Ленин как имя нарицательное, или 8631 километр улиц Ленина

22 апреля исполнилось 150 ЛЕТ ЛЕНИНУ — «вождю мирового пролетариата», «основоположнику марксизма-ленинизма», великому ритору, цинику, фанатику.

Апологетический подход, вероятно, потребовал бы дополнительных характеристик — «великий романтик» и «великий утопист», восходящих к определению «великий мечтатель» Герберта Уэллса, посетившего вождя в Кремле в 1920 году.

На сусально-официозные портреты Ленина рожденные в СССР смотрели всю свою жизнь, ежедневно и ежечасно. Более того, каждый советский человек годами носил изображение вождя на собственной груди. Инициация происходила в школе: каждому семилетке-первокласснику в рамках сакрализованного ритуала прикалывали на грудь значок — красную звездочку с портретом Ленина в виде кудрявого малыша ^[1] (неотчетливый субститут младенца Иисуса?). Каждый ребенок после обряда инициации становился «октябренком», то есть причащался святыне 1917 года. Более того, все октябрята именовались «внучата Ильича»… Подрастая через три года и вступая в пионерскую организацию, дети прикалывали на грудь новый значок — новый вариант пентаграммы с девизом «Всегда готов!» под экстатическим профилем вождя. На этом этапе инициация сопровождалась словами клятвы: «…жить, учиться и бороться, как завещал великий Ленин…»

Первая книга в жизни, которую самостоятельно прочел автор этих строк (и миллионы советских детей нескольких поколений), — это букварь (М.: 1980; 15-е издание). Этот букварь, как и тысячи других советских букварей на сотне языков народов СССР, в обязательном порядке акцентировал фигуру Ленина. Мой позднесоветский букварь начинался картинкой с Мавзолеем Ленина, а на последующих страницах вождь присутствовал еще трижды ^[2], в том числе в виде технологического чуда — атомного ледокола «Ленин». Портрет Ленина висел в каждом классе, внимательно всматриваясь в подрастающие поколения «строителей коммунизма». С тех пор прошло почти 40 лет.

Замечаем ли мы, что имя Ленина и по сей день растворено в российских городах и весях, улицах и проспектах ^[3], названиях учреждений и институций? Сегодня, спустя 30 лет после краха созданной им страны, его имя и его лики мы, по сути, видим все так же ежедневно — если даже не всегда на земле, то под землей, спускаясь в метро. Впрочем, мы, скорее всего, не замечаем этого — автоматизм восприятия и рутинность обыденности выносят образ вождя на периферию сознания.

А начиналось все это ровно 103 года назад.

…3(16) апреля 1917 года европеец Ленин вернулся в пасхальную Россию, уже месяц пребывающую в праздничной эйфории после краха самодержавия. Ленин с узким кругом соратников вернулся после 10-летнего отсутствия (!) и взорвал все возможные и невозможные парадигмы. Почти неизвестный российской публике, уже через два месяца он стал сверхмедийной персоной, именем нарицательным, мемом. Еще через месяц, в июле 1917-го, Ленин объявлен вне закона и вынужден перейти на нелегальное положение; в эти же дни в столице фиксируется саркастическая шутка о переименовании Петрограда в Ленинск — неумышленный прогноз, опередивший реальность на семь лет!

Для современников Ленин был не только «германским шпионом» или «агентом кайзера», но и черносотенцем, и люмпеном, и провокатором, и психопатом, и Иудой, и Пришедшим Хамом, и Антихристом, etc., etc., etc., но прежде всего — он был в массовом сознании ВРАГОМ РЕВОЛЮЦИИ, контрреволюционером. Сегодня это, мягко говоря, неочевидно — спасибо учебникам.

Ужаснув даже вчерашних соратников, социал-демократию, он пер танком, катком, бульдозером — и об его полированный лоб разбивались все могущественные конкуренты, не говоря уж о властях.

Уже к июлю 1917-го Ленин маркируется современниками как новый царь (новый «кровавый Николашка»!), идущий по трупам к своему трону… Более того, есть примеры, когда его печатно именуют не иначе как Николай III (!); эта проекция дополнительно усиливается журналистским псевдонимом Владимира Ильича Ульянова — Николай Ленин.

Гениальный портрет «вождя большевистской секты» вскоре нарисовал Пастернак, завороженный шквалом магической картавости, которую наблюдал воочию:

Он был как выпад на рапире.
Гонясь за высказанным вслед,
Он гнул свое, пиджак топыря
И пяля передки штиблет.
<...>
Когда он обращался к фактам,
То знал, что, полоща им рот
Его голосовым экстрактом,
Сквозь них история орет. ^[4]

В этом емком рифмованном портрете ценно и документально каждое слово — как констатация всеобщей очевидности свершающихся на глазах тектонических сдвигов, артикулированных ртом, который «орет». Этот разъятый в вопле рот многократно зафиксирован и в карикатурах 1917-го, и даже в более поздних апологетических портретах и скульптурных изображениях вождя; одна из самых интересных работ такого рода — деревянная скульптура академика С.Т. Коненкова (современника и очевидца), оказавшаяся настолько нетривиальной, что долгое время была спрятана в запасниках ГИМа ^[5].

Не менее экспрессивен портрет вождя в передаче Виктора Шкловского, фиксирующего в 1923 году свои впечатления мая/июня 1917-го:

«Ленин говорил речь с элементарной стремительностью, катя свою мысль, как громадный булыжник; когда он говорил о том, как просто устроить социальную революцию, он сминал перед собою сомнения, точно кабан тростник…» ^[6]

Приведем далее еще несколько визуальных свидетельств, уцелевших за десятилетия методичного уничтожения, — из корпуса карикатур тех дней, выявленных в периодике и ждущих издания ^[7].

* * *

Рефлексию вокруг экономических, социологических и философических штудий Ленина оставим философам, социологам и экономистам. Так же как и ленинскую теорию революции. Полагаю, их анализ может быть и крайне комплиментарным, и убийственно критическим. Мода на Ленина, по-видимому, никогда не пройдет. Ибо при всех издержках концепта о «роли личности в истории» допустимо поставить его в ряд тех людей, чья воля приводила в движение и перекраивала целые континенты, — Александра Македонского, Чингисхана, Наполеона. Ленин запустил тектонические сдвиги планетарного масштаба.

Коснемся вслед за Пастернаком и Шкловским языковой техники вождя. Язык Ленина, приемы ленинской речи неоднократно анализировались уже современниками, признававшими наряду с чрезвычайной убедительностью (речь дипломированного адвоката) крайнее убожество ленинского диапазона — как и крайние истеричность и непристойность его риторики.

На первый взгляд, в этом легко увидеть целевую установку — апелляция к массам не терпит усложненности (ср. со словами Владислава Ходасевича: «Ленин знал, что этих людей надо бить по головам…» ^[8]). Но в предшествующие революции 20 лет Ленин оттачивал свой стиль отнюдь не на массах и даже не на представителях власти — а на узком слое европейской социал-демократии, с которой находился в постоянном конфликте. Автор новейшей биографии Ленина остроумно отмечает создание им особого политического языка:

«…языка, состоящего из терминов, вызывающих химически чистое отвращение к конкурентам уже одним своим звучанием: “ликвидаторы”, “примиренцы”, “богостроители” и “ультиматисты-отзовисты”. <…> репутация чокнутого с заплеванным подбородком, который никого не слушает и сам не может остановиться, идет за ним по пятам. Любую попытку апеллировать к разуму посторонних Ленин трактует как публичный донос — и третирует оппонентов как агентов полиции…» ^[9]

Визуализация большевистского вождя в сатирической графике 1917 года часто обыгрывает фигуру Ленина именно как оратора — истерика, провокатора и манипулятора.

Поведение Ленина весной—осенью 1917 года уникально — абсолютно непредсказуемо даже для собственных соратников. Трудно отделаться от мысли о его гениальном даре предвидения, о постижении им тайных пружин мировой истории и логики стремительных трансформаций российской ситуации. Выиграв в этой беспрецедентной игре, он воспринимается не фанатиком и авантюристом, а гением, ученым, мыслителем, титаном. Однако эти пафосные определения, ставшие общим местом (отнюдь не только в рамках советского официоза), существенно колеблет феерический фрагмент его речи на собрании швейцарской рабочей молодежи буквально за месяц до социального взрыва в России:

«Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв этой грядущей революции. Но я могу, думается мне, высказать с большой уверенностью надежду, что молодежь, которая работает так прекрасно в социалистическом движении Швейцарии и всего мира, что она будет иметь счастье не только бороться, но и победить в грядущей пролетарской революции» ^[10].

Ему 46 лет. Это слова уставшего пенсионера в буржуазном котелке, а не пассионария в пролетарской кепке, буквально через девять месяцев намертво схватившего власть в огромной стране. Невероятно, но, отдав четверть века борьбе с Системой, Февральскую революцию европейский интеллектуал-сектант полностью прозевал ^[11].

Не менее важно акцентировать и позднейшие события 1921 года. Колоссальным разочарованием для Ленина — как и для огромных масс инспирированных большевизмом рядовых партийцев — стало понимание краха радикальных утопий: полная разруха в стране, массовые восстания крестьян, Кронштадтское восстание, в ходе которого матросы Балтфлота (еще недавно аттестованные Троцким как «гордость революции») объявили о том, что они начинают третью революцию — против «комиссародержавия», за «Советы без коммунистов», за свободу слова и свободные выборы. Потопление в крови любых протестов к этому времени стало рутинной практикой ленинской администрации.

Ожидаемое светлое будущее, реализовываясь в настоящем, превращалось, по формуле Велимира Хлебникова, в «Рай — с пулеметами у входа, чтобы не разбежались, вытянув руки, райские жители…» ^[12]

Но оставим в стороне возможные рефлексии Ленина о банкротстве своих глобальных идей (быстрые мутации большевиков в новую аристократическую бюрократию он наблюдал воочию и, надо отдать ему должное, пытался с этим бороться). Нам сейчас интереснее не только реконструировать восприятие Ленина-оратора очевидцами 1917 года, но и коснуться актуальности и востребованности ленинских практик, разлитых в нашем сегодняшнем языковом поле.

После смерти Ленин стал фигурой почти религиозного культа, охватившего далеко не только Россию. Во многом именно Ленина можно назвать творцом языковой патологии, приведшей к тому, что поколения советских людей стали билингвами — говорящими на разных языках в зависимости от обстоятельств: один язык дома, а другой язык в школе, институте, на заводе, в сельсовете — в условиях официально регламентированного пребывания. Жрец марксизма, ставший автором совершенно оруэлловских максим и логических софизмов (типа «Учение Маркса всесильно — потому что оно верно» ^[13]), автор заповедей и заветов, выбитых в камне и растиражированных миллиардами копий всеми иными возможными средствами (в том числе в виде бессчетных плакатов и транспарантов), — Ленин прочно сидит в наших головах и в нашем языке, хотим мы того или нет. Сюрреалистичность пребывания в таком языковом мире была отрефлексирована рядом западных наблюдателей, посетивших СССР уже на рубеже 1920-х — 1930-х годов ^[14]. Позднее советский языковой дискурс стал предметом масштабных академических штудий ^[15]. Говоря коротко, тяжеловесный синтаксис и наследие советских конструкций глубоко инфицировали наше сознание — и бюрократический волапюк сегодняшних чиновников нередко неразличим с советскими аналогами. Вот, к примеру, конструкция такого рода: «Необходимо прилагать особые усилия для придания нужного направления деятельности и оптимизации усиления взаимодействий в свете распоряжений министерства…» ^[16]

Лингвисты осмыслили этот феномен как шизоидный дискурс — развившийся в обществе, для которого действительность не то, что есть, а то, что сформулировано. Речь о дискурсе, базировавшемся на наборе риторических приемов, абсолютно первичных по отношению к информации. То есть передача информации перестала быть целью речи. Важнее оказывался ритуал. Возврат ритуала, как и эзопова языка, в речевую практику наших дней — процесс красноречивый. Для старшего поколения в нем явственно ощутимы элементы дежавю.

Возвращаясь к сатирической графике столетней давности, следует подчеркнуть, что карикатуры позволяют точнее реконструировать реальную картину эпохи и мышление свидетелей российской революции. Стоит задуматься о той невероятной фрустрации, которая постигла читающую аудиторию страны, когда власть оказалась в руках самого одиозного персонажа на политической арене империи.

Примечателен тот факт (до сих пор не осознанный даже специалистами по эпохе), что многие художники, создававшие убийственные антиленинские карикатуры, спустя всего три-четыре года станут выдающимися основоположниками советского культа Ленина, создав его сакрализованный образ, канонизированный официальной идеологией.

В рамках краткого очерка невозможно продемонстрировать чрезвычайно широкий диапазон визуальных образов Ленина в графике 1917 года. Удивительно, но даже по прошествии 100 лет визуальная история русской революции не написана и не осмыслена. Но, несомненно, этот пласт информации будет изучаться все глубже и основательнее. В последние годы не только на Западе, но и в России серьезное развитие получило такое направление, как история эмоций, — и здесь сатирическая графика, так же как и плакатная, должна стать совершенно незаменимым материалом ^[17]. Социальные аффектации (affective turn), слухи, конспирологические теории, сардонический смех, истерический хохот, etc., etc. — все это важнейшие факторы смутных времен и социальных взрывов.

---

^[1] Изображение на значке восходило к фотопортрету четырехлетнего Володи (1874). Металлический вариант звездочки октябренка содержал рельефное изображение этого портрета (в раннем варианте вокруг звезды шла надпись «Октябрята внучата Ильича»). К началу 1980-х появилась пластмассовая версия звездочки-значка, в центр которой была вмонтирована фоторепродукция 1874 года. Истоком этой иконографии стал живописный портрет кудрявого Володи Ульянова (хранится в ГИМе) художника И. Пархоменко (1920), созданный на основе указанного фотоснимка; вскоре с этого же изображения появились портрет работы И. Бродского, растиражированный на открытке (1924), и почтовая марка художника В. Куприянова (1927). Впоследствии этот образ тиражировался в самых разных трансформациях, среди которых уместно выделить скульптуру маленького Ильича, опирающегося на тумбочку со стопкой книжек (работа Т. Руденко-Щелкан 1936 года), а также скульптуру З. Баженовой, где мальчик идет с книжкой в руке (1940); обе эти скульптуры мультиплицировались в виде тысяч гипсовых и бронзовых копий по всей стране.

^[2] Букварь (авторы Н. Архангельская, Е. Карлсен, А. Кеменова, С. Худак). Издание 15-е. — М.: Просвещение, 1980 (см. с. 3, 59, 90–91, 95). По этому букварю, одному из самых удачных, несколько последних советских поколений учились в школах РСФСР с 1966 по 1982 год. Издание было подготовлено научными сотрудниками Академии художеств СССР и Академии педагогических наук СССР; утверждено Министерством просвещения РСФСР. Одним из консультантов букваря числился Сергей Михалков — советский детский классик, высокопоставленный функционер и автор двух Государственных гимнов СССР (а впоследствии еще и Государственного гимна РФ).

^[3] По данным ресурса «Яндекс.Карты», в России на сегодняшний день 5167 улиц Ленина, чья суммарная протяженность составляет рекордный 8631 километр (см.: Сколько в России улиц Ленина? Самые популярные улицы и проспекты страны в одной инфографике // Meduza. 2015. 10 июня). Замечу попутно, что количество городов в России в пять раз меньше, чем количество улиц Ленина.

^[4] Б. Пастернак. Высокая болезнь (1923; 1928) // Новый мир. 1928. № 11 (первая редакция поэмы: ЛЕФ. 1924. № 1(5). С. 10–18).

^[5] Деревянный бюст был создан в 1947 году, художник назвал свою работу «В.И. Ленин выступает на Красной площади в 1918 году».

^[6] В. Шкловский. Сентиментальное путешествие (1923). — М.: 1990. С. 42.

^[7] Нами при участии В.Б. Аксенова собрано около 300 самых ранних сатирических изображений Ленина за период с мая 1917-го по май 1918 года. Этот уникальный массив ленинской иконографии готовится к изданию в формате аннотированного альбома-каталога.

^[8] Г.Р. (В. Ходасевич). Язык Ленина // Последние новости (Париж). 1924. № 1314 (7 августа). Цит. по: В. Ходасевич. Собрание сочинений: В 8 т. / Сост., подгот. текста, комм. Дж. Малмстада и Р. Хьюза. — М.: 2010. Т. 2. С. 307. Примечательно, что ряд уничижительных констатаций эмигранта Ходасевича, ненавидевшего большевиков, по сути совпадает с апологетическими голосами внутри России. «Едва ли не главное свойство ленинского ума — необычайная сила, с которой он умел все трехмерное сводить к двум измерениям. Попадая под этот паровой молот, любая идея расплющивалась, делалась плоской» (там же, с. 306).

^[9] Л. Данилкин. Ленин: Пантократор солнечных пылинок [Биография]. — М.: 2017. С. 366–367. Циклопический объем трудов Ленина малоподъемен даже для специалистов; тем ценнее факт появления этой нетривиальной и остраняющей биографии, хотя, кажется, ее автор в итоге сам оказался зачарован своим героем. Отмечу также недавний опыт концептуально-дискретного чтения и реанимирования текстов Ленина: Д. Галковский. Николай Ленин: сто лет после революции (2331 отрывок из произведений и писем с комментариями). — М.: 2017.

^[10] В.И. Ленин. Доклад о революции 1905 года // В.И. Ленин. Полное собрание сочинений: В 55 т. Изд. 5-е. — М.: 1973. Т. 30. С. 328. Этот доклад был прочитан Лениным на немецком языке 9 (22) января 1917 года в цюрихском Народном доме.

^[11] Впрочем, он мгновенно среагировал на известие о революции и пошел ради возвращения в Россию на невозможное для любого другого политика — содействие германского Генштаба в виде пресловутого «пломбированного вагона».

^[12] В. Хлебников. Малиновая шашка (1921) // В. Хлебников. Собрание сочинений: В 6 т. — М.: 2000–2006. Т. 5. С. 207.

^[13] В.И. Ленин. Три источника и три составных части марксизма (1913) // В.И. Ленин. Полное собрание сочинений: В 55 т. Изд. 5-е. — М.: 1973. Т. 23. С. 43.

^[14] Отмечу, в частности, пример Э.Э. Каммингса, посетившего СССР в 1931 году и напечатавшего два года спустя роман-шифр о путешествии в не-мир — Советскую Марксландию. См.: Приключения нетоварища Кемминкза в Стране Советов: Э.Э. Каммингс и Россия / Сост., статья, перевод с англ. и коммент. В. Фещенко и Э. Райт. — СПб.: 2014.

^[15] См., например, работы Патрика Серио, Франсуазы Том и Джона Янга, фрагменты которых в русском переводе вошли в антологию: Социолингвистика и социология языка. Хрестоматия / Отв. ред. Н.Б. Вахтин. — СПб.: 2015. Т. 2. С. 609–715.

^[16] А чего стоят, скажем, наименования такого рода: «муниципальное учреждение управления образования администрации муниципального образования» или официальное название Эрмитажа — «Федеральное государственное бюджетное учреждение культуры “Государственный Эрмитаж”» (ФГБУК ГЭ)?

^[17] Сошлюсь на ряд работ, содержащих наибольшее количество визуальных артефактов подобного рода, впервые введенных в оборот и детально проанализированных: В.М. Успенский, А.А. Россомахин, Д.Г. Хрусталев. Имперский шаг Екатерины: Россия в английской карикатуре XVIII века. Серия «100 лет русской истории в английской карикатуре». Т. 1. — СПб.: 2016; Медведи, Казаки и Русский мороз: Россия в английской карикатуре первой трети XIX века. Серия «100 лет русской истории в английской карикатуре». Т. 2. — СПб.: 2016; «Глава праВИТТЕльства»: первый премьер-министр Российской империи Сергей Юльевич Витте в сатирической графике 1905–1908 годов (альбом-каталог карикатур) / Сост. и атрибуции Э.О. Сагинадзе и А.А. Россомахина. — СПб.: 2020. Кроме того, в ближайшее время выходит в свет монография: В.Б. Аксенов. Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции (1914–1918). — М.: 2020.

Понравился материал? Помоги сайту!