«В мире мало женщин, которые бы хотели публично заниматься сексом с незнакомыми мужчинами»

Китти Сандерс — латиноамериканистка и исследовательница adult-индустрии, автор трех монографий, в том числе «Prolegómenos al libro Carne» (2016), ставшей бестселлером в Аргентине и переизданной в 2018-м. Для COLTA.RU с ней поговорил писатель и публицист Лев Усыскин.

— Несколько слов про «полевые исследования» — в каких странах вы их проводили, что именно вы наблюдали и в каком качестве, с какими людьми общались и в каком качестве? К каким годам это относится?

— Меня в первую очередь интересовали развивающиеся страны, экономика и социология «низов», поскольку официальная adult-индустрия в развитых странах более-менее предсказуема; разница заключается лишь в методах ее контроля и извлечения из нее профита. Поэтому практическая часть моего исследования в первую очередь касается стран СНГ, Восточной и отчасти Южной Европы, Центральной и Южной Америки. По времени все началось примерно в 2007—2008 годах. Полевая работа и базовая корректура (приведение ящика бумаг и кучи разрозненных документов во что-то, приемлемое для дальнейшей работы с текстом) закончились в 2015 году.

— Немного о проблематике. Для меня, человека со стороны, вроде бы тут все просто — должное формулируется элементарно: 1) человек имеет полное право распоряжаться своим телом, в том числе и оказывать с его помощью услуги другим людям; 2) эта деятельность ничуть не хуже любой другой и потому должна быть защищена законом и государством не хуже, чем любая другая; 3) что в итоге должно исключить недобровольность, принуждение, вымогательство и рабство; 4) в массовом сознании следует воспитывать понимание того, что в нравственном отношении профессия проститутки ничем не уступает профессии продавщицы пирожков. Соответственно, вопрос: чего я не понимаю?

— Чисто экономически — да. То есть в праволиберальной или минархистской неконсервативной парадигме все выглядит именно так.

Но существуют еще и другие «измерения» индивидуального и профессионального бытия, которые тесно связаны с экономикой, но относятся к сферам культуры, социологии, антропологии, психологии, истории и т.д.

Прежде всего, чтобы распоряжаться своим телом, человек должен быть обладателем собственного тела, он должен ощущать себя таковым, иметь собственность-на-себя. Обычно это приобретается в детстве, когда ребенок познает мир, свои личностные границы, осмысляет институт собственности и т.д. Поскольку мальчиков и девочек во многих странах и культурах воспитывают принципиально по-разному, зачастую откровенно унижая последних, девочки, воспитанные в таком стиле, не обладают собственностью-на-себя. Их с детства приучают к собственной второстепенности, неважности «ненужных» и «некомфортных» для общества и будущего мужа личностных качеств, ограниченности.

Если мальчики по-прежнему проходят через процессы инициации в мужчины посредством трансгрессивных и, как правило, групповых действий (первый секс, первая банка пива, первая попойка, первая спортивная победа), то подобные попытки со стороны девочек, как правило, осуждаются. Ну банальный пример: сын приходит домой и говорит отцу, что переспал с двумя девушками после того, как отметелил противника на ринге и получил очередной пояс по ММА, и девочка приходит домой и говорит отцу (или матери), что переспала с двумя парнями после того, как отметелила противника на ринге и получила пояс по ММА, — реакции, скорее всего, будут разными, и с такими «разницами», формирующими личность и определяющими взаимодействие с миром, ребенок и подросток сталкиваются постоянно. Причем такие реакции исходят не только от родителей, но и от микросоциума, в котором растет конкретный человек: в школе, внутри тусовки, в интернете. Девочка часто сталкивается с иррациональными, но сильными попытками урезать ее личность, подогнать желания под жесткие рамки (причем не рационально-дисциплинарного типа, как в военных заведениях или спортивных секциях, а иррациональные и оскорбительные) и неадекватно ослабить ее реакцию в ответ на агрессию, что является важным фактором в процессе экспроприации женщины и частичного превращения ее в «публичную собственность» с бонусной репродуктивной функцией, которой может распоряжаться «община», государство или еще какой-нибудь коллективистско-репрессивный фантом. Девушка в конечном итоге теряет собственность-на-себя, утрачивает само понимание концепции собственности и самодостаточности и начинает агрессивно поддерживать коллективистские и этатистские идеологии, поскольку ей сложно существовать без патерналистской направляющей и регулирующей фигуры, она воспитана в парадигме подчинения и агрессивного конформизма, недостаточности-самой-себя и экстраполирует этот опыт на всех окружающих. Государство экспансивного типа, этатистское, корпоративное, фундаменталистское, левое или сочетающее сразу несколько моделей, получает от этого значительный профит. Здесь, кстати, кроется ответ, почему так много женщин поддерживали или, по крайней мере, не сопротивлялись различным репрессивным режимам, поддерживали фундаменталистские «реформы» вроде постреволюционных иранских или эрдогановских.

В связи с вышесказанным встает сложный морально-философский вопрос: можно ли говорить, что человек, не прошедший через процесс обретения собственности-на-себя, «по своей воле» занимается проституцией? Ведь многие женщины фактически «берут в аренду» свои тела у «коллективного собственника», который ими владеет и обладает моральными правами на эти тела, навязывая им определенные нерациональные требования, идущие вразрез с их личными интересами. Вопрос о добровольности я задаю не с целью продолжить дискуссию в левом ключе, то есть предложить запретить индустрию для взрослых или криминализировать клиентов, а всего лишь с целью объяснить, что проблемы adult-индустрии реально существуют, они сложные, травматичные, трагические, имеют далеко идущие последствия и связаны с тем, что женщины исторически редко обладали собственностью, владели собственными телами и зачастую не имели своих «собственнических» и военно-захватнических общественных инициаций и институтов. В результате институты «женской собственности» просто не сформировались; ситуация усугубилась тем, что волну женской эмансипации, и без того длившуюся недолго, плотно оседлали левые, которые воспринимают институт собственности как нечто негативное, должное быть отмененным или, по крайней мере, сильно размытым. Фактически да, левые «вытащили» женщину из патриархальной модели, в рамках которой она принадлежала сначала родителям, а затем мужу, но не предоставили права на субъектность, просто заменив ее непосредственного владельца в лице семьи или мужа на опосредованного и коллективного — власть, всесильное государство. Фактически левые попросту экспроприировали и «перераспределили» женщин в пользу этатистских институтов, и всё.

Возвращаясь к adult-индустрии. Исторически, с появлением развитых институтов власти, она нередко становилась инструментом для депривации женщин и приучения их к бессубъектному «служению». Исследуя социально-культурные, экономические и антропологические механизмы, лежащие в основе современной adult-индустрии, я попыталась доказать, что ей помимо всего прочего присущи все те же архаичные, «деприватизирующие» черты; кроме того, большáя часть произведения посвящена описанию процессов, посредством которых власть (или ее заместитель, с которым власть осуществила power sharing, как это происходит в некоторых странах Африки или Латинской Америки, где боевики различных парамилитарных организаций нередко контролируют большие территории, создавая на них квазигосударственные образования) присваивает, геттоизирует и стратифицирует женщин, работающих в секс-индустрии, и превращает саму индустрию в криминальный рассадник.

Насчет «защиты со стороны государства» — здесь все достаточно сложно. Я не думаю, что государство в принципе может «защитить» любое прибыльное дело, не пытаясь тем или иным способом подмять его под себя. Получение государственной защиты в случае adult-индустрии тесно связано с легализацией. Легализация — это налоги, надзор, контроль, а главное — возможность для государства в любой момент поменять правила игры в одностороннем порядке, поскольку оно обладает фактором тотальности и монополией на репрессии и производство законов. Фактически современное государство, за редкими исключениями, — это разросшаяся и до крайности обнаглевшая «крыша», которая больше вредит, чем помогает. К тому же глупо доверять «защиту» и контроль над проституцией тому, кто даже не веками, а тысячелетиями превращал проституток в мясо, людей третьего сорта, формировал экономические гетто, поражал в правах, поощрял насилие и по сей день норовит повесить женщинам на шеи, например, «профсоюзы секс-работниц», которые по странному «совпадению» постоянно возглавляют то сутенеры, то трафиканты, причем это справедливо хоть для развитых европейских стран вроде Британии, хоть для латиноамериканских вроде Аргентины. Уповать на государство в деле защиты проституток и вообще женщин довольно бессмысленно, в долгосрочной перспективе женщины проиграют. Логика, институциональная механика и парадигма этатизма не предполагают эффективной защиты ни для женщин вообще, ни тем более для «падших женщин». Можно сколько угодно «пересобирать» государство, но на выходе получается одно и то же, и оно непременно стремится к тотальности, контролю, подавлению, унификации и специфическим формам «социального жертвоприношения» целых групп населения во имя удержания контроля и власти.

Соответственно, моя позиция заключается в том, что слабое или разрушенное государство, неспособное сохранить свои «органические монополии», куда выгоднее для женщин. Множество частных охранно-военных компаний, конкурирующих друг с другом (желательно не только экономически, но и культурно-идеологически; так надежнее), куда эффективнее в смысле защиты, чем централизованная полиция, которая изменит отношение к любой социальной страте, если завтра сменится власть. Банальнейший пример — Куба и Венесуэла, где после свержения тамошних каудильо (Фульхенсио Батисты и Маркоса Переса Хименеса) к власти пришли красные и розовые (коммунисты и умеренные социал-демократы, причем последние были совсем не плохими людьми, выступавшими против любых диктатур и вообще «за все хорошее») с идеями всеблагого государства, равенства и социальной защиты. Проститутки, модели и танцовщицы незамедлительно оказались на улицах и в борделях-клоповниках, а в худшем случае — в лагерях и безымянных могилах. Я хочу сказать, что, когда государство начинает вещать о социальной защите, всеобщем благе и диктатуре закона, это чаще всего означает, что оно собирается совершить агрессивную экспансию в частную жизнь граждан и экономику, а потому надо или уезжать, или начинать формировать сопротивление — в любом случае пригодится.

Касательно исключения рабства и недобровольности через законность и защиту государства опять же не соглашусь. Как в Европе, так и в Латинской Америке в тех странах, где проституция частично или полностью легализована, ни рабство, ни недобровольность, ни трафикинг никуда не делись, просто «низшие слои» adult-индустрии — как раз те, в которых сильнее всего царят насилие и недобровольность, — немного «сменили цвет». Проще говоря, в странах с легализованной или близкой к этому adult-индустрией на место прежних «унижаемых низов» пришли нелегалки или мигрантки из закрытых геттоизированных этносообществ. В Европе многие девушки из стран Ближнего Востока и Африки вынуждены заниматься проституцией, поскольку их заставляют это делать их собственные парни или даже семьи. При этом они не могут никому проболтаться, потому что в случае огласки семья или община их просто убьет. В Латинской Америке роль этих беженок и мигранток нередко играют гаитянки, доминиканки, представительницы коренных народов. Гаитянка может терпеть многое, не рассказывая своим, где работает, потому что община очень недоброжелательно относится к проституции. Нередки случаи, когда родители просто продают (буквально) одну из дочерей сутенеру, и это абсолютно невозможно проконтролировать или пресечь, поскольку общины, в которых такое практикуется, зачастую геттоизированы, замкнуты в собственном микросоциуме, многие их члены не имеют документов или находятся в стране нелегально. Сможет ли с этим справиться государство? Да никогда в жизни, только если настанет какой-то абсолютно жуткий тоталитаризм с полным контролем всего и вся. Как с этим справляться? Капитализмом, рыночной экономикой, идеей любящей семьи, проповедью рациональных ценностей, солидаризмом (чтобы коренные жители или доминиканцы не чувствовали себя чужаками второго сорта) и неправительственными структурами.

С нравственным отношением все сложно и зависит от метода, которым осуществляется «замер уровня нравственности». То есть нужно понимать, что adult-индустрия неоднородна: есть крутая танцовщица и модель, дающая шоу с огнем в топовых клубах, а есть уличная проститутка, обе они являются частью индустрии, и воспринимаются они по-разному. Я хочу сказать, что есть более-менее «однозначные профессии» в индустрии для взрослых типа танцовщицы (стриптизерши, шоугерл, чего-то более экзотического, неважно) — в нравственном отношении профессия танцовщицы «выше», чем профессия продавщицы пирожков, поскольку первая сложнее, требует большего количества профессиональных навыков и выгоднее в финансовом отношении. Танцовщица дисциплинированна, работает над собой (как минимум занимается спортом), как правило, читает, пусть и какую-то поверхностную художественную чушь с претензией на интеллектуальность, и в целом ее задача сродни задаче художника или скульптора: она создает зрелище, которое вызывает умиротворяющие эстетические чувства, сильнейшим образом гасит фрустрацию и в качестве бонуса помогает сохранять семьи. С функцией же продавщицы пирожков, при всем уважении, может справиться торговый автомат. То есть если мы исходим из либертарианской концепции моральности рынка, то занятие танцовщицы весьма нравственно, потому что рынок определяет ее доход примерно на уровне среднего класса или чуть выше. Конечно, если ей не мешают работать, закрывая стрип-клубы и выдавливая ее на улицу или в бордель, к сутенерам и рабовладельцам, как это произошло в Аргентине при режиме Кристины Киршнер. Если мы исходим из концепции «самодисциплина и индивидуализм определяют нравственную высоту личности», то танцовщица опять же побеждает. И даже с позиций общественной пользы и сложности профессиональных навыков она все равно победит, если не лицемерить и не обесценивать. Вообще пренебрежительное и обесценивающее отношение к танцовщицам продиктовано иррациональным «дискурсом отвращения»; в сущности, они не делают ничего «аморального» или преступного. Рационального объяснения тому факту, что мужчина топлес воспринимается нормально, а женщина топлес обязательно порождает какие-то дикие крайности — то «шлюха, прикройся», то «жертва, все равно прикройся», — не существует.

Самое интересное в том, что некоторые «защитники прав угнетенных женщин» тесно сходятся с разнообразными фундаменталистами, у которых «грешные и падшие» тоже не имеют права выступать от своего лица — за них будут говорить и их судьбу будут определять высокодуховные люди со светлыми лицами. Проблема в том, что многие совершенно не знают танцовщиц или моделей, но, как это свойственно всем инфантильным микродиктаторам с избытком эмоций, фрустрацией и знанием, как обустроить мир, лезут делать заявления от их лица, прикрываясь тем, что эти женщины объективированы, а следовательно, сами не соображают, что говорят.

С проститутками, особенно уличными и особенно работающими в борделях для нелегалок, сложнее в силу гораздо более высоких факторов риска, очень распространенного, непредсказуемого и опасного для жизни насилия и реальных психологических травм от секса без желания; там очень, просто чудовищно часто встречаются совершенно разрушенные личности, которые плохо различают границы собственного Я, хорошее и плохое, у них сбиты или отсутствуют морально-этические ориентиры, полностью уничтожена самооценка, ими очень легко манипулировать, некоторые из них воруют и подставляют без малейших колебаний. Многие женщины просто сломлены. С другой стороны, если их не криминализировать, не маргинализировать, не выдавливать в подпольные бордели и в руки торговцев людьми, не сажать, не запугивать или коррумпировать, облегчать им уход с улиц и эффективно разбираться с сутенерами, то они постепенно приходят в себя, обретают самооценку, нащупывают границы собственной личности, восстанавливаются и возвращаются к нормальной жизни.

Проститутки из дорогих клубов или эскорта — в нравственном отношении обычные люди. Да, они более циничные. Они часто очень замкнутые, носят все в себе, но иногда их прорывает, особенно если бережно подобрать ключ и относиться по-человечески. У них гораздо более потребительское отношение к мужчинам и достаточно холодное — к женщинам; однако с избранными женщинами они бывают нежны (чаще всего в итоге получаются поверхностные дружеские отношения.) Психологические деформации там обычно развиваются довольно быстро, но это вполне предсказуемое дело, как и то, что такие девушки часто нюхают и довольно много пьют. Не могу сказать, что это влияет на их нравственные качества каким-то фатальным образом, — тяжелых наркоманок или алкоголичек среди проституток этого класса практически не встречается. В общем... люди как люди, со своими проблемами и со своими представлениями о счастье.

Говорить о жертвах трафикинга, секс-рабынях, нелегалках, вовлеченных в секс-индустрию, и подневольных обитательницах борделей, полагаю, не нужно: там нет ничего добровольного, это глубоко несчастные и доведенные до состояния равнодушия к жизни женщины, которым нужны серьезная медицинская и психологическая помощь и длительная реабилитация. Увы, секс-рабство существует, и его довольно много. И да, сбежать из такого борделя довольно трудно, особенно в условиях постоянных изнасилований и издевательств, ломающих личность и низводящих человека до состояния животного.

С порно ситуация тоже сложная. Подробно ответить здесь невозможно, отмечу лишь, что помимо сильнейшего фактора «деградирующего опубличивания» женщин, обусловленного постоянным ужесточением фильмов и их миграцией в, так сказать, хардкорную сторону (имитация групповых изнасилований, тупой и некомфортный для девушки грубый секс, «не спрашивай ее, чего она хочет, она же шлюха»), там очень часто не соблюдаются даже базовые контракты и постоянно происходят какие-то глухие скандалы с изнасилованиями и действиями против воли актрис даже непосредственно на съемочных площадках — но никто особо не хочет в этом разбираться. Опять же очень распространенный прием в США — в самом начале карьеры посредством психологического давления и угроз (не в стиле «мы тебя убьем», конечно, — скорее, «мы распустим про тебя дурные слухи, и ты больше не сможешь сниматься и оплачивать счета») сломать пару табу, которые называла девушка, чтобы с порога приучить ее к неважности ее мнения и к мысли о том, что контракт никак ее не защитит. Масса порноактрис подрабатывает проституцией, текучка огромная, и ситуация в индустрии уже давно не похожа на golden age of porn. То есть «добровольность» вроде как есть, но бывает так, что по факту она получается какая-то «грязная»: я так тоже умею — прийти к порнорежиссеру с парой крепких парней с татуированными лицами, исключительно вежливо потребовать несколько тысяч долларов и расписку, что он передает их добровольно и с чувством умиротворения, а потом делать невинное лицо и приговаривать, что его ж никто не бил и даже голос не повышал, где недобровольность-то, он же все сам отдал-подписал и так радовался, когда провожал нас до машины. Разгребать ситуацию в порноиндустрии нужно годами, даже если умудриться сделать так, чтобы в этом процессе, в первую очередь, участвовали люди, которые знают все проблемы изнутри и хотят их решить.

Однако важно понимать, что масса актрис снимается в порно добровольно, то есть они по какой-то причине решили зарабатывать деньги таким образом. Они не делают ничего противозаконного, а если отнять у них возможность зарабатывать съемками, вряд ли это хоть как-то им поможет. Конечно, есть масса этически неприятных ситуаций. Если я правильно помню, то Jewels Jade, например, пошла сниматься вместе с мужем-военным, потому что нужно хоть как-то сводить концы с концами. Хороша ли такая ситуация? Да нет, конечно. Стоит ли запретить порно, чтобы у вышеописанной пары «появилось достоинство от прекращения насилия»? Думаю, когда им будет нечем оплатить счета или не на что одеть ребенка в школу, это гораздо сильнее ударит по их достоинству.

Я хочу сказать, что очень важно различать добровольность и наличие желания. Если постоянно обобщать, совершать подмены и путать добровольность, недобровольность, наличие желания, то вы непременно дойдете до обесценивания опыта людей, реально побывавших в рабстве или переживших изнасилование, например. Ведь если 19-летняя девушка, сбежавшая из дома, ведущая суперсвободный образ жизни, забежав в стрип-клуб или придя на студию, чтобы заработать пять сотен и поехать дальше, подверглась изнасилованию, то, значит, реальное изнасилование в подворотне со всеми реальными физиологическими, психологическими и т.д. последствиями — это то же самое, что потанцевать у шеста, а следовательно, «изнасилование — это не так уж и страшно». Ну просто потому, что человек — это существо, которое стремится к комфорту и непротиворечивости. Если дать ему возможность объяснить себе, что изнасилование — это размытая и вполне нормально переживаемая вещь вроде публичного обнажения (для многих людей это не то что не травма, но даже и не экстрим), то он так и начнет его воспринимать, вычеркнув изнасилование из списка вещей, которые его морально или эмоционально задевают. Когда таких людей станет много, останется поздравить тех, кто нагнетал истерию: они окончательно добьются того, что изнасилование станет «непонятно чем, вроде не особо и опасным, но... это ж бабы, они из всего сделают проблему». Жертвы реального сексуального насилия будут очень «благодарны».

Между добровольностью и наличием желания — пропасть. Человек может добровольно пойти в военные, шахтеры, грузчики, что никак не означает, что он спит и видит, как бы погибнуть от пули, задохнуться в шахте или окончить жизнь без позвоночника. Он не хочет травмироваться, погибать, попадать в экстремальные ситуации или даже просто тяжело работать. Но он наступает на горло собственной песне и, проявляя силу воли, работает. По собственной воле, но против своего желания. С порно похожая ситуация. В мире очень мало женщин, которые бы хотели публично заниматься дискомфортным сексом с незнакомыми мужчинами, к тому же входящими в группу риска. Но они перебарывают нежелание и идут сниматься в порно. Ради детей, ради заработка, да просто ради того, чтобы купить автомобиль, — какая разница, это их дело. Это порождает профдеформации, а нередко и психологические расстройства, как работа в шахте порождает заболевания дыхательных путей, а военная служба — ПТСР. Может довести до депрессии, постоянного употребления алкоголя, наркомании etc. А может не довести; очень многое зависит от условий и самого человека.

Оппоненты, конечно, могут предложить более простой вариант — запретить или задушить налогами. Во-первых, это, в первую очередь, ударит по женщинам напрямую — они станут меньше получать и резко окажутся по ту сторону закона. Во-вторых, это ударит по ним косвенно: вторжение государства в индустрию породит регуляцию и более «централизованный» и эффективный контроль, ставящий во главу угла отнюдь не интересы женщин или даже владельцев студий. В-третьих, простые этатистские решения, как правило, лечат симптомы (и то временно), но ничего не делают для лечения заболевания. А заболевание, то есть наличие архаических, антиимущественных и экспроприирующих женщин социально-экономических механизмов и «дискурса отвращения», который порождает «правовую слепоту» в адрес женщин из индустрии для взрослых, нужно лечить комплексно, не торопясь, не пытаясь «оградить людей от неправильного выбора», но пытаясь сгладить последствия этого выбора, и делать все это желательно с привлечением не столько государства, сколько гражданских организаций, разнообразных образовательных программ и частного капитала.

Моя позиция заключается в том, что простое решение не сработает так, как нужно. Я считаю, что для достижения полноценного эффекта необходимо декриминализировать, деэтатизировать индустрию, деконструировать культурно-экономический (создающий теневое экономическое гетто, насильственный, экспроприаторский, «опубличивающий» женщин и конструирующий их социальное жертвоприношение) контекст, в котором она существует, покончить с «порноизацией» культуры (а это могут сделать только вменяемые правые консерваторы, которым невыгодна общественная ориентация на «культуру» уровня «Бивиса и Баттхеда», но которые в то же время — сторонники идей приватной жизни и частной собственности, а потому не полезут подглядывать в чужую постель), заниматься просветительской деятельностью, внедрять в индустрию негосударственные институты — от частных охранных структур до тех же организаций, помогающих женщинам, уходящим оттуда, адаптироваться и получить профессию (любую, вплоть до политика или преподавателя в университете, если женщина «тянет» и выдерживает конкуренцию), продвигать самые разнообразные формы образования, повышать эффективность действий полиции (государственной или частно-охранной), жестче наказывать насильников и нарушителей контрактов, но при этом четче очерчивать юридическое понятие изнасилования, чтобы избежать его размывания и злоупотреблений (то, что происходит сейчас в Штатах со всеми этими обвинениями «тридцать лет спустя», — это шаг к ликвидации презумпции невиновности; голословное обвинение становится чуть ли не «царицей доказательств»), и убирать из adult-индустрии сутенеров, коррупцию, чернуху и фактор человеческого трафика. Тогда она сожмется до приемлемых масштабов, риски резко снизятся, а криминализировать и геттоизировать будет нечего, весь криминал там будет примерно на уровне «криминала» в среде торговцев марихуаной. Он, конечно, есть, и на том рынке тоже случается всякое, но в целом за травку, которая к тому же декриминализирована, очень редко убивают или насилуют. Сама индустрия в любом случае останется, но ее объемы будут в разы меньшими, она будет более безопасной и нетравматичной.

Целиком ликвидировать индустрию невозможно. Точнее, можно, но для этого нужны резкое усиление государства, тотальный контроль и всеобщее стукачество. Ничто в мире не стоит таких мер. Буквально ничто, даже всеобщее процветание и абсолютная безопасность. Нельзя рывком изменить ситуацию, даже обладая самыми чистыми намерениями; более того, для изменения нужны такие факторы, как время и постепенное, поэтапное просвещение. Если поначалу я, будучи еще совсем юной, планировала «сорвать покровы» и резко все изменить, то сейчас я пришла к выводу о том, что постепенное, основательное, подкрепленное философскими, историческими и экономическими тезисами просвещение, проливающее свет на механизмы, культурные, имущественные концепции и экономико-социальную специфику явления, — это самая действенная вещь.

— У вас несколько раз сутенер манифестируется как враждебная фигура. Соответственно, вопрос: а как без сутенера? Должен же кто-то заниматься организацией бизнеса, не всякая проститутка захочет и сможет продавать свои услуги самостоятельно.

— Сутенер — это реально враждебная фигура, поскольку он представляет собой часть власти, осуществляет контроль, и именно он наряду с коррумпированными чиновниками и силовиками является фигурой, через которую реализуется коррупционно-теневой формат власти. Сутенеров нередко считают кем-то вроде менеджеров, «агентов», «оптимизаторов», но это ошибка. Менеджер или агент обычно делает то, что выгодно клиенту, и получает свою прибыль с раскрутки последнего. Он не рассматривает клиента как свою собственность, их зависимость взаимна, и между ними есть контракт. Сутенер рассматривает «девочек» как свою собственность, и никакой прямой зависимости на уровне «ударил девушку — получил срок или поймал пулю в ответ» не существует, сутенер доминирует всегда. Про контракты я просто молчу: смешно предполагать, что он будет их соблюдать.

Без сутенеров и сети мелких коррупционеров развитая индустрия в том виде, в каком она существует, теряет смысл — в своем естественном развитии она слишком горизонтальна, спонтанна и хаотична, чтобы сконструировать какой-то серьезный международный рынок, и одновременно она слишком стигматизирована, чтобы в нее напрямую вкладывали легальные деньги. Вертикализация индустрии, налаживание каналов женского трафика, международные сети — это продукт «теневой жизнедеятельности» государственных чиновников и госструктур, имеющих с нее серьезный теневой доход, и целой оравы мелких коррупционеров, работающих в иммиграционных структурах, в полиции, и еще более мелких криминальных подельников типа сутенеров. К тому же у сутенера тоже есть профдеформация, которая делает его банально опасным. Эта публика привыкла видеть в женщинах собственность, и, даже выйдя из «бизнеса», сутенер искренне недоумевает и злится, когда его не слушают, и склонен к насилию. Морально-этических рамок там вообще нет, и, в отличие от самой сломленной и опустившейся проститутки, у сутенера нет перспектив их отрастить. Она-то была сломлена окружающей средой, она где-то глубоко понимает, что с ней что-то не так, и она теоретически, в одном случае на десять тысяч, может выкарабкаться. А он не понимает, что с ним что-то не так, посадку в тюрьму или другое наказание за сутенерство он воспринимает как несправедливость, ошибку. То есть чаще всего сутенер внутренне полностью уверен в том, что он все делает правильно. В особо диких случаях он может быть уверен в том, что «помогает» женщинам.

Оптимальная реалистичная ситуация, которая гарантирует проститутке безопасность, — это формат работы при стрип-клубе. Довольно распространенное дело: танцовщицы танцуют и общаются со зрителями, проститутки зависают у бара. Если у одной из них выезд, клиент расплачивается картой. У клуба есть его данные, если она, не дай бог, не возвращается или возвращается избитой, полиция будет у него дома и на работе уже на следующий день. Клуб платит налоги, девушки — нет. Другая ситуация — что-то вроде «студии», как для вебкам-моделей. Несколько девушек объединяются, арендуют помещение и нанимают рекламщика и частную охрану (вместо сутенера, которому они платили даже больше, но получали сплошные риски).

Все остальные варианты, известные мне, либо репрессивные, тоталитарные, цензурные и антиправовые, что делает их недопустимыми в принципе, либо нереалистичные.

— Многие считают, что, например, Нидерланды — образцовая страна в плане секс-индустрии. В какой степени она далека от идеала?

— Нидерланды — это не идеальная страна в плане индустрии; с другой стороны, идеальных, наверное, нет. Пара типичных тамошних проблем: страна остается крупным европейским трафикерским хабом, несмотря на то что легализация должна была решить эту проблему; нелегалки и представительницы этнорелигиозных сообществ продолжают работать, не регистрируясь и находясь в крайне сложных условиях, когда нужно балансировать между семьей, общиной, государством и улицей. Параллельно их вовлекают в смежную нелегальную деятельность — например, распространение наркотиков, помощь в подделке документов, курьерскую работу. Политика мультикультурализма и в корне неверная работа с этнорелигиозными общинами усугубляют обстановку.

Полагаю, нидерландский вариант теоретически мог бы сработать в очень маленькой, благополучной и проводящей очень закрытую миграционную политику стране. Но это просто предположение.

Понравился материал? Помоги сайту!