Мария Линд: «Мне повезло жить в интереснейшем месте в захватывающее время»

Мы недавно подробно говорили на Кольте о выставке и книге, предмет которых был до сих пор мало известен российской публике. Цыганская девочка Катици, героиня серии книг Катарины Тайкон, уже в течение нескольких десятилетий — общешведская знаменитость. Теперь и у нас появилась возможность познакомиться с ней поближе.

Инициатором этого проекта стала искусствовед, куратор, преподаватель и писатель Мария Линд, которая в августе прошлого года вступила в должность советника по культуре при посольстве Швеции в России. Катя Рунов поговорила с Марией об искусстве (в) дипломатии, Александре Коллонтай, цифровизации — и о ее настоящей и будущей работе.

— Мария, вы начали работу в диппредставительстве Швеции 10 месяцев назад, в необычный для всех момент. Можете немного рассказать об этом?

— Прекрасно помню это время. Когда я приехала, карантин в России был ослаблен. В воздухе чувствовалась эйфория. Люди снова могли свободно встречаться, ходить в рестораны, посещать культурные мероприятия, театры, кино. Политическая обстановка тоже была интенсивной. Я впитывала все как губка и смотрела на происходящее вокруг с большим любопытством. Мой первый рабочий день, например, совпал с моментом, когда Навальному стало плохо в самолете.

Меня потрясло то (я уже знала об этом, но не ощущала так непосредственно), как силен в России интерес к культуре, особенно к классической. Именно поэтому я считаю, что работа советника по культуре в России — это привилегия. Среди моих девяти коллег, наверное, я и моя берлинская коллега опираются в своей работе на наиболее мощный культурный бэкграунд в стране пребывания.

— Каким образом вы соприкасаетесь с этим бэкграундом?

— Жить здесь, встречаться с людьми, участвовать в культурной жизни Москвы изнутри — это невероятно меня обогащает. Интеллектуальные традиции, интеллектуальная жизнь тут впечатляющие. Например, я иду в театр и вижу, как много экспериментируют режиссеры, а публика здесь не просто знающая, искренне вовлеченная, но еще и очень молодая — по сравнению, например, со шведской. Или в пятницу вечером я отправляюсь в старую Третьяковку. И она не только полна — я вижу много молодежи. Вот стайка тинейджеров, вот парочки — пришли на свидание, вот семья, люди среднего возраста… Я этим наслаждаюсь. Потому что встреча человека или нескольких людей с искусством или по его поводу — это и есть одна из основ моей работы в России. Чем раньше эта встреча произойдет, тем лучше.

— Но пандемия не могла не повлиять на культурную жизнь столицы?

— Конечно. Максимальное количество публики сокращено, и нужно бронировать свой поход заранее, но это уже привычная практика. Крупные выставки работали так и до пандемии.

На мою работу повлиял не масочный режим, а невозможность привозить сюда художников из Швеции. Правда, есть счастливое исключение. Мы давно сотрудничаем с Уральской индустриальной биеннале. В ее рамках обычно кто-нибудь из европейских художников останавливается в одном из местных городов — в этом году в Асбесте. К счастью, художник Бехзад Хосрави Нури получил визу и приехал сюда на две недели в апреле, чтобы подготовиться к открытию своего проекта в сентябре — это памятник «гражданину-невидимке» в форме игровой площадки.

— Биеннале — один из крупнейших ваших проектов?

— Один из нескольких, и очень важный. Уральская биеннале — наверное, наиболее известный за рубежом и уважаемый российский культурный форум. Я слежу за ним с большим интересом уже несколько лет.

Одновременно стоит признать, что культурная жизнь все-таки замедлилась. Поэтому пока мы сосредоточились на менее крупных проектах — например, на показе шведских фильмов на ВДНХ, в павильоне «Книги» (мы их показывали по воскресеньям в весеннее время). Но больше внимания получили те проекты, которые не требуют непосредственного присутствия публики. Они посвящены профессиональному обмену между писателями и переводчиками, архитекторами и художниками.

— Предположу, что многое переместилось в онлайн.

— Да, и мой любимый пример тому — проект «Перекрестное опыление». Мы придумали его вместе с Алисой Прудниковой, директором проекта Nemoskva, и Леной Мальм — главой международной программы культурного обмена в Швеции Iaspis. Название отражает суть проекта. Мы хотим наладить взаимодействие кураторов из 16 разных культурных точек в Швеции и в России — в равной мере из столиц и регионов. Мы провели серию вебинаров, где участники рассказывали о себе, о своей работе и о художниках, с которыми они сотрудничали. Проект включал в себя и серию онлайн-лекций по истории искусства. Теперь ждем, что его участники смогут путешествовать и встретятся вживую. К моей радости, это взаимодействие уже происходит естественным путем, его не надо специально налаживать. Кураторам и художникам несложно найти общие темы.

— Есть ли опасность в цифровизации искусства? Много ли мы потеряем на этом пути?

— Исключительно цифровой контакт обедняет культурную жизнь. Я верю в сочетание, в смесь. Важно потреблять культуру непосредственно. Спектакль из зрительного зала смотрится, например, иначе, чем на экране компьютера. Очевидно, что посетить выставку вживую — это не то же самое, что увидеть о ней репортаж. И фильм в кинозале тоже смотрится иначе, чем на экране смартфона. Но при этом цифровизация для современной культуры — уже привычный modus operandi. Мы давно общаемся друг с другом на онлайн-конференциях. Безусловно, существуют области культуры, для которых этот способ нов. Но для современного искусства он, напротив, неотъемлемый инструмент обмена.

— Как бы вы описали содержание этого обмена?

— Искусство — потрясающий инструмент для взаимопонимания. Я всегда интересовалась, как люди культуры встречаются, сотрудничают, обмениваются опытом. Раньше я фокусировалась в основном на современном искусстве, но в моей новой роли это касается всех пластов культуры. Это клише, но справедливое: культурный обмен невероятно обогащает, и в долгосрочной перспективе это один из лучших способов узнавать друг друга и друг о друге для людей из разных частей света. Проявите лишь немного искреннего интереса к другому — и вам ответят взаимностью и еще большим интересом.

— Налаживание связей между людьми и институтами, которым вы занимались как куратор, лежит в основе дипломатической работы. Сегодня вы видите себя больше как дипломата или как куратора?

— Безусловно, я занимаю дипломатическую должность. Вместе с тем я не могу себя полностью отделить от своего опыта искусствоведа, писателя и куратора, которому посчастливилось работать в интернациональной среде. Да и нужно ли? Я горячо верю в профессионализм и компетентность. Культурная дипломатия — это мягкая сила, и тут мне приятно идти по стопам Мишеля Фуко — главы Французского института в шведской Уппсале 1950-х. И, конечно, Александры Коллонтай. Без личных параллелей между нами, само собой! Вы, должно быть, знаете, что она была не просто первой женщиной-министром в мире, но и первой женщиной-послом. Ее дипломатическая карьера стартовала в Осло, продолжилась в Мехико, а в 1930 году Коллонтай переехала в Стокгольм, где провела следующие 15 лет и подружилась с разными деятелями культуры, особенно феминистского толка. Но еще в Норвегии она использовала в дипломатической работе культуру: выставки, концерты, встречи сближали людей. И в Швеции она продолжила ту же стратегию.

— А насколько вам легко быть дипломатичной?

— Я бываю тенденциозна. Иногда мне приходится следить за тем, чтобы не выражать свое мнение от лица целой страны. Но я рада этому новому повороту в моем пути. Люблю учиться новому. У искусства и дипломатии есть общее. Нужно вести переговоры, убеждать, становиться на точку зрения другого. Говорить на его языке.

— Кстати, о языках. Что помимо русского языка связывает вас с Россией и русской культурой?

— Язык и литература открыли мне дверь в мир русской культуры. Я начала учить русский в восьмидесятых, еще в Стокгольме. Мне повезло со школой и с учителем, который вдохновил меня на то, чтобы не просто учить язык, но и узнавать культуру, путешествовать. Чрезвычайно вовремя, ведь именно тогда я познакомилась с Достоевским, Толстым, Тургеневым — мне было шестнадцать, и я просто ими зачитывалась… С той поры мой русский, конечно, «заржавел» и стал, можно сказать, немного «экспериментальным», но я до сих пор неплохо понимаю русский на слух. Говорить сложнее, поэтому сейчас я беру частные уроки.

Что касается путешествий, то в с 1988 года я начала работать гидом — сопровождала тургруппы из Швеции в Советский Союз и потом в Россию. В основном в Ленинград/Петербург. Позже — приезжала с лекциями на симпозиумы. У меня есть русские друзья — еще из тех давних времен — и множество профессиональных связей. Словом, мои отношения с Россией не прерывались с 1984 года, когда я приехала сюда впервые.

— Еще при Черненко! Это была другая страна.

— Да, совершенно другой мир, и он мне запомнился. Недавно я побывала в одном из старых советских санаториев «Сосны» по проекту знаменитого архитектора Бориса Иофана. Это очень советское место. Я была очень впечатлена.

— Что общего в современной культуре России, Швеции и мира?

— Сейчас всеобщее внимание приковано к происходящему в регионах. Особенно в такой огромной стране, как Россия. Но это глобальный феномен. Легче всего его наблюдать в современном искусстве, в театре. Художники исследуют новые формы бытия — ближе к земле, к основам. Растет интерес к альтернативным поселениям, земледелию, природе, производству еды. А еще к ремеслам — ими важно не просто овладеть, но и адаптировать их к современности, к будущему, разглядеть в них их концептуальное содержание, чтобы замедлить ритм жизни и перейти от поверхностного к глубокому. Приятно видеть, как культурная жизнь перемещается из центров и становится более доступной повсеместно. Деколониальный поворот тоже становится повсюду заметным. Все они выступают с позиций определенного антиэкстрактивизма.

— Какой региональный проект вам кажется наиболее интересным?

— Таких очень много, сложно выделить один. Могу смело назвать национальные центры современного искусства. Интересные проекты делают «Типография» в Краснодаре, ДК Розы в Петербурге и центр современного искусства «Смена» в Казани.

— Удается ли вам путешествовать в регионы столько, сколько хотелось бы?

— Период ограничений на путешествия наконец закончился. Именно поэтому я и упомянула Казань. Я была там недавно на презентации знаменитой шведской книги про Катици, которая впервые переведена на русский.

— Литература по-прежнему вам близка?

— Литературу я, конечно, люблю. Я вообще читаю запоем. Из новых книг мне очень понравилась «Памяти памяти» Марии Степановой. А еще я обожаю театр. В России великие сцены доступны не только заслуженным, но и молодым режиссерам, сценаристам, актерам. И это здорово. Так что за последние полгода я увидела несколько замечательных экспериментальных постановок. Очень свежих, многообещающих. К примеру, гибридный проект Наташи Зайцевой в лаборатории Ермоловского театра. Или я с радостью обнаружила, что спектакль по острой, захватывающей книге Эббы Витт-Браттстрём «Сага века: битва за любовь» поставили в Школе драматического искусства. Правда, исполнение показалось мне немного преувеличенным по сравнению с восхитительно строгим стилем письма Витт-Браттстрём. Не хочу попасть в ловушку эйджизма, но как же важно давать молодым расправить крылья!

— Может быть, это следствие количества сцен, территории и людей?

— Безусловно, критическая масса важна. Но я вижу важную готовность — позволить молодым занять в культурном ландшафте свое место. И говорят они при этом тоже с молодыми, потому что с их стороны есть интерес. В Швеции культурная сцена выглядит иначе.

— Что сегодня затрудняет международный культурный обмен?

— Пандемия, прежде всего. Но есть и такой более существенный фактор, как дефицит финансирования. В Европе действует Болонская система образования. Она позволяет студентам учиться за границей на протяжении одного года или более. К сожалению, студенты из России практически исключены из этого процесса, если они не могут позволить себе заплатить несколько тысяч евро. Я бы хотела, чтобы в студенческой среде, среди исследователей, профессоров более активно работал обмен. Это обогатило бы и Россию, и Европу. И, надеюсь, русские культурные фонды обратят на это внимание в самом ближайшем будущем.

— А что, наоборот, объединяет Россию и Швецию?

— Все наши связи историчны. Обмен между нами начался тысячу лет назад и с тех пор не прерывался — культурный в том числе. Мы дружили и воевали. Шведские художники работали в Петербурге, как, например, в конце XVIII века Александр Рослин. Софья Ковалевская стала первой женщиной на профессорской должности в Швеции (она же первая женщина в мире, которая стала профессором математики).

Семья Нобель основала в России промышленную империю от Петербурга до Ижевска и Баку. Дягилев курировал выставки художников, приглашенных из Швеции.

А шведский архитектор Фредрик Лидваль построил несколько известных зданий — скажем, отель «Астория». Кандинский еще в молодости выставлялся в Стокгольме, Соня Делоне тоже. Русские революционеры провели немало лет в Швеции, в том числе в заключении. В 1934 году самые заметные шведские писатели посетили конгресс писателей в СССР. Продолжать можно бесконечно! Так что мы работаем с богатейшим наследием. Я надеюсь его приумножить и расширить за пределы русско-шведского. Сделать, например, русско-скандинавским. Как говорится, «дальше — больше».

— А когда границы наконец откроются, какой проект вы осуществите первым?

— Он уже запланирован. Это выставка на московской «Фабрике». Мы ждем в гости 11 художников и писателей из Швеции. Каждый из них привезет проект, посвященный одной из детских телепрограмм шведского или зарубежного телевидения 60-х — 70-х — все их показывали по шведскому ТВ. Тогда это было очень прогрессивно, интернационально, с равным участием детей, художников, писателей и режиссеров. И это такое незаслуженно забытое культурное наследие. Список разнообразный: «Чебурашка», «Профессор Бальтазар» из Югославии, «Король обезьян» — китайский мультфильм, американская «Улица Сезам» и другие. Наши художники и авторы переосмыслят эти сюжеты и презентуют результат — надеюсь, каждый лично — в конце этого года.

— Вы были куратором Международной биеннале в Кванджу. Помог ли вам этот опыт в российской действительности, которую называют смесью европейского и азиатского?

— Это бесценный опыт. Но я не люблю определять явления как европейские или азиатские. Когда я слышу, что Россия — не Европа, я не вполне понимаю, о чем речь. Я за «то и другое», а не за «одно из». Я вижу множество сходств между Россией и Европой, но в то же время и сама Европа неоднородна. И это разнородность не только между странами, но и внутри этих стран. В той же Швеции север и юг очень непохожи друг на друга, как непохожи районы Стокгольма и даже этажи моего дома. И есть еще остальной мир помимо России и Европы. Честно говоря, наиболее захватывающие произведения искусства, фильмы и книги, философские и критические работы часто появляются в смешанных сообществах и в неожиданных местах.

— И последний вопрос: как вам живется в Москве?

— Великолепно. Мне повезло жить в интереснейшем месте в захватывающее, хотя и непростое время. Встречаться с самыми интересными и тонкими представителями культурных сообществ. И я в восторге от того, как люди открыты и готовы к сотрудничеству — на всех уровнях.

А еще я всегда ценила русскую кухню: пельмени, соленые грибы, сырники, ватрушки. И Москва очаровательна в своей эклектичности, для меня это открытие. С одной на другую встречу я часто иду пешком, просто гуляю. Прохожу мимо необычного здания, возвращаюсь, нахожу его историю в интернете… В этом городе каждый уголок дышит историей. А еще тут можно запросто взять лыжи напрокат — Швеции еще нужно этой практике поучиться. Мне очень здесь нравится!

Понравился материал? Помоги сайту!