17 марта 2017Театр
235

Записки сумасшедшего

«Мастер и Маргарита» Сергея Женовача в СТИ

текст: Алена Солнцева
Detailed_picture© Студия театрального искусства

Кажется, что Булгаков все же устарел — взял и обветшал в одночасье. Мысль эта пришла мне в голову после просмотра нового спектакля Сергея Женовача в Студии театрального искусства.

Женовач — один из самых точных наших интерпретаторов классического текста. Каждый его спектакль по классике — не просто попытка найти театральный эквивалент прозы, но любовный акт, сценическое воплощение интонации, дыхания автора, его ключевых мыслей. Булгаков для нашего с Женовачом поколения — писатель не просто знаковый — культовый: в юности он пропитал наш мозг, строй наших мыслей, разошелся на цитаты, ставшие языком «своего круга». Его идеи, как казалось, формировали мировоззрение. Женовач обращался к булгаковской прозе еще в юности, потом ставил в МХТ «Белую гвардию», а сейчас в СТИ идут «Записки покойника» — интересная композиция по «Театральному роману», «Запискам юного врача» и другим произведениям писателя.

«Мастера и Маргариту» играют примерно в тех же декорациях, что и «Записки покойника». Новую постановку можно было бы назвать «Записками сумасшедшего»: действие перенесено в психбольницу, для чего сценографию Александра Боровского облачили в нечто вроде смирительной рубахи или медицинского халата — эту роль отлично сыграл задник из пододеяльников. Те же кровать, стол, балкон, только вместо зеленого сукна — белый хлопок больничного белья. И тот же Иван Янковский, игравший Максудова, теперь играет Бездомного. Это обстоятельство, конечно, известно отнюдь не всем в зале — но для театра оно важно: получается булгаковская дилогия.

Сама идея перенести действие в клинику, рассказав о пришествии Воланда устами сумасшедших, то ли пострадавших от визита в Москву загадочного иностранца, то ли вообразивших себе этот странный казус, вполне понятна. Театру приходится выбирать из многостраничного романа сквозное действие, фокусироваться на одной линии, и нельзя не отдать должное мастерству инсценировщика — истории Мастера, Ивана и Воланда Женовач соединил виртуозно. Роман, как кажется, почти не пострадал от изъятия многих, казалось бы, важных сцен.

© Студия театрального искусства

В центре оказалась фигура Воланда — эта роль отдана Алексею Верткову, прекрасному и странному артисту, который умеет естественно выглядеть нездешним. Да и роль, сыгранная им в фильме Шахназарова «Палата номер шесть», невольно учитывается в бэкграунде, оттеняя некоторое безумие персонажа, своего рода эквивалент зеленого левого глаза. Вертков очень органичен в костюме Воланда, его преимущества — опыта и возраста — перед молодыми артистами помогают держаться по-хозяйски: могу ответственно заявить, что он — лучший Воланд из всех, кого я видела.

Да и к свите этого Воланда нет претензий: отлично резвятся молодые и отвязные ребята, особенно Вячеслав Евлантьев, в роли кота Бегемота обаянием напоминающий молодого Олега Табакова. Они у Женовача и санитары психушки, и слуги сатаны, и циркачи мюзик-холла; в общем, отвечают за драйв и трюки. Кстати о трюках: режиссерское решение превратить грандиозные чудеса Воланда в ручное мошенничество и наивные иллюзии смотрится вполне оправданным. Современная публика этим нехитрым фокусам искренне радуется — особенно ее воодушевляет появление говорящей головы на письменном столе буквально спустя четверть секунды после исчезновения живого Бенгальского. Вся эта детская, почти капустническая радость розыгрышей очень оживляет атмосферу.

Материал сопротивляется.

А в оживлении она нуждается. Спектакль, на мой взгляд, идет трудно, нет в нем легкости, стремительности, обыкновенно возникающей, когда театр находит нужный нерв.

Конечно, Сергея Женовача любят почти все, и есть за что — работает он вдумчиво и тщательно («Мастера», к примеру, ждали еще в прошлом сезоне), премьеры буквально вынянчивает, к текстам классиков бережен и чуток, так что кажется, будто высокое качество его спектаклей обеспечено автоматически.

Но на «Мастере и Маргарите» я не почувствовала радости, испытанной в СТИ и на недавнем чудесном «Самоубийце» Эрдмана, и даже на «Битве жизни», которая была вроде и не спектаклем, а чтением по ролям, но для меня стала удивительным попаданием в стиль автора, точно найденной для прозы Диккенса театральной формой. Да и «Записки покойника» увлекали не актуальностью — хотя в спектакле хватает совпадений с настроением сегодняшнего времени, — а самой сценической плотью, эффектом соединения булгаковского киевского прошлого и театрального настоящего.

© Студия театрального искусства

С самого начала спектакля по «Мастеру» меня не оставляло чувство, что хрестоматийные фразы, знакомые даже тем, кто романа не читал, слышать больше невозможно. Истории об отрезанной голове Берлиоза и о разлитом Аннушкой подсолнечном масле казались старым анекдотом, рассказанным не одну тысячу раз. Тьма, пришедшая со Средиземного моря, и кровавый подбой плаща Пилата — у Женовача представленный испачканным кровью халатом сумасшедшего пациента — навевали не жуть, а скуку.

В чем же дело?

Стоит оговориться: я не знаю ни одного удачного спектакля по «Мастеру и Маргарите», как не видела и ни одной удачной экранизации. Произведения Булгакова вообще-то отлично переносятся на экран и на сцену, имеют счастливейшую судьбу — но только не упрямо сопротивляющийся овеществлению «Мастер». Смешной и легкий текст московских сцен отчаянно упирается, но порой сдается под натиском театра — эта буффонада в свое время отлично получилась у ученика Марка Захарова Сергея Алдонина на сцене театра имени Станиславского. А вот глубокомыслие истории Иешуа и сентиментальная образность отношений Мастера с его возлюбленной нигде не были воплощены более-менее адекватно.

В этом смысле на премьеру Женовача возлагались особые надежды — и нужно сказать, что в финале, где режиссура провела особенно существенную работу с текстом, пересочиненным практически заново со включением фраз из черновиков романа, спектакль обретает под занавес эмоциональную энергию, становится ярче, свежее, интереснее.

© Студия театрального искусства

Проблема, на мой взгляд, в том, что канонический текст Булгакова слишком афористичен для современной манеры естественного сценического существования. Реплики его персонажей годятся скорее для кабаре, чем для реалистического театра, и Женовач прекрасно это почувствовал, перенеся действие в сумасшедший дом — место, от обитателей которого трудно требовать естественности поведения. Так режиссер пытался создать новые обстоятельства для актеров, оправдать ту дистанцию, которую время и развитие законов искусства возводят между нами сегодняшними и классическим уже романом. Так на сцене Студии театрального искусства с ее привычкой психологически оправдывать любой диалог возникает почти эстрадное неглиже с отвагой — и в некоторых случаях этот ход работает: перекличка о голове, например, в репликах Пилата, Бездомного, Жоржа Бенгальского и Мастера создает для этого мотива принципиально новый контекст. Но материал сопротивляется, фарс не увязывается с метафизическим глубокомыслием, которое, о ужас, начинает казаться надутым, высокопарным, раздражающим банальностью. Представленный на театре, роман Булгакова выглядит не слишком глубоким, откровенно ходульным произведением, его обаяние улетучивается, а остается лишь не вполне ловкая композиция.

Я вполне отдаю себе отчет в том, что посягаю сейчас на весьма серьезные ценности — у «Мастера и Маргариты» с российской культурой любовь давняя, крепкая, почти священная. Но одно дело — размышлять о качестве булгаковской прозы и совсем другое — о возможности удачно поставить ее на сцене. Не вдаваясь в нюансы поэтики «Мастера», осмелюсь предположить, что сценическое воплощение неизбежно наталкивается на те особенности, которые являются для писателя базовыми: для их преодоления нужна более решительная трансформация романа, чем перенос действия в психбольницу.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Разговор c оставшимсяВ разлуке
Разговор c оставшимся 

Мария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен

28 ноября 20244957
Столицы новой диаспоры: ТбилисиВ разлуке
Столицы новой диаспоры: Тбилиси 

Проект «В разлуке» начинает серию портретов больших городов, которые стали хабами для новой эмиграции. Первый разговор — о русском Тбилиси с историком и продюсером Дмитрием Споровым

22 ноября 20246511
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 202413095
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202419577
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202423649
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202428952
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202429608