Тамилла Иманова: «Друг друга отобрать у нас невозможно»

Мы продолжаем публикацию материалов в защиту «Мемориала»*, который структурно разделен на Международный Мемориал*, занятый исторической работой, и Правозащитный центр «Мемориал»*.

Мы уже рассказывали о самых началах работы организации (в тексте Глеба Павловского), об исторических архивах Международного Мемориала и о том, как они собирались (в интервью Ирины Щербаковой), о символической опасности, которую чувствует власть в связи с самим его существованием (в тексте Ксении Лученко).

Вы можете почитать Адама Михника о том, как выглядит сама идея ликвидации «Мемориала» извне, и оставить свою подпись под письмом в его защиту.

Сегодня речь пойдет о том, чем занят Правозащитный центр «Мемориал» и почему его исчезновение ударит по множеству людей, в том числе и по тем, которые не имеют никакого отношения к политике или «политике памяти». Эвелине Руденко рассказывает об этом юрист ПЦ Тамила Иманова.

— Расскажи, пожалуйста, о себе — где ты выросла, училась, как пришла в «Мемориал».

— Школу я закончила в Нижнем Новгороде, а училась на юрфаке Вышки в Москве. Причем я шла на юрфак именно для того, чтобы заниматься помощью людям, о коммерческой юриспруденции я не думала совсем. Думаю, это произошло под влиянием на меня книги «Убить пересмешника». И, наверное, мама действовала тут тоже как пример. У нее острое чувство справедливости. Она медик, когда-то владела аптекой. Если ее не устраивали требования надзорных органов, например, Роспотребнадзора, она не боялась судиться и отстаивать свою позицию. Многие, если им что-то не нравится, ругаются, расстраиваются и забывают. Она тоже расстраивается, ругается, но идет бороться. Безусловно, не всегда успешно. Но, например, дело против Роспотребнадзора она выиграла.

На втором курсе юрфака у нас была дисциплина «Международное право в области прав человека», в нее входит изучение права ЕСПЧ (Европейский суд по правам человека. — Ред.), и тогда я поняла, что всё, что я хочу заниматься именно этим, что это работа мечты. Я начала искать стажировки в этой сфере, сначала поработала в Институте права и публичной политики*, а потом попала в Правозащитный центр «Мемориал». В ПЦ нас, стажеров, подключали к написанию реальных документов, к работе с настоящими жалобами в ЕСПЧ. Может быть, кто-то еще так делает, но до «Мемориала» у меня такого опыта не было, а после был абсолютный восторг и любовь с первого взгляда. В ПЦ я впервые в жизни увидела такую горизонтальную дружелюбную структуру.

В общем, я точно знала после третьего курса, что хочу работать в «Мемориале», что в итоге и произошло.

— Как объяснить человеку, который никогда не слышал про ПЦ, чем занимается ваша организация?

— Мы оказываем юридическую и информационную помощь людям — представляем их интересы в суде, помогаем с оформлением жалоб в полицию, суды, прокуратуру, ЕСПЧ и другие органы власти. Рассказываем о нашей работе, заявляем свою позицию по многим актуальным вопросам. Красноречивее всего о деятельности ПЦ говорят наши программы: «Ведение дел в ЕСПЧ», «Горячие точки», «Миграция и право», «Поддержка политзаключенных», «Преследования мусульман», «Центральная Азия».

Большинство дел у нас поступает, конечно, с Северного Кавказа, история Правозащитного центра плотно связана с этим регионом. Мой реестр дел завязан на жалобах из Ингушетии, Дагестана и Северной Осетии. Это очень разнообразные дела, как уголовные, так и административные, дела за митинги или, например, нашумевшее «ингушское дело»; или дела о домашнем насилии, об ограничении права на свободу слова. Сфабрикованные дела по обвинениям в терроризме, экстремизме, хранении наркотиков. Они все скроены по одному сценарию: поймали человека, пытали, выбивали показания, на почве одних этих показаний и еще пары подставных свидетелей быстренько делают дело и отправляют человека сидеть.

Кроме Северного Кавказа мы ведем дела и из других регионов: например, дело пропавшего в Смоленске Влада Бахова или дело из Крыма о публикации «экстремистского» видео. Самое интересное из последнего было в Магнитогорске, там уволили преподавательницу за откровенные фотографии десятилетней давности, то есть задолго до ее преподавательской карьеры: ее уволили за несоответствие облику учителя. И, само собой, много московских дел, которые мы получаем от ОВД-Инфо*, они связаны, в основном, с митингами и с «дадинской статьей».

— Чем ты сейчас занимаешься в Правозащитном центре?

— Я — юрист программы «Защита прав человека с использованием международных механизмов», проще говоря, я составляю, подаю и веду жалобы в ЕСПЧ и изредка в другие международные органы.

Вот, например, самое интересное мое дело в этом году — о домашнем насилии. Да, у людей эта тема на слуху, и можно подумать, что «Мемориал» просто взял ее, чтобы быть на волне с остальными. Но это дело очень сильно отличается от тех, что уже прошли через ЕСПЧ. Наша заявительница с Северного Кавказа прошла через побои и реанимацию, могла физически не пережить еще одного нападения бывшего супруга. В этом деле было все — и непонимание односельчан, и угрозы похищения детей, и из-за недостатка финансов невозможность переехать, чтобы не жить в пяти минутах ходьбы от насильника. Даже судья по делу говорила пострадавшей, что ее бывший супруг «просто так показывает свою любовь». С огромным трудом адвокаты довели это дело до суда и добились наказания (впрочем, слишком мягкого — всего год с лишним колонии-поселения). И перед нами стояла непростая задача — представить это дело в ЕСПЧ как совершенно уникальное, чтобы добиться действенного решения, ведь в ЕСПЧ было и так много жалоб подобного рода. Мы сделали акцент на недостаточную защищенность прав женщин в исламском обществе и не прогадали — ЕСПЧ обратил на жалобу особенное внимание, ее регистрация и передача правительству произошла всего за неделю, а обычно этот этап занимает несколько лет.

— Как, при каких обстоятельствах ты узнала новость о возможной ликвидации «Мемориала»?

— Я была дома, сидела за компьютером, обычный рабочий день. Зашла на почту, там на общий адрес команды ЕСПЧ пришло письмо с непонятным названием, нельзя было понять, о чем оно, и там не было сказано «trigger warning, тут трындец». Вот я его открыла, смотрю… Помню первую эмоцию — я понимаю, что происходит что-то плохое, почти самое страшное из того, что мы могли себе представить. И, наверное, я была первой, кто прочел это письмо из моей команды, потому что сразу после этого коллега задала мне какой-то совершенно проходной вопрос... Потом мы резко отменили все остальные темы и, по-моему, до сегодняшнего дня продолжаем обсуждать только это. Утром первым делом позвонили в Мосгорсуд и получили подтверждение.

В целом, после истории с визитом в «Мемориал» «активистов» и с последующей повышенной активностью прокуратуры, было понятно, что это новая волна репрессий против организации. Но мне почему-то хватало наивности думать, что пойти на ликвидацию они не посмеют, может быть, это была такая психологическая защита.

— Давай представим, что все пойдет по наихудшему сценарию, и Правозащитный центр не сможет продолжить работу. Сколько людей останется без помощи, сколько жалоб в ЕСПЧ ты не сможешь довести до конца?

— От закрытия ПЦ пострадает в первую очередь Северный Кавказ. Если за то, чтобы вести дела политиков вроде Янкаускаса и Галяминой (ПЦ «Мемориал» представляет политиков в ЕСПЧ. — Ред.), выстраивается очередь, их моментально подберут пять других правозащитных организаций и будут только рады популярным фамилиям, то на Северном Кавказе, конечно, такого не будет.

Лично на мне три десятка жалоб, рассматриваемых в ЕСПЧ, всего на Правозащитном центре — около двухсот пятидесяти, еще не завершенных, но уже поданных. Я буду надеяться, что смогу довести дела до конца и представлять своих заявителей в личном качестве, даже если я буду далека от «Мемориала» или «Мемориала» вообще не станет.

В целом, я бы сказала, мы все понимаем, что если судебные дела «Мемориалов» пойдут по самому плохому сценарию, то через несколько лет с этим же сценарием столкнутся и все остальные правозащитники. Ликвидацию можно сравнить с уголовным делом, но только для юрлиц, простите за такое сопоставление. Людей «ликвидируют» в тюрьмы, юрлица ликвидируются из единого реестра.

— Вероятно, многие не решаются выступить в защиту «Мемориалов» по той же причине, по какой сейчас боятся сотрудничать с людьми и организациями из-за их иноагентского статуса. Как тебе кажется, этот страх обоснован в сегодняшней ситуации? Если нет, то как с ним бороться?

— Понимаешь, я действительно поддерживаю всеми силами физлиц-иноагентов, медиа, НКО, которые были внесены в реестр, но при этом я все-таки могу понять, почему люди действительно боятся, — и принять это. То, что происходит в правозащитном пространстве, настолько хаотично, что держаться от этого подальше кажется безопасной стратегией. Самое известное и самое несправедливое, что происходит сейчас на политическом пространстве — это преследование задним числом за связь с ФБК**. Я вроде уже ничему не удивляюсь, но это до сих пор поражает. Этому особенно удивляются все люди, понимающие юриспруденцию, но и не только они. Никому непонятно, как можно объявить работу организации запрещенной и начать преследовать задним числом всех, кто был с ней связан, пока что начиная с высших должностных лиц, а дальше черт пойми, как и кого.

Или вот кейс, про который я тебе рассказывала, про девушку из Крыма. Она в возрасте пятнадцати лет опубликовала смешное видео у себя в соцсетях. Суд в другом регионе через несколько лет признал это видео экстремистским, и этого решения даже нет в открытом доступе. И вот однажды к ней утром приходят люди в форме и говорят: «Вы распространяете экстремистские материалы, пройдемте в суд», после чего ее оперативно арестовывают. Как говорится, без комментариев.

У нас действительно не гнушаются тем, чтобы наказать задним числом, арестовать, оштрафовать или еще как-то дисциплинарно привлечь за то, что никак не преследовалось на момент совершения. Именно поэтому людей, которые выбирают позицию «от греха подальше» тоже можно понять. Хотя, конечно, хотелось бы, чтобы все держались вместе и все друг друга поддерживали. Но не все люди психологически на это способны.

— Наверно, самый частый вопрос 2021 года: не задумывалась ли ты об эмиграции?

— Задумывалась. В прошлом году я пыталась пройти отбор на работу в ЕСПЧ, прежде всего, мой интерес был в том, чтобы попасть в сам суд и посмотреть на все процессы изнутри. Но в этом решении была мысль и «найти бы что-нибудь безопаснее». Сейчас — особенно после того, как я посмотрела, что происходит с ФБК, с «Командой 29»***, — я понимаю, что в какой-то момент люди, которые захотят оставаться правозащитниками, будут вынуждены уехать. Возможно, через какое-то время это будет единственным выходом.

— Что для тебя значит Правозащитный центр?

— И ПЦ, и Международный Мемориал для меня ощущаются как большая семья. Вот «Мемориал» — не мое первое место работы, но я не помню, чтобы меня когда-нибудь по-настоящему волновали взаимоотношения с коллегами за пределами офиса. Здесь не так: скажем, мы часто приезжали друг к другу в гости, когда приходилось работать на удаленке, чтобы отмечать дни рождения вместе. Когда только появились новости о ликвидации, я на следующий день приехала с шарлоткой, потому что мне показалось, что если «правозащитники» (юристы Правозащитного центра. — Ред.) были ко всему готовы, то «международники» (сотрудники Международного Мемориала. — Ред.) очень сильно расстроились. Мне было так больно смотреть на наших коллег-историков, что я принесла им шарлотку и уехала в суд.

Мне кажется, даже если все будет совсем печально, комьюнити останется точно. Оно выходит за пределы «Мемориала», оно объединяет правозащитников, активистов, историков, и, в конечном итоге, друг друга отобрать у нас невозможно.

Материал подготовлен в рамках медиахакатона, проведенного обществом «Мемориал» в рамках кампании #МыМемориал в ноябре 2021 года.

* Организация внесена Минюстом РФ в реестр НКО, выполняющих функцию иностранного агента.

** Организация признана экстремистской и запрещена на территории России.

*** Организация признана нежелательной на территории России.

Понравился материал? Помоги сайту!