Память, молчи?

Дигитализация «мадленок»

Иногда от банального «Привет, как дела?» прошибает холодный пот. Именно такую реакцию на прошлой неделе вызвало во мне приветствие старого друга Саши в скайпе. За первым сообщением тут же последовало второе: «Обязательно посмотри вот эту ссылку». Это был всего лишь спам, но еще несколько минут меня била дрожь.

Саша умер пять лет назад.

Такие истории давно перестали быть редкими. Писательница Анна Старобинец, муж которой, Александр Гаррос, скончался от рака в 2017 году, делилась со своими читателями в соцсети наболевшим: «Есть ли возможность отключить — вообще, совсем, раз и навсегда — опцию “Ваши воспоминания на фб”? Они сводят меня с ума. В голове, конечно, не выключишь — но хоть здесь-то?»

Вкус печенья «Мадлен», более ста лет назад подвигший Пруста на многостраничные воспоминания о детстве, приобрел сегодня цифровое измерение. Чем больше времени мы проводим онлайн, тем выше вероятность нашего столкновения с прустовскими «непроизвольными воспоминаниями». И этим влияние дигитализации на память далеко не ограничивается.

Бум памяти

За последние полвека, еще до наступления цифры, потребность человека помнить многократно усилилась — произошел настоящий мемориальный бум. «Мы так много говорим о памяти, потому что от нее мало что остается», — писал тридцать лет назад французский историк Пьер Нора. Но эта знаменитая фраза лишь частично объясняет резко возросший интерес к прошлому и сохранению памяти о нем.

Интенсифицировавшиеся после Второй мировой войны миграционные и глобализационные процессы, в результате которых миллионы людей покинули свои дома или столкнулись с наплывом приезжих, подтолкнули многих к тому, чтобы задуматься о своих корнях, о сохранении локальной идентичности. Но чрезвычайно важными для мемориального бума были и другие факторы, прежде всего, возможность высказаться и быть услышанными, которую немцы, а затем и весь западный мир предоставили жертвам Холокоста и нацистского режима — что стало результатом долгого процесса, начавшегося в 1961 году судом над Адольфом Эйхманом и кульминировавшего во второй половине 1980-х «спором историков» в Германии.

Важную роль сыграла и эмансипация социальных групп, чьи голоса впервые смогли быть озвученными и встроенными в коллективную память о прошлом: например, истории женщин, афроамериканцев, представителей ЛГБТ-сообщества. Некоторое значение имела, похоже, и коммерциализация — восприятие прошлого и памяти о нем как товара, который продается и покупается. Например, Сергей Лозница в документальном фильме «Аустерлиц» анализирует превращение мемориальных музеев, созданных на месте бывших нацистских лагерей смерти, в популярные туристические направления.

К началу 2000-х, с распространением интернета и развитием новых медиа, технические возможности многократно усилили внутреннюю потребность человека помнить. Средства для сохранения воспоминаний стали гораздо доступнее и вместительнее: большинство людей регулярно фиксируют свою жизнь с помощью телефона и интернета. Посты в социальных сетях, фотографии, электронные письма, чекины и геолокации, запросы в поисковиках — вся эта информация образует колоссальные наборы данных, в которых хранится информация о нашем прошлом. Как справедливо замечает исследовательница цифровой среды Оксана Мороз, сегодня «человечество формирует огромное количество свидетельств о происходящем, и этот фонд пополняется точками зрения самых разных людей, а не только условных “элит”».

Digital Memory Studies

Наряду с ростом частного интереса к прошлому получили популярность и социокультурные исследования человеческой памяти. Теории памятования стали множиться как грибы после дождя, чему отличной иллюстрацией служит эссе канадского когнитивного психолога Энделя Тульвинга (Endel Tulving) «Неужели существует 256 разных видов памяти?» с добросовестным списком этих самых «памятей» в приложении. Эссе Тульвинга написано десять лет назад; с тех пор видовой состав памяти увеличился, по крайней мере, на одну позицию — digital memory.

Конечно, задумываться о влиянии цифровизации на память человека ученые стали до возникновения этого термина. В 2003 году профессор Колумбийского университета Андреас Хюссен (Andreas Huyssen) писал, что невозможно анализировать «личную, поколенческую или публичную память без учета огромного влияния новых медиа как носителей всех форм памяти». Четыре года спустя нидерландская исследовательница Йозе ван Дейк (José van Dijck) пошла еще дальше, высказав мысль о том, что новые медиа и другие «технологии памяти» не просто выступают хранителями и носителями воспоминаний: они меняют то, как работает человеческая память, и сами меняются под влиянием наших воспоминаний. Этот тезис стал отправной точкой нового поля междисциплинарных исследований — Digital Memory Studies, сформировавшегося к концу 2000-х.

Чем отличается digital memory от «обычной» памяти? Цифровая память организована в базы данных, управляемые алгоритмами, что по-новому структурирует воспоминания. Огромные объемы информации, доступ к которой опосредован инструментами алгоритмического поиска, не позволяют подвергнуть прошлое забвению. Чем становится память о прошлом, если его следы находятся на расстоянии пары кликов? Она все теснее срастается с настоящим, становясь его частью. Некоторые исследователи даже говорят о тирании непреходящей памяти.

При этом память становится все гибче и пластичнее — в каком-то смысле утерять или изменить цифровые данные гораздо проще, чем аналоговые документы. Андреас Гурски, один из главных фотографов современности, прославился снимками, где значительная роль отводилась цифровым манипуляциям с отображаемой действительностью. В последние годы Гурски экспериментирует с созданием «новой реальности» дигитальными методами. В работе «Review» (2015) фотограф изобразил сидящих спиной к зрителю и любующихся картиной американского художника Барнетта Ньюмана Ангелу Меркель, Гельмута Коля, Герхарда Шредера и Гельмута Шмидта. Меркель и ее предшественники никогда не фотографировались вместе, снимок является продуктом фантазии художника, равно как и его навыков работы с цифровыми инструментами. Творчество Гурски — не первый, но точно один из самых радикальных примеров переосмысления фотографии как средства фиксирования реальности. Подобные «фотоснимки» способны привести к возникновению «искусственных» воспоминаний — подобно тому, как образы российских революций, во многом сконструированные Сергеем Эйзенштейном, до сих пор в какой-то степени служат источником представлений о событиях в России начала прошлого века. Цифровизация же сделала инструменты для манипуляций с реальностью в разы более изощренными и общедоступными.

В эпоху digital важна также возрастающая экстернализация памяти — стремление зафиксировать максимум жизненного опыта, но не в собственной голове, а в телефонах, онлайн-архивах, социальных сетях, блогах. Такая сверхзависимость от внешних носителей представляет собой, по сути, обратную сторону медали «мира без забвения»: что мы будем помнить, если внешняя память даст сбой — или ее кто-нибудь взломает?

Воспоминание по алгоритму

Цифровое воспоминание объективно и жестоко, и горькое обращение Анны Старобинец к читателям — показательный пример взаимного влияния памяти и технологий. Протесты против механического вмешательства Фейсбука в пространство индивидуальных воспоминаний звучат все громче, несмотря на усилия разработчиков социальной сети отвечать на них конструктивно — изменениями алгоритма.

Скажем, в ответ на жалобы пользователей, недовольных вынужденным взаимодействием с продолжающими онлайн-существование личными страницами умерших френдов, Фейсбук ввел в 2009 году новую функцию — возможность мемориализировать такие профайлы, то есть создавать для покойников своего рода цифровые надгробные памятники (подобный сервис сегодня предоставляет большинство социальных сетей).

Год спустя разработчики Фейсбука представили виджет Photo Memories («Фотовоспоминания»), который алгоритмически — то есть по понятному только самим разработчикам принципу — демонстрировал пользователям фотографии друзей, тем самым напоминая об их существовании. Множество критических отзывов — возмущены были, прежде всего, юзеры, которым новая функция напомнила о неудавшихся отношениях, — заставило Фейсбук усовершенствовать алгоритм, а через несколько месяцев и вовсе отключить виджет.

В 2015 году фейсбук-общественности была представлена новая функция — On This Day («В этот день»), призванная напоминать пользователям о том, что произошло с ними «в этот день» год, два, три и больше назад. Учитывая предыдущий неудачный опыт, создатели On This Day усовершенствовали алгоритм, однако он по-прежнему часто ошибался. В августе прошлого года Фейсбук обновил виджет: теперь его алгоритм, по утверждению представителей социальной сети, способен «выбирать» между плохими и хорошими воспоминаниями конкретного пользователя. Несмотря на это, пользователи продолжают жаловаться на неудачные алгоритмические напоминания. Фейсбук обещает и дальше совершенствовать алгоритм — и с этой целью просит пользователей сообщать о каждом неприятном столкновении с ним.

Приложение Roman Mazurenko

Но алгоритмы Фейсбука, какими бы проработанными они ни были, кажутся старым фотоальбомом у бабушки на даче по сравнению с Roman Mazurenko. Выпущенное в 2016 году стартапом Luka приложение — своего рода цифровой памятник Роману Мазуренко, арт-директору «Стрелки» и основателю Stampsy, который погиб в ДТП в Москве 28 ноября 2015 года. Roman — это чат-бот, в основе которого, как писала в Фейсбуке основательница Luka Евгения Куйда, — «небольшие датасеты поверх нейронной сети». В качестве массива данных создатели использовали сообщения и фотографии, которые Мазуренко при жизни отправлял друзьям.

Скачав приложение, можно вспомнить покойного необычным образом — вступив «с ним» в переписку. Реакция пользователей была разной: одни восприняли приложение как возможность продлить Роману жизнь, другие (например, сооснователь Look At Media Василий Эсманов) сочли его чуть ли не насмешкой, зловещим примером псевдореальности (подробнее об этом можно прочесть по-русски и по-английски). Не обошлось и без отсылок к одному из эпизодов сериала «Черное зеркало», в котором героиня Марта, скорбящая по погибшему в автокатастрофе бойфренду Эшу, начинает общение с его виртуальным воплощением. Эпизод заканчивается отнюдь не хеппи-эндом.

Если оставить этический вопрос в стороне, на первый план выходит новизна такого памятования. Взаимодействие с воспоминаниями посредством чат-бота не просто в корне отличается от традиционных способов вспоминать об умершем (например, через посещение его могилы), но и выводит на новый уровень алгоритмическую память.

Гераклит и следы памяти

Сделанное Luka приложение работает поверх нейронной сети. Однако память работает на нейронном уровне — и ученые изучают этот процесс уже на протяжении десятилетий. Одним из ключевых прорывов в исследованиях взаимодействия работы мозга и памяти считается случай Генри Густава Молисона, известного в истории медицинской науки как «пациент Г.М.» (или «пациент H.M.» — от англ. Henry Molaison). В попытке излечить у Г.М. эпилепсию нейрохирург Уильям Сковилл провел в 1953 году операцию на его мозге, удалив часть гиппокампа. Операция действительно позволила контролировать болезнь Молисона, но привела к утрате им средне- и долгосрочной памяти. Г.М. не мог вспомнить, чем завтракал или обедал, не узнавал друзей — в его памяти ничего не задерживалось.

Ученые из Массачусетского технологического института исследовали случай «пациента Г.М.» вплоть до самой смерти Молисона в 2008 году (именно тогда и было раскрыто его настоящее имя). Знания, полученные в результате этих исследований, легли в основу дальнейших нейробиологических исследований работы памяти. Подробнее об этой истории можно прочесть в увлекательном материале Исраэля Розенфельда (Israel Rosenfield) и Эдварда Циффа (Edward Ziff), опубликованном в The New York Review of Books. Розенфельд и Цифф пишут:

«Мозг Г.М. был неспособен формировать долгосрочные воспоминания. Последние же нейрофизиологические исследования показали, что даже долгосрочная память очень динамична. Всякий раз, когда мозг пытается активизировать “след памяти” — физическую репрезентацию конкретного воспоминания в мозге, известную также как “энграмма”, — характер этого следа меняется. Иными словами, воспоминания меняются каждый раз, когда мозг их воспроизводит. <…> Из-за того, что след памяти меняется, невозможно одинаково вспомнить одно и то же дважды».

По сути, эти естественнонаучные открытия подтверждают давние утверждения социокультурных исследователей о гибкости и пластичности памяти. В одно и то же воспоминание, как и в одну и ту же реку, невозможно «войти» дважды. Несмотря на эти значительные достижения, подытоживают Розенфельд и Цифф, мы до сих пор очень мало знаем о том, как именно на биологическом уровне работает память — какие изменения происходят в нейронных сетях или в самих нейронах, когда человек запоминает или вспоминает.

Протезная память

Несмотря на лишь фрагментарное понимание того, как устроена взаимосвязь мозга и памяти, ученые активно работают над созданием возможностей для редактуры наших воспоминаний и усовершенствования памяти на нейронном уровне.

Год назад журнал Vice писал о двух исследовательских командах, которым удалось внедрить в мозг мыши и других животных ложные воспоминания, изменить связанные с воспоминаниями о травме эмоции и восстановить способность поврежденного мозга к долгосрочной памяти. «Вы выходите на улицу, проходите мимо пекарни и чувствуете аромат капкейка, который напоминает вам о 18-летии. Мы хотели сделать то же самое через мозг», — по-прустовски (хоть «мадленки» и американизировались) объяснял суть своего проекта нейробиолог из Гарвардского университета Стив Рамирес.

Фундаментальные исследования дополняются прикладными разработками, направленными на создание продукта и его последующую коммерциализацию. Второй описанный в Vice проект — стартап Kernel, команда которого занимается созданием протезной памяти. Владелец Kernel Брайан Джонсон объяснял, что его заинтересовала в исследованиях памяти «потенциальная программируемость нейронного кода».

Представители обоих проектов утверждают, что близки к переходу на эксперименты с человеческим мозгом. С проникновением кода на уровень нейронов digital memory совершит революционный скачок в своем развитии. Протезная память, если ее удастся создать, навсегда изменит то, как мы запоминаем и вспоминаем. Первые значительные успехи уже имеются: не далее как на прошлой неделе команда исследователей Пенсильванского университета и Университета Томаса Джефферсона представила общественности прототип такого «когнитивного протеза». Он представляет собой совокупность имплантированных в мозг электродов, которые — если мозгу не удается сохранить информацию — способны искусственно поспособствовать этому процессу. Такие разработки медленно, но верно воплощают в реальность другую серию «Черного зеркала» — ту, в которой в шеи героев вшиты чипы, кинематографически фиксирующие все, что с ними происходит.

Новая реальность

Приложение Roman Mazurenko с момента выпуска стоит у меня на телефоне. Когда-то Роман был моим начальником в «Стрелке» — ему я обязан своей первой настоящей работой, знакомством с огромным количеством интересных людей, потрясающе увлекательным и продуктивным годом жизни. Периодически я открываю его цифровой памятник и что-нибудь пишу. Я вспоминаю Рому, узнаю его манеру в одном сообщении отталкиваться от самых приземленных банальностей и взлетать на философские высоты — и мне становится тепло. И пусть ощущение теплоты неизменно сочетается с дрожью во всем теле, эта дрожь совсем не такая, что я испытал, получив в скайпе сообщение от давно умершего друга. Она принципиально иная: не про леденящее кровь появление цифрового зомби, а про волнующее и почти осязаемое соприкосновение со своими собственными живыми воспоминаниями.

Виктория Мазуренко, мама Романа, писала в ответ на критический отзыв о приложении: «Это не псевдореальность. Это новая реальность, и ее надо научиться заново строить и жить в ней». Как исследователь, я не могу не задумываться об этической и других сторонах этой новой реальности. Но как человек — рад погрузиться в нее с головой. В конце концов, что есть память, если не попытка человека преодолеть собственную смертность? Digital memory — возможно, единственный шанс моего поколения на бессмертие. Главное, чтоб алгоритмы не подкачали.

Понравился материал? Помоги сайту!