустые холмы». Это был бы самый емкий ответ. «ПХ» были не просто музыкальным фестивалем, а некой осуществившейся утопией, создавшей вокруг себя облако смыслов и особое людское сообщество. 

Трудно сказать, что именно превращало «Холмы» в такое волшебное явление. Формально — то, что огромный фестиваль делался волонтерскими усилиями именно в те годы, когда казалось, что люди в стране совершенно разучились доверять друг другу. «ПХ» были одной из первых ласточек солидарности.

Особенно восхищало, что команда была откровенно хипповской, но все у них прекрасно работало (во всяком случае, так казалось снаружи). Это было какое-то организационное чудо, полностью изменившее представление о наших возможностях.

Еще подкупало, что «Холмы» вообще не стеснялись своей идейности, открыто говорили про идеалы. 

С другой стороны — это музыка, которую мы вдруг услышали. На нас свалились эти сотни странных музыкантов со всей страны, съезжавшихся, чтобы бесплатно выступить перед народом. «Холмы» радовали музыкальной широтой и незашоренностью: какой-нибудь сумасшедший авангард, электроника и казачий хор звучали рядом гармонично и уважительно.

И сама публика, конечно, — на «Холмах», прямо как на Вудстоке, рождалось пьянящее ощущение новой большой семьи, чуть ли не новой нации.

Ну, и туманы. Главное воспоминание от «Холмов» — как на рассвете ты идешь по лугу, тебя колотит от холода и недосыпа, музыка еще бьется в ушах, на каждой травинке сверкает немыслимый бриллиант, сквозь молочный туман встает солнце — и ты просто не знаешь, куда деться от красоты, и себя, и жизни вообще. 

Когда в 2011 году «Холмы» закончились, я, как и многие, был ошарашен. 

В прошлом году, через семь лет молчания, лидер «Холмов» Денис Харлей объявил, что возрождает фестиваль — в тех же лугах, но под другим названием — «Поток». Прошлогодний фестиваль оказался для меня очень сильным опытом. Поэтому в этом году я захотел поехать туда волонтером.

«Поток» состоится 11—14 июля на тех же самых полянах у реки Рессы. Сейчас там вжикают косы и жужжат бензопилы, волонтеры возводят сцены. Совсем рядом строится фестиваль «Бессонница», тоже наследник «Холмов», который начнется на несколько дней позже. Каким-то странным образом наша утопия пытается вернуться в родные места.

Я расспросил Харлея, зачем он все это делает. 

— Расскажи, почему закончились «Пустые холмы».

— Мы просто устали на волонтерских началах делать фестиваль на 60 тысяч человек. Кроме того, от нас чего-то хотели разные силовые структуры. Местные юхновские менты (фестиваль проводится под городом Юхнов. — Ред.) — вернее, это была, кажется, ФСКН — они корочками особо не махали — стали торговать на фестивале водкой, причем паленой. Они нарушали все правила, были совершенно нам неподконтрольны. Мы сначала пытались протестовать, приходила целой толпой наша охрана — но ребята оказались бодрые, ничего мы сделать с ними не могли. Потом приезжало УБЭП, проверяло наши ларьки, мы пытались их направить на этих ментов — но УБЭП тоже вылетело и больше не появлялось.

Когда на «Холмы» стали приезжать иностранцы — сразу появилась ФСБ. Меня вызывали в Калугу, сажали в машину, разговаривали. Один такой добренький-миленький: «Денис Юрьевич, вы патриот?» — а второй через зеркало смотрит на реакцию. Потом какая-то структура в Москве плела совершенно нелепые интриги. Представлялись иностранными журналистами, выманили на встречу человека, который занимался нашим сайтом, запихнули в машину, показывали какие-то интерполовские корочки, допытывались, где будет фестиваль.

Мы страшно от всего этого устали, но главное даже не в этом. Когда к нам приехали 60 тысяч, об атмосфере говорить не приходилось. Я чувствовал себя на Дне города: бессмысленные толпы, которые прибыли просто поглазеть. Ты можешь заработать на этом, но это явно уже не про душу. Тогда же у нас появилась ГБР (группа быстрого реагирования), наши внутренние силовики. Неадекват или сложные вопросы мы решали с их помощью. Раньше-то ты всегда приходишь к нарушителю и начинаешь с ним разговаривать за жизнь, за философию, мол, зачем ты так. Ну а когда тысячи, времени нет, надо решать все быстро. И в какой-то момент я стал ими часто пользоваться — и очень мне от этого стало грустно. Я понял, что система, которой я сам себя всегда противопоставлял, меня захватила. Стало понятно, что у нас не хватает ресурсов на тот способ взаимодействия с людьми, ради которого мы все и делали. Когда ты рассказами, примером, пониманием доносишь важные вещи.

Осенью у нас была афтерпати для организаторов человек на пятьсот, и я там задвинул очень эмоциональную речь — что надо сделать перерыв на год. Как-то я убедительно говорил — и все согласились с облегчением. Некоторые люди говорили, что делать это нельзя, что это конец, — ну, и они были правы.

— «Пустые холмы» вдохновляли людей, прежде всего, своей бесплатностью. И идеей того, что такой мощный фестиваль делался на волонтерских началах. Теперь вы продаете билеты. Какой смысл делать очередное коммерческое мероприятие?

— Нет, мы — некоммерческий фестиваль, по сути ничего не изменилось. У нас нет прибыли: как и в любой НКО, все деньги, которые зарабатываются, идут на нужды фестиваля. В прошлом году мы ушли в минус на два с половиной миллиона. Прямо сейчас у нас не хватает полутора миллионов.

Люди сильно воодушевлены некоммерческой идеей, много про это говорят — платный вход, не платный. Но для меня деньги — это инструмент. Раньше я шел против него — и это давало скиллы и силы, понимание, что идея чиста. Но и сейчас нас объединяют не деньги. Просто мы решили, что будет правильно, если люди финансово поучаствуют в создании фестиваля.

К нам приходит проект и говорит: вот мы такие. Если он кажется нам созвучным, мы говорим: вот ваша доля билетов, продали — деньги взяли себе. И для проектов, умеющих продавать билеты, это ценность. А есть динозавры, которые привыкли к дотационной системе. Это не дает им возможности осознать, что вообще-то все в их руках. Ну, с ними приходится другой способ коммуникации выстраивать. Да, многие не понимают, что бывает и так, что, когда есть деньги, можно быть не про деньги.

С другой стороны, когда я говорю «некоммерческий фестиваль» — это наших ребят пугает. Они в этом слышат, что мы вообще перестанем думать про финансы. Кстати, «Холмы» схлопнулись во многом из-за моего личного неумения обращаться с деньгами и общаться с людьми, у которых они есть.

— Вы делаете фестиваль вместе с командой трансового фестиваля «Тримурти». Чем они вам близки?

— Раньше мы друг другу не казались близкими. Мы воспринимали их, скорее уж, как противников, они проходили в те же числа. И на «Холмах» публика — это какие-то хиппаны, которые за идею, но не совсем реализованные. А там, наоборот, успешные, богатенькие, чистенькие люди.

Но потом, когда «Холмы» закончились, кто-то из наших организаторов стал туда ездить, волонтерить, подружились. И оказалось, что они на самом деле про то же самое — про красоту и творческую самореализацию. А два года назад у них случился коллапс — они продали билеты, власти выгнали их с площадки, и они ужасно попали на деньги. И им нужна была помощь, и нам.

Кроме того, мне было интересно сделать что-то с совсем другими людьми. Хотя это оказалось очень сложно. Я, например, говорю: давайте откроем людям бюджет, куда мы что тратим, кто сколько получает. А они мне рассказывают про Артемия Лебедева, у которого, если ты открываешь кому-то свою зарплату, тебя увольняют сразу. Мы сами еще не научились договариваться, внутри команды идет сложный процесс: убираем эмоции, докапываемся до сути.

— А почему не вместе с «Бессонницей»? Все-таки это самый большой осколок «Пустых холмов»…

— Ох, это очень больная тема, даже не могу про это говорить. Бывает, что легче делать что-то с непохожими людьми, чем со своими.

— Какая у вас будет музыка?

— На живой сцене, которая в основном про группы с большими составами, будут хедлайнеры — «Вежливый отказ», «Дайте танк (!)», «Добраночь» или, например, «Краснознаменная дивизия имени моей бабушки»: там 14 человек, восемь вокальных линий. Это прямо перформанс, и акустическая система на него заточена.

Кроме того, будет электронная сцена: диджеи, которые миксуют в моменте. Мы используем рупорную акустику, она дает мощный бас и драм, создает плотное давление. Это про танец, где голова не участвует, а тело откликается на звуки напрямую.

Потом экспериментальная сцена, андеграунд, поиски нового звучания: это для пытливого слушателя. И в этом году будет еще джем-сцена: на фестивале огромное количество разных музыкантов, им будет интересно вместе поиграть. Здесь нельзя будет выступать всей группой, выдавать наработанное звучание. Там не будет ничего, что можно услышать на YouTube или SoundCloud.

И еще будет фольклорная поляна. Ее нельзя назвать сценой, потому что там нет ни сцены, ни звукоусиления. Она не столько про потребление музыки, сколько про участие. Сложность и красота этой музыки проявляются только тогда, когда ты находишься сам в кругу. Там не будет лайнапа, а, надеюсь, будет стоять печь, где будут печь пирожки или делать другое совместное дело, — и вокруг этого станет заворачиваться музыка.

— Чем вы отличаетесь от других музыкальных фестивалей, какой-нибудь «Дикой мяты»?

— Ну, если честно, главное для нас — не музыка. Музыка — это только повод для встречи.

— А что?

— Фестиваль — это пространство свободы, в котором мы начинаем относиться друг к другу чуть-чуть иначе. Здесь можно ходить голым, сидеть на дереве с утра до вечера, петь дурацкие песни. В городе нельзя — сразу появятся люди, которые не согласны, и я их понимаю. Но мы относимся к этому попроще. Вообще корневая суть фестивалей в том, что они взялись из карнавала. А карнавал — это место, в котором ты можешь надеть другую маску, попробовать себя в другом качестве. Это момент, когда тебе открываются другие двери. Здесь тебя принимают априори, несмотря на роли и одежды.

У нас, кстати, будет специальная костюмерная, где можно подобрать себе наряд. Будет театральное пространство, где андеграундные театры станут проводить перформансы, которые почти все сделаны так, чтобы вовлекать зрителей. Чтобы ты, буквально проходя мимо, мог себя проявить по-актерски, участвуя в какой-нибудь пятиминутной постановке.

80% волонтеров «Пустых холмов» приезжали, чтобы попробовать себя в другой роли. Кто-то понял, что им интересно на фестивале кормить народ, и они открыли кафе. Вот девочка мне позвонила: хочу быть у вас стейдж-менеджером. Я говорю: а ты чем занимаешься? Она работает в какой-то логистической конторе. А тут живое общение, много контактов, музыка. Говорит: чувствую, что хочу развиться в эту сторону. И тут ты правда можешь попробовать.

Еще у горожан есть серьезный запрос на физический труд. У нас туалеты всегда копали математики, целая тусовка. Они говорили: «Мы не хотим ни о чем думать. Вы нам, пожалуйста, покажите объем работ — и все». И они копали эти туалеты без остановки.

Я ходил в какие-то цивильные конторы типа Яндекса, пытался договориться о рекламе по бартеру. Они спрашивают первым делом: «А там, простите, где жить?» Говорю: «В палатках». Вижу, у них сразу грусть и тоска. Большинство не знает, как ставить палатку. Это одна из ценностей, которые «Холмы» несли в массы, — люди приезжали и понимали: вау, природа, речка, в лесу можно интересно жить! Но они эту ценность еще поймут. Я видел кучу тусовок, которые приезжали на «Холмы» и на следующий год понимали, как здорово что-то делать вместе на природе.

Если ты дизайнер или архитектор — пожалуйста, делай конструкции, оформляй сцены, пространства, если театрал — давай делать театральную площадку. Абсолютно все, что угодно. Я понимаю, что надо держать шире ворота для вещей, ценности которых я, например, пока не осознаю. Приходят люди и говорят: современное искусство — это вау, мир без этого жить не будет! Я говорю: ага, ничего в этом не понимаю, но давайте, потому что у вас глаза горят.

— Почему «Пустые холмы» были так важны?

— «Холмы» были местом, где маргинальные тусовки могли встречаться просто так, не оценивая друг друга. Кайфом было видеть, что есть куча людей, которые не про систему, что «нас», разных, очень много. Про «Пустые холмы» я раньше говорил, что это место, где встречаются люди. Сейчас я больше говорю про место встречи сообществ. Ни от кого нельзя отмахнуться: мол, тебя в нашем мире нет. Потому что он есть, он может только скрыться. Государственная система построена на вертикальном принципе. Но на планете огромное количество сообществ, которые живут по другим законам, без вертикали. Если научиться выстраивать коммуникацию между ними, можно создать такой мицелий. Идея в том, что такие институции постепенно наберут большую плотность, чем иерархические структуры.

— Это Кропоткин, кажется, говорил? 

— Да, что-то такое. Фестиваль — это отражение мира, который снаружи, площадка эксперимента на три дня, инструмент прототипирования будущего.

— Чего-чего?

— Прости, все вокруг говорят на этом птичьем языке, я тоже начал. Допустим, когда мы начинали делать фестиваль, мы решали проблему мусора обычным образом: выкапывали яму, закапывали и забывали. Потом среди нас стали появляться экологи, которые объяснили, что вообще-то так нельзя. Мы стали сортировать мусор, возникла целая организация «Морг». Они сдавали мусор и даже вышли на самоокупаемость. Экологи стали тестировать на фестивале разные способы работы с этим мусором — например, сделали залоговую стоимость тары. Были бригады девчонок, которые собирали бутылки, сдавали и на это продолжали тусить. То есть некое сообщество может попробовать на фестивале то, что в жизни попробовать сложнее.

Но о своей открытости мало заявлять. Надо, чтобы мы действительно могли принимать всех, кого угодно, с любыми интересами. Про это на фестивале будет игра.

— Что за игра?

— Мы будем играть, выявляя сообщества и знакомя их друг с другом. В идеале это должно привести к совместному мистериальному действу — связанному, например, с восходом солнца. А может, игра будет вокруг реки — потому что это образ границы, которая нас разъединяет, но и соединяет.

— А почему «Холмы» возрождаются сейчас, а не раньше и не позже?

— Не знаю. Просто появились силы. Я чувствую, что сейчас эти какие-то странные, непонятные люди могут встретиться в одной точке. И я умею делать такое пространство. А если ты понимаешь, что можешь сделать что-то, чего не могут другие, — ты просто не можешь этого не делать.

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ

Понравился материал? Помоги сайту!