«Здесь должна быть люстра, нам не нужна скульптура»
Лариса Малышева вспоминает, как в 1970-х монументальные объекты стали световыми — и как она их проектировала
19 ноября 2021298С чего началось происходящее сейчас в Москве?
С попытки политики как определенной социальной игры, обладающей правилами, набором формальных процедур и ритуалов, — с попытки легально поучаствовать в выборах в Мосгордуму.
Путинский период, среди прочего, упорно лишает граждан именно надежды на политику.
Что получают граждане вместо нее?
Не политику, а полицию. И сегодня, как могут видеть все выходящие в центр города, — это не просто метафора.
Но полиция — это не только присутствие ОМОНа и Росгвардии на улицах. Полиция — имя той логики, вокруг которой сплотились сейчас разные государственные инстанции: ФСБ, Следственный комитет, Прокуратура, мэрия, Мосгоризбирком… Полиция тут, вспоминая Жака Рансьера, противопоставлявшего этих два термина — политику и полицию, — это фиксация определенных неоспариваемых и неотделяемых от субъектов социальных мест: правящим — вечно править. Полиция тут — презумпция виновности: если ты сейчас здесь и не в полицейской форме, то нет сомнений, что ты тут делаешь. Полиция тут — это логика уничтожения того, что вторгается якобы извне: ваши подписи — не ваши, вы вообще за границей гражданства, а протесты контролируются из-за рубежа. Итак, полиция — своего рода паранойя.
27 июля эта паранойя породила идею о якобы готовившемся штурме мэрии — и сама же она взяла мэрию в полицейское оцепление. Благодаря этому же оцеплению, недоступное пространство у мэрии стало точкой сборки и консолидации. В том числе — звучавших на улице лозунгов и речевок. И даже — ощущения возможности совместно противостоять на тот момент наступлению полицейских шеренг — ощущения иллюзорного при нынешнем противостоянии вооруженных толп омоновцев и росгвардейцев, послушных приказам, и безоружных и неорганизованных протестующих.
Вчерашняя же молчаливая акция, состоявшаяся уже после развертывания уголовного дела о «массовых беспорядках» — акция, где кричать лозунг означало в большинстве случаев быть мгновенно задержанным с очевидно рискованными последствиями, — акция, изначально распределенная по большому пространству, дисперсная, разрозненная — так вот, эта акция, кажется, в чем-то была правдивее с точки зрения места нынешнего протеста в сегодняшнем российском государстве. Правдивее в том, что ясно обозначила две актуальные альтернативы.
Если вы решали вчера принять участие в этом протесте, протесте во имя политики, — в качестве ответа на полицейскую паранойю вы могли либо подчиниться ее логике и сразу быть выведенным в зону физического насилия, отдав свое тело людям в форме, явственно отличающимся от остальных граждан.
Либо вы могли присоединиться к бессловесному присутствию тел в огороженном пространстве, к изматывающему ускользанию от вооруженных кордонов, ускользанию в переулки и дворы, в территории, где, даже если что крикнешь, никакой полицейский тебя не заметит, — но, может быть, отзовется несколько неизвестных тебе прохожих, о которых никак нельзя заранее знать, протестующие они или нет: игра в прятки.
В этих навязанных альтернативах — жертвенности, с одной стороны, и молчании, скрывании, с другой, — можно увидеть три обкорнанных аспекта политического.
В жертвенности — политическую репрезентацию, идею представительства, изуродованную усилиями власти до тупого буквализма: подал голос — и тебя «приняли».
В молчании — неудовлетворенность представительством и неистребимость того интимного, что уклоняется от репрезентации, — сведенные полицией к ощущению заткнутого кляпом рта.
Наконец, в уклонистских побегах с переговорами вполголоса между протестующими: через какой двор можно незаметно обойти? — аспект закулисья, подковерных игр и интриг, без которых не обходится ни одна политика и которые придают ей известный шарм, — но который полиция лишает силы, сводя его исключительно к безопасной фиге в кармане, к шушуканью двоечников на последней парте, которое учитель терпит, поскольку знает, что сможет выставить баламутов за дверь, как только они действительно начнут мешать ему вести урок.
Неужели это все, что остается от политики? Как собрать ее из этих разорванных элементов? И главное: можно ли вылечить эту паранойю?
Этот вопрос нельзя решить, лишь сидя за компьютером или телефоном, — поиск ответа на него требует практики социальных связей, одной из которых и является политика, требует места встречи.
ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ
Запрещенный рождественский хит и другие праздничные песни в специальном тесте и плейлисте COLTA.RU
11 марта 2022
14:52COLTA.RU заблокирована в России
3 марта 2022
17:48«Дождь» временно прекращает вещание
17:18Союз журналистов Карелии пожаловался на Роскомнадзор в Генпрокуратуру
16:32Сергей Абашин вышел из Ассоциации этнологов и антропологов России
15:36Генпрокуратура назвала экстремизмом участие в антивоенных митингах
Все новостиЛариса Малышева вспоминает, как в 1970-х монументальные объекты стали световыми — и как она их проектировала
19 ноября 2021298Лидер «Центра» и лидер «Телевизора» выступают против бешенства коллективного иммунитета
19 ноября 20211880Новый альбом «ДДТ», возвращения Oxxxymiron и Ёлки, композиторский джаз Игоря Яковенко и другие примечательные альбомы месяца
18 ноября 2021232О чем напоминает власти «Мемориал»* и о чем ей хотелось бы как можно быстрее забыть. Текст Ксении Лученко
18 ноября 2021234Эбба Витт-Браттстрём об одном из самых значительных писательских и личных союзов в шведской литературе ХХ века
16 ноября 2021252Перед лекцией в Москве известная шведская писательница, филолог и феминистка рассказала Кате Рунов про свою долгую связь с Россией
16 ноября 2021208В книге «Жвачка Нины Симон» Уоррен Эллис, многолетний соратник Ника Кейва, — о ностальгии, любви, спасительном мусоре и содержании своего дипломата
16 ноября 2021199