Святые на вырост: к осмыслению канонизации жертв армянского геноцида

23 апреля произошло событие, которое всем нам еще предстоит осмыслить. Задана отправная точка новой христианской жизни, скажу больше — новой жизни для всего человечества. Апостольская церковь Армении канонизировала, то есть прославила, причислила к лику святых, полтора миллиона человек — всех, ставших жертвами геноцида 1915 года.

Этот уникальный факт пока почти не обсуждается публично ни теми, кто в церкви, ни теми, кто вне ее. Люди нецерковные мало задумываются о том, что такое канонизация. Люди церковные настолько потрясены масштабом случившегося, что не готовы оценить его целиком. Думаю, однако, перед нами событие того рода, что способно отменить деление на своих и чужих по обе стороны церковной ограды.

Что эта канонизация означает для нас, как подступить к ее осмыслению? Давайте начнем с самого удивительного, ошеломляюще нового. Христианская церковь впервые в истории называет святыми всех жертв государственного насилия. Людей, погибших не за веру. Жертвы армянского геноцида умерли не так, как христиане первых веков, не так, как мученики всех последующих столетий. Они умерли не потому, что у них были какие-то религиозные убеждения. У тех, кто их грабил, насиловал, истязал и убивал, религиозных убеждений не было тоже, так что меньше всего я хочу представлять события 1915 года как борьбу ислама с христианством.

Задана отправная точка новой христианской жизни, скажу больше — новой жизни для всего человечества.

Из истории мы знаем, что в первые дни того, что потом назовут геноцидом, кому-то из армян Османской империи еще предлагали перейти в ислам. Но очень быстро логика депортации привела к тому, что никакой диалог уже был невозможен. Их собирали, изгоняли, сплавляли по реке без лодок, гнали через пустыню без воды и пищи — и они умирали. Никто больше не интересовался их верой. Скажу больше: одно из главных свидетельств о Мец Егерн (так — «великое злодеяние» — катастрофу называют сами армяне), книга «Ислам непричастен к их деяниям», написана арабом, шейхом по имени Файез эль-Гусейн, и он говорит об этом событии действительно как о национальной трагедии. Другие свидетели, благодаря которым мы знаем, как это было, скажем, немецкий миссионер, пастор Иоганн Лепсиус, прямо по следам Мец Егерн пишут о вине германского руководства, затеявшего политические игры и подстрекавшего младотурок к резне. О вине людей, несомненно, причислявших себя к одной из христианских конфессий.

Верно, и противники канонизации армянских новомучеников не раз указывали, что правительство младотурок истребляло не только армян, но и ассирийцев, и понтийских греков. Однако целью всех этих геноцидов была вовсе не победа ислама, но укрепление турецкой нации, и этого не скрывали идеологи пантюркизма. Мы имеем здесь дело не с исламом, а с маской ислама, прикрывавшей нарождающийся нацизм. Я употребляю это слово анахронически, но вполне сознательно. А нацизм, как мы знаем, не интересуется никакой религией. Террору все равно, кого перемалывать.

Однако если мы сделаем следующий шаг, мы увидим, что эти люди не умерли за армянский народ. Они умерли в качестве армян. Так же как евреи умерли не за еврейский народ, а всего лишь как евреи, а цыгане — не за цыган. Нашего жизненного опыта довольно, чтобы представить, что каждую минуту эти люди пытались сделать то, что сейчас нужно вот для этого младенца или этого своего родного старика. За них, а не за армянский народ, они и умерли. Умерли со всем армянским народом.

Христианская церковь впервые в истории называет святыми всех жертв государственного насилия.

Поэтому эти люди — просто жертвы. От их потери армянский народ не оправился до сих пор. Погибла интеллигенция, промышленники, монахи-книгочеи, сказители и певцы. Утрачены элитарная и народная традиционные культуры. Однако это не то же самое, что потерять героев на войне или святых, которые крестили народ, а потом погибли от рук мучителей. Армения знает этих людей: Григорий Просветитель, Гаянэ, Рипсимэ, Шушаник. Ранняя история христианской Армении представляет нам удивительную галерею мучеников и героев. Но в 1915 году святыми оказались совсем не те, кто повторил их путь.

Среди полутора миллионов замученных святые подвижники, конечно, были тоже. Удивительно не то, что они были, а то, что мы их не знаем. То есть знаем не больше, чем других. Каждый знает своих родителей, дедов, соседей, то, что сохранила память поколений. Из всего этого вырисовывается картина полуторамиллионной жертвы, а не полуторамиллионного подвига или предательства. Все другое растворяется в этом факте: и храбрые военачальники, и святые вардапеты по отношению к погибшим крестьянам, домохозяйкам и детям составляют ничтожную часть.

Именно это нам и нужно увидеть. При помощи инструмента канонизации, несовершенного, но все-таки мощного инструмента церковной педагогики, человечество называет святыми невинных жертв. Апостольская церковь Армении говорит нам, что все невинноубиенные умерли за Христа. И это меняет всю нашу оптику.

Устами жертвы

Все мы держим в памяти знаменитые слова из Нобелевской речи Бродского о том, что в настоящей трагедии гибнет не герой — гибнет хор. Я никогда не могла с ним согласиться. В трагедии гибнет герой, а хор гибнет на бойне. Когда начинают убивать хор, это не трагедия, а нечто новое. И это новое пока не было осмыслено никак.

Доходяга, лагерный «мусульманин», умирающий от голода армянский ребенок не могут стать героями трагедии. Как известно, герой трагедии действует, а не претерпевает. Катарсис происходит со слушателем, не с ним. Герой христианской трагедии, будь то Гамлет или Живаго, очищает своим страданием других. А Апостольская церковь Армении делает абсолютно новый шаг. Она говорит: своим страданием других очищает жертва. Тот, кто претерпевает, не тот, кто действует. Не только тот, кто действует.

В XX веке были созданы новые условия, к которым не подходят прежние критерии святости. Не подходят и все предыдущие нравственные мерки — при том что добро и зло, разумеется, остаются неизменными, и все мы, жившие при тоталитаризме, хорошо это знаем.

Мы имеем здесь дело не с исламом, а с маской ислама, прикрывавшей нарождающийся нацизм.

Тоталитаризм создает небывалые условия, при которых стать жертвой ничего не стоит. Именно так выясняется роль жертвы в человеческой истории, в творении мира, в спасении мира. Примо Леви, прошедший Освенцим, называет лагерь смерти гигантским антропологическим экспериментом. Что же этот эксперимент выявляет? Ровно то, что Мец Егерн, — он выявляет, что у человека нельзя отобрать возможность стать жертвой. И как в геометрии то, у чего можно отобрать сумму углов в 180 градусов, уже не треугольник, так же, на том же уровне точности мы можем сказать в новом посттоталитарном богословии: то, у чего можно изъять способность стать жертвой, — это не homo sapiens.

Мы отвечаем здесь на вопрос, над которым человечество билось три тысячи лет. Сначала только библейское человечество, только Израиль, затем христиане, иудеи и мусульмане, дальше философы и люди культуры всех толков. Мы все без конца задавали себе вопрос, что такое образ Божий в человеке. Бердяев говорит: это способность к творчеству и свобода. Это замечательные вещи, но и то и другое, скажем, в лагере смерти или у идущих по пустыне армян было чрезвычайно ограничено. Сегодня мы видим, что, как ни привлекательно это бердяевское определение (и ему подобные), оно не работает. Можно придумать много другого, чем человек похож на Бога, — и все это у человека можно будет отнять. Отнять возможность быть жертвой нельзя, и, оказывается, это и есть то, что нас роднит с Богом полностью. Его отпечаток в нас — это жертва. Поэтому она свята.

Канонизация: зачем, для кого, когда

Стоит, видимо, сказать несколько слов о самом значении канонизации. Многие помнят слова Георгия Федотова: канонизация совершается не для неба, она для земли. Бог хорошо знает, кто свят, а кто нет. У Него, как в старой хасидской притче, святым скорее всего оказывается тот, о ком никто не думает. Представления Бога о святости не совпадают, по всей видимости, с человеческими. Но они нам неизвестны, эти представления. Канонизация же — не больше и не меньше, чем часть культуры. Пушкин замечал по поводу первого словаря русских святых, что удивительное нелюбопытство наше приводит к тому, что люди ничего не знают о человеке, чье имя носят и кому два раза в году празднуют. Тем не менее это действительно так: каждый человек как-нибудь назван, и назван в честь святого. Не того святого, о котором никто не знает, кто свят для Бога, а именно такого, который прошел через процедуру канонизации, прославления. В православии эта процедура и есть самый мощный инструмент церковной педагогики. Церковь, в особенности не такая, как католическая или протестантская, а такая, как Армянская, или Коптская, или Русская православная, или Греческая православная, то есть церкви молчаливые, говорит с помощью канонизации с церковным народом и даже со всем обществом.

Апостольская церковь Армении говорит нам, что все невинноубиенные умерли за Христа. И это меняет всю нашу оптику.

И это всегда так. Если мы посмотрим на историю канонизаций на протяжении полутора тысяч лет, то увидим, что церковь что-то хочет сказать мирянам прославлением тех или иных святых. Например, что сейчас важно просвещать северные народы — канонизируется поразительный святитель Стефан Пермский, который как бы умаляет русскую церковь ради зырян, не имеющих письменности. Создает письменность и переводит богослужение вместо того, чтобы русифицировать народ коми. Канонизируя его, церковь говорит: православие открыто для каждого народа, и служба по-мордовски, по-чувашски и на языке коми богата так же, как и по-гречески. В некотором смысле это даже расходится с политикой государства. Такова церковная педагогика.

Но последние полтысячи лет — не самый творческий период в жизни церкви. За это время, когда церковь уже совсем не так влиятельна в этом мире, выработались некоторые рутинные принципы, особенное четко сформулированные католической церковью: беатификация, непременные свидетельства о чудесах, канонизация. С мучениками это выглядит несколько иначе, и когда Иоанн Павел II на наших глазах канонизировал погибшего в Освенциме отца Максимилиана Кольбе, в качестве свидетеля пришел человек, которого святой спас. Исторический факт был засчитан вместо чуда, и это одна из немногих первых ласточек того нового времени и нового богословия, о которых я говорю.

Без чудес

Однако существуют, точнее, существовали до недавнего времени некоторые неотменяемые условия канонизации. Человек должен был отличаться правильной верой. Не только праведная смерть, но и праведная жизнь обязана была служить примером. Так было в эпоху, которая только что на наших глазах закончилась. Главный аргумент против канонизации последнего императора, который я слышала, — его сомнительные отношения в юности с балериной Кшесинской. Мне кажется это диким на фоне того, что с ним далее сделали, однако это соображение церковным людям приходит в голову.

Если же в случае армянских новомучеников говорить о самой элементарной бытовой праведности, то полтора миллиона человек — это вся палитра человеческих грехов и подвигов, какие только можно вообразить. Среди полутора миллионов не может не быть прелюбодеев, воров-карманников и подлинных праведников. Как видим, Армянская апостольская церковь не стала делать между ними различий — она канонизировала всех.

Что касается их кончины, нам достаточно перечесть, как описывает Армин Вегнер, один из свидетелей Мец Егерн, как они умирали. Были и праведные кончины. Были люди, которые умирали с молитвой, умирали, отдав свой хлеб. Но было и много такого, что страшно назвать словом. Люди, насилием приведенные к состоянию диких зверей, обезумевшие от голода и страха, не могут умирать красиво и благостно. Однако, как видим, отвратительная — по нашим понятиям — кончина не стала препятствием к их канонизации.

Сейчас мы знаем об Армении, что святых там стало немногим меньше, чем живых. У каждого в семье несколько святых, не один.

Возможно ли в ситуации геноцида ожидать, как было принято раньше, чудесных исцелений на могиле, вообще чудодейственной силы святых мощей? Этот вопрос встает и в связи с прославлением новомучеников и исповедников российских. В Бутове захоронено великое множество образцовых христианских мучеников, отказавшихся снять сан или отречься от Христа и за это убитых. Но кости их перемешаны, сверху политы известью, засыпаны грязью — какие там чудеса на могиле. Если на Бутовском полигоне произойдет исцеление, вы никогда не будете знать, произошло ли оно от прикосновения к могиле святого или следователя, который вслед за ним был расстрелян. На этот счет были приняты особые решения Русской православной церковью. Но праведная кончина, мученическая кончина остается — оставалась до сих пор — непременным условием любой канонизации. Обычно жития убитых в XX веке так и заканчиваются: на месте расстрела он простил своих гонителей и молился за них. Нет никаких оснований думать, что это было не так. Иногда это описано очевидцами; уже в 1920-е годы в эмигрантской печати появлялись такие, например, свидетельства: «Иеромонах монастыря Спасов скит Афанасий, выведенный на казнь, стал на колени, помолился, перекрестился и затем, поднявшись с колен, благословил стоявшего против него с ружьем большевика». Однако о большинстве наших убитых мы не можем и этого сказать, потому что ничего не знаем об их кончине.

Как видим, и это условие, требующее чудес от мощей или хотя бы наличия самих мощей, Апостольская церковь Армении позволила себе проигнорировать. Это один из главных аргументов турок, отрицающих геноцид: они любят повторять, что ничего не было, поскольку нет массовых захоронений. Их действительно нет — вся пустыня, весь Евфрат превратились в массовое захоронение. Никто никогда не пытался искать от них исцеления. Непогребенные кости кощунственно рассматривать как мощи.

Мы, созерцающие

Что же совершилось на наших глазах? Армянская апостольская церковь, которая эти традиции знает гораздо лучше нас, которая не изменяет своим традициям полторы тысячи лет и за последние полтысячи лет никого не канонизировала, настолько строги были ее требования, позволила себе отринуть все условности. Монахи-праведники не удовлетворяли им. Князья, которых замучили за веру персы или турки, были недостаточно святы. И вдруг она канонизирует какого-нибудь фальшивомонетчика. Или какого-то доктора Амбарцумяна, скептика и материалиста, из переписки которого известно, что он смеялся над верой как предрассудком. Но не только неверующих и грешных прославляет Армянская церковь: она провозглашает святыми и католиков, а их среди убитых были десятки тысяч. Но и это не все: к святым причислены и изменившие вере, скажем, протестантские проповедники. В 1900-е годы на армянских землях Османской империи были очень активны протестантские миссии, и многие люди во взрослом возрасте перешли в протестантизм.

Канонизация отступника — это нечто уже головокружительное в десятой степени. Тот, кого, вообще говоря, нужно изгнать из общины, с кем не полагается вступать в брак, здороваться. И вот этого человека объявляют святым.

И вот что поразительно. Этот шаг в новую церковную историю сделала нехалкидонская церковь, то есть церковь, теоретически признающая второсортность человеческой природы, отрицающая равноправие в Христе двух природ, божественной и человеческой. Именно эта церковь первой взяла на себя смелость провозгласить, что эти люди святы, потому что они жертвы. Их полтора миллиона, и это исключает возможность правильной веры — православной, католической, протестантской, любой. Мы ничего не можем знать о них более существенного, чем то, что они жертвы.

Не только теоретически помыслено, но впервые сделано то, что можно противопоставить кошмару XX века.

Что это для нас? Думаю, канонизация полутора миллионов человек, такого числа, из которого можно составить не город, по слову поэта, а народ, небезразлична для всего человечества. И то, что восемьдесят христианских церквей присутствовали на этой службе, прислали своих представителей, тоже говорит о том, что это беспрецедентно, этого никогда не было в истории. Вы возразите, что это политика, — да, безусловно, однако политика политикой, но все участники этой общей литургии в догматическом отношении всерьез рисковали. Православные с католиками не станут причащаться вместе, что уж говорить о совместной молитве халкидонских и нехалкидонских церквей. Однако она совершилась. И она проламывает некоторые стены. Сонное, косное, трусливое мировое церковное сообщество эта канонизация поразила настолько, что оно пробудилось. Оно решилось приехать, отважилось солидаризоваться.

Для любого человека, даже далекого от церкви, важно знать, что рядом с тобой есть святой, ты видел его однажды в жизни. Культурное присутствие святости сильно меняет жизнь человечества. Наша жизнь не может быть прежней, потому что оказалось, что среди нас множество святых. Они как бы живут с нами. Сейчас мы знаем об Армении, что святых там стало немногим меньше, чем живых. У каждого в семье несколько святых, не один. Как человек церковный, я верю, что они изменят к лучшему жизнь этой страны, жизнь армянского народа, они помогут, они защитят. Я совсем не претендую на то, чтобы сделать эту веру общей. Но независимо от веры мы, безусловно, живем с общим сознанием, лежащим на человечестве тяжелейшим грузом, — что мы соучастники бесчисленных геноцидов и стратоцидов.

Это и сейчас так. Мы живем своей жизнью, а в это время в Сирии убивают людей, и государства, которые в силах это прекратить, ничего не прекращают. Мы те же самые, о ком в годы войны писала Нелли Закс: «Вы, созерцающие, у кого на глазах убивали, <…> вы, стоящие там, где прах в свет превращается» [перевод Владимира Микушевича]. В пределе мы все должны были согласиться с теми немецкими интеллигентами, которые сознательно отказались иметь детей: немцев — так думают они — не должно быть. Но какая разница, немец я или нет, когда я не вмешался, ничего не сделал, на мне ответственность за то, что нельзя вынести, — и, значит, нас не должно быть.

То, что сделала Апостольская церковь Армении, позволяет нам покончить с этим безысходным проклятием, лежащим на человечестве. Да, армянам это было легче, чем католической церкви Камбоджи канонизировать всех своих убитых, подавляющее большинство которых было буддистами, а не католиками. Тем не менее после того, как Армянская церковь прославила католиков и протестантов, об этом уже можно подумать. Можно думать о форме поклонения, любви, молитвы, обращенной ко всем жертвам. И это позволяет нам выйти из ситуации конца XX века. Выйти из глобальной депрессии европейской цивилизации, обусловленной тоталитарными режимами, геноцидами и стратоцидами. Не только теоретически помыслено, но впервые сделано то, что можно противопоставить кошмару XX века. Надо, обязательно надо рожать детей и учить их молиться этим людям. У нас появляется возможность покаяться, очиститься, а значит, жить и творить.

Записала Елена Рыбакова

Понравился материал? Помоги сайту!