Лилия Яппарова: «У нас нет ни прошлого, ни будущего. Мы существуем только в настоящем»
Журналистка «Медузы» о работе в эмиграции, идентичности и о смутных перспективах на завтра и послезавтра
28 августа 202357236Дорогой Кирилл. Это письмо — мое публичное выступление в Александринском театре в Петербурге [1]. Так уж вышло, что в последнее время, о чем бы я ни думал, все равно мыслями возвращаюсь к тебе. И это выступление — лишь одна из бесед с воображаемым тобой.
Сегодня я буду говорить об истории нашей страны. История — это история культуры. То, что нас окружает, — это культура. Наше прошлое. Настоящее. И будущее, если оно, конечно, наступит. Культура — это отбор. Отбор куда более значительный и важный, чем естественный. Потому что этот отбор всегда осуществляется человеком.
Мамардашвили говорил: «Культура — это всегда усилие конкретного человека».
Мне тяжело мыслить масштабами страны, города, коллектива. Да и как можно себе это представить? Мышление — процесс индивидуальный. Господь, Мироздание, Нечто — наделил (наделило) нас этим умением. Которое, кстати говоря, можно легко потерять: Щедровицкий был убежден, что если человек откажется от мышления — этим займется кто-то «другой»; и как мы видим сегодня — он был недалек от истины.
Мы чьей-то волею помещены в эту прекрасную данность — от рождения к смерти. В этой данности, в этой протяженности мы мыслим. Рождение, мышление, смерть принадлежат только нам.
История как зафиксированное время — это всегда результат человеческого усилия. Мышление — это усилие. Если не будет этого усилия — истории может и не быть. История страны — это история одного человека.
Субъектом всегда является человек, предпринимающий попытку осмысления реальности: прошлого или настоящего. Объектом становится жизнь человека — своя или чужая. Но это всегда индивидуальный, всегда неповторимый опыт.
Рассуждая таким образом, я пытаюсь смотреть на историю страны как на историю человека; с определенной дистанции и под определенным углом зрения.
История моей страны — это моя история. История моей семьи. В этом смысле книга Пруста «В поисках утраченного времени» — это «Священное Писание» для людей, мыслящих такими категориями. Наверное, даже не обязательно ее читать — важно просто знать, что она есть. Есть этот запах печенья, который возвращает нас домой. В фильме Соррентино «Молодость» в одной из сцен по тропинке, бегущей в Швейцарских Альпах, идут композитор Фред Белинджер и молодой (но уже популярный) актер Джимми Три. Между ними происходит следующий разговор:
— (Фред) А ты? Чего тебе не хватает?
— (Джимми) К счастью, наверное, хватает всего.
— Не жадничай, Джимми!
— Я понял, чего мне не хватает, четыре месяца назад, читая Новалиса.
— Ты читал Новалиса?
— Калифорнийские актеры не только пьют, нюхают кокаин и живут с моделями-анорексичками, но иногда еще и читают Новалиса.
— Извини, ты прав. К старости у меня накопилась масса предрассудков. И что же написано у Новалиса?
— «Я всегда возвращаюсь домой, в дом своего отца».
Этот диалог возвращает нас всех — Джимми, Фреда, Соррентино, Пруста, меня — в эту прекрасную данность: от рождения к смерти. Данность, наполненную одиночеством. Мы становимся старше и — удивительно — с каждым годом все ближе к отцовскому дому. К своему детству. Не зря говорят: «что стар, что млад». Старики — они как дети. Они и есть дети. Мы все — дети в каком-то смысле.
Я родился в маленьком провинциальном городе в Смоленской области. Когда-то он назывался Поречье. Потому что расположился на берегах двух рек — Каспли и Гобзы. И в этом названии была какая-то красивая заданность судьбы. Но в первые годы Октябрьской революции там как-то «ярко» проявил себя руководитель большевистской ячейки Яков Демидов. И город стал частью его судьбы, приняв его имя — Демидов. Мое детство — это дом бабушки.
Татьяна Васильевна Солодникова. В девичестве — Александрова. Она родилась в 1928 году в деревне недалеко от Демидова. К началу войны ей исполнилось 13 лет. А в этом году ей уже 90. Печенье «Мадлен» в моем случае — это запах блинов. Я просыпался в маленькой комнате на веранде от запаха, а скорее, от звука, который рождается в тот момент, когда тесто выливают на раскаленную сковородку. Бабушка всю жизнь просыпается очень рано. В пять-шесть утра. И это не таймер ее внутреннего будильника. Это условия жизни: растопить печь, принести воды, приготовить завтрак. Что бы сказали современные поборники феминистских идей?
В последние годы существования Советского Союза она работает в типографии, а затем в военкомате. Мои лучшие друзья в то время — советские офицеры. Это немолодые люди, у каждого из которых за плечами — опыт участия в военных конфликтах. Но, как часто бывает, последние годы службы — это канцелярская работа. Бабушка дежурила ночами, а я вместе с ней. Я был такой маленький, что она укладывала меня прямо на рабочем столе, предварительно расстелив на нем огромный офицерский тулуп.
Наш дом (а дом был многоквартирный) был наполнен шумом жизни. Соседи; а у них свои дети и внуки. И мы все вместе вечерами сидели на скамейке у дома, обсуждая прожитый день. А над нами огромный дуб. Его ветки накрывали собой весь дом, как будто защищая нас от чего-то надвигающегося, грозного.
Наступили 90-е годы. И все рухнуло. Весь уклад жизни. Не буду вдаваться в подробности. Но дом быстро опустел. Отец пропал на много лет. Бабушка вышла на пенсию. Денег не было. Жили тем, что давал огород. Страшное время. И бог бы с ними — с материальными трудностями. Но как быстро (теперь кажется — молниеносно) обрушился уклад жизни с его этическими категориями, с его представлениями о добре и зле. Нас, как будто в сказке Волкова, вместе с нашим домиком ураган отнес в страну, о которой мы ничего не знали. Но в которой жить как раньше было уже нельзя.
Все изменилось. Но не бабушка. Я вдруг понял, глядя на нее, что человек сильнее времени, в котором он живет. Точнее — он и есть время. Можем назвать это время — историей. История — это зафиксированное время. Запечатленное. Запечатленное памятью. Устной речью и письменной. Фотографией, кинематографом, музыкой, архитектурой. Культурой.
Она была собой в 30-е годы, работая в колхозе. В 40-е и дальше, дальше. В 90-е. И сегодня. Она как будто и не герой запечатленного времени. Усилия мастеров культуры прошли мимо: она не родилась в Москве, не была в эвакуации, она не диссидент и не часть мира московской интеллигенции. Кажется, в этом нет судьбы. Но нет. Судьба, как и свобода, — везде и всюду.
Дед умер. Отец умер. Она живет в этом доме сейчас одна. Я приезжаю, и мы идем на кладбище. Она идет своими ногами на могилу собственного сына. Как это возможно? Как это может быть?
Однажды, возвращаясь домой, она сказала: «Удивительное время: я прихожу в магазин, а там капуста на прилавке. Сквозь всю зиму».
Сквозь всю зиму. Так и вся наша жизнь.
В связи с этой фразой я вспоминаю сразу несколько цитат, которые помогают раскрыть суть и показать важность этого высказывания в контексте моего выступления. В известном фильме «Прогулки с Бродским» есть фрагмент, где Иосиф Александрович сидит то ли в венецианском палаццо, то ли в одной из венецианских церквей и говорит следующее: «В XX веке русскому человеку досталось так, как не доставалось никому (может быть, только китайцам). Русского человека раздели-разули и выставили вон: на колоссальный экзистенциальный холод». Холод — это зима. И путь сквозь всю зиму — это и есть уникальный экзистенциальный опыт. История страны в XX веке — это путь сквозь всю зиму. Вспомните стихотворение Бродского «Так долго вместе прожили...» Там есть строчки: «…но створки не распахивались врозь, и мы прошли их, видимо, насквозь и черным ходом в будущее вышли». И опять из Бродского: «Красота при низких температурах — настоящая красота».
Пытаюсь представить себе корни того дуба, который стоит у нашего дома. Всех пережил и всех переживет. Сцена застолья в фильме Соррентино «Великая красота». В гостях у главного героя Джепа Гамбарделлы сестра Мария, почитаемая католической церковью. Почти святая. Она весь вечер молчит. На предложение съесть что-нибудь отвечает не она, а ее помощник: «Сестра Мария съедает за день только 40 граммов корнеплодов». Все удивленно и почтительно переглядываются. Спустя какое-то время на террасе квартиры оказываются Гамбарделла и сестра Мария. И она вдруг обращается к нему с вопросом: «Знаете, почему я ем только корни? Потому что корни — это важно».
Корни — это важно. Вся наша жизнь — это дорога в отцовский дом. Жизнь — это наши воспоминания. Жизнь — это история. История страны — это история каждого из нас. Без исключений.
Я с большим удивлением, а точнее, недоверием слушаю тех, кто говорит о судьбах страны как о чем-то обезличенном. Это, как правило, политики. Они любят оперировать категориями «народ, поколение, страна, мы». Почему эти политики так боятся слова «я»? Почему современные российские политики так боятся говорить о своих семьях и собственном прошлом? Потому что очень легко спрятаться за общими категориями, которые ничего не значат. Потому что в таких категориях нет ответственности. Есть коллективная безответственность. Но его (политика), меня, тебя — нет.
В борьбе за «правильную» общую историю нас пытаются заставить отказаться от истории подлинной. Личной. В таком случае хочется повторить вслед за Мамардашвили: «Истина важнее родины». Если русский человек голосует или выбирает «правильную» историю страны, но отказывается от собственной — то от такой нации надо бежать сломя голову. И помнить, что нация и этнос — понятия вторичные по отношению к культуре. А культура — это индивидуальное усилие (сегодня — сверхусилие).
Кирилл, почему ты не уехал? Лучшие театры мира были рады принять тебя. Мамардашвили в конце 80-х задавали тот же вопрос. Он отвечал: «Только здесь можно увидеть обнаженную суть вещей». Предполагаю, ты себе отвечал на этот вопрос приблизительно так же.
Почему именно ты сегодня переживаешь опыт одиночества, продиктованный отчасти усилиями твоей родины? Потому что вся твоя работа, твой театр — это про величественное человеческое одиночество, которое возвышает человека над государством. Это не одиночество власти, разрушающее человека. Это иной опыт, позволяющий вспомнить, кто мы и откуда. Зачем мы здесь.
Твоя судьба и твоя свобода напоминают каждому из нас о том месте, которое мы по праву (пока мыслим) занимаем в этом мире. Спасибо тебе за эту память.
[1] Выступление на TEDx 21 июня 2018 г.
Запрещенный рождественский хит и другие праздничные песни в специальном тесте и плейлисте COLTA.RU
11 марта 2022
14:52COLTA.RU заблокирована в России
3 марта 2022
17:48«Дождь» временно прекращает вещание
17:18Союз журналистов Карелии пожаловался на Роскомнадзор в Генпрокуратуру
16:32Сергей Абашин вышел из Ассоциации этнологов и антропологов России
15:36Генпрокуратура назвала экстремизмом участие в антивоенных митингах
Все новостиЖурналистка «Медузы» о работе в эмиграции, идентичности и о смутных перспективах на завтра и послезавтра
28 августа 202357236Разговор с издателем «Мела» о плачевном состоянии медийного рынка, который экономика убьет быстрее, чем политика
9 августа 202340429Главный редактор «Таких дел» о том, как взбивать сметану в масло, писать о людях вне зависимости от их ошибок, бороться за «глубинного» читателя и работать там, где очень трудно, но необходимо
12 июля 202370260Главный редактор «Верстки» о новой философии дистрибуции, опорных точках своей редакционной политики, механизмах успеха и о том, как просто ощутить свою миссию
19 июня 202350341Главный редактор телеканала «Дождь» о том, как делать репортажи из России, не находясь в России, о редакции как общине и о неподчинении императивам
7 июня 202341718Разговор Ксении Лученко с известным медиааналитиком о жизни и проблемах эмигрантских медиа. И старт нового проекта Кольты «Журналистика: ревизия»
29 мая 202364264Пятичасовой разговор Елены Ковальской, Нади Плунгян, Юрия Сапрыкина и Александра Иванова о том, почему сегодня необходимо быть в России. Разговор ведут Михаил Ратгауз и Екатерина Вахрамцева
14 марта 202398854Вторая часть большого, пятичасового, разговора между Юрием Сапрыкиным, Александром Ивановым, Надей Плунгян, Еленой Ковальской, Екатериной Вахрамцевой и Михаилом Ратгаузом
14 марта 2023109272Арнольд Хачатуров и Сергей Машуков поговорили с историком анархизма о судьбах горизонтальной идеи в последние два столетия
21 февраля 202343610Социолог Любовь Чернышева изучала питерские квартиры-коммуны. Мария Мускевич узнала, какие достижения и ошибки можно обнаружить в этом опыте для активистских инициатив
13 февраля 202311723Горизонтальные объединения — это не только розы, очень часто это вполне ощутимые тернии. И к ним лучше быть готовым
10 февраля 202314256Руководитель «Теплицы социальных технологий» Алексей Сидоренко разбирает трудности антивоенного движения и выступает с предложением
24 января 202314258