Полчаса из тысячелетия

В Амстердаме прошел традиционный июньский Holland Festival — славу одного из самых благополучных и при этом самых смелых театрально-музыкальных форумов Европы он завоевал уже давно. О ключевых событиях фестиваля — Роман Должанский.

Театр, музыка, опера, танец, непременный видеоарт и немного кино — эту по-прежнему непростую композиционную формулу кураторам фестиваля неизменно удается наполнить разнообразным и свежим содержанием. У них получается и фигуру одного из современных артистов выделить крупным планом (в этом году в фокусе — британский композитор Джордж Бенджамин, у нас многим известный, прежде всего, как автор оперы «Написано на коже»), и о молодежи не забыть, и современное голландское театральное искусство представить миру, и в далекие неевропейские культуры заглянуть, и бесплатные показы на открытом воздухе предложить горожанам, и собрать на дискуссии уместных интеллектуалов, и еще год от года остроумно обновлять рекламную стратегию и фирменный стиль… Holland Festival — больше чем просто хороший фестиваль: это наглядное пособие по тому, как надо делать хорошие фестивали искусств в большом городе.

Но и самые успешные форумы время от времени переживают смену руководства. Нынешний год — последний в Амстердаме для Рут Маккензи, одного из самых опытных европейских кураторов и арт-менеджеров. В будущем году она приступает к обязанностям директора парижского театра Châtelet, ради которого оставляет Амстердам раньше положенного ей срока (иностранка во главе крупной институции — в Голландии это почти норма, но во Франции — почти сенсация). Привыкшая к ощущению мира как неделимого единства культур, тему своего последнего фестиваля Рут Маккензи определила как «рубежи и границы» — но, разумеется, не как ограничения свободы (наше сознание сразу опрокидывает эти понятия в домашнюю реальность с ее недавними чиновничьими выдумками о «границах интерпретаций»), а как пределы, которые художники назначены постоянно перепроверять и раздвигать во все стороны.

HollandFestival — больше чем просто хороший фестиваль: это наглядное пособие по тому, как надо делать хорошие фестивали искусств в большом городе.

В одном из самых оригинальных проектов, включенных в программу этого года, оказались раздвинутыми самые непреодолимые, казалось бы, из данных человеку границ — границы времени. «Долгоигратель» — музыкальное произведение, исполнение которого продолжается… тысячу лет. Именно так: исполнение его началось в полночь 31 декабря 1999 года, а закончится в последнюю секунду 2999 года. Автор, Джем Файнер, создал компьютерную программу электронной звуковой инсталляции для колоколов. Их перезвон ему удалось запрограммировать таким образом, что за тысячу лет сочетания звуков ни разу не повторятся. Впрочем, верить в это придется на слово…

Пункты прослушивания самой длинной музыкальной пьесы в истории, говорят, есть в Лондоне и Сан-Франциско. Можно слушать и в компьютере — есть специальное приложение. На Holland Festival для временного приобщения к перезвону вечности оборудовали специальную площадку — верхний этаж башенки отеля Lloyd. С последнего этажа гостиницы нужно подняться по винтовой деревянной лестнице в бельведер, где установлен единственный стул для слушателя: «Долгоигратель» рассчитан на одного посетителя. Каждому пришедшему билет гарантирует полчаса из тысячелетия. Поначалу ты изучаешь висящий на стене планшет с описаниями хитроумного проекта и непрерывной «кардиограммой» звучания на экране — кнопки, диаграммы, умные рассуждения о гармониях и цикличностях. Но, к счастью, остается время и для того, чтобы успокоиться, присесть на стул и под перезвон колокольчиков погрузиться в доморощенную медитацию: виды из панорамных окон на Амстердам открываются изумительные — время словно умножается на пространство, и весь миллениум пролетает незаметно и безболезненно.

«Троянки» Еврипида, Национальный театр Кореи

На первый взгляд спектакль Национального театра кажется ритуальной политкорректной затеей — известный режиссер-экспериментатор из Сингапура Онг Кен Сен ставит древнегреческую трагедию в Корее: человек из прагматичного, технологического и устремленного в будущее общества соединяет две древние культуры. К тому же тема — горячее некуда: ведь женщины, находящиеся в фокусе трагедии Еврипида, являются жертвами войны. Онг, конечно, не просто приносит базовый европейский текст корейцам и говорит «разыгрывайте», надеясь, что разница между менталитетами и стилями исполнения сама сделает свое дело. Режиссер переделывает Еврипида, вписывая пьесу в законы пхансори — жанра корейского музыкального театра, который по аналогии с пекинской оперой часто называют корейской оперой.

Впрочем, в традиционном представлении пхансори обычно участвуют всего двое актеров — рассказчик-певец и музыкант-барабанщик. А в прошлом веке пхансори трансформировался в чхангык, смесь старого жанра с драматическим театром, — вот в этом-то жанре, оказывается, и сделаны «Троянки». Все эти сведения полезно узнать заранее, чтобы побыстрее смириться с диковинной стилистикой исполнения, — начало спектакля обещает не более чем просто важное культурное мероприятие. На фоне дизайнерского белого павильона, который напоминает не то стилизованный античный театр, не то современный аэропорт азиатского мегаполиса и то и дело преображается под переливающимися цветами видеопроекций, актеры выпевают свои строки в ломких тонах восточных инструментов, причем каждому персонажу — свой инструмент.

Но постепенно происходит что-то, что трудно определить словами, но что отличает правильно придуманное искусство от неправильно придуманного: границы восприятия словно истончаются, и исполнители — прежде всего это касается, конечно, сильнейшего женского состава труппы — «мирят» свою нормативную эстетику с совсем другими культурными кодами. Страсти героев Еврипида оказываются по праву присвоены актрисами театра чхангык, да так, что публика просто застывает от потока актерской энергии. Расчетливый и умный Онг Кен Сен ведь не зря предложил кореянкам «Троянок» — культура Кореи известна именно женским доминированием и очень сильными национальными женскими характерами. Так что если и было где ставить трагедию Еврипида на Востоке, то именно в Корее, а если что-то и ставить из европейской античности в Корее, то именно «Троянок».

«Анна Каренина», Deutsches Schauspielhaus, Гамбург

«…Но с другим текстом и другой мелодией» — честно предупреждает зрителя афиша гамбургского спектакля. Кстати, что касается текста, то, несмотря на изрядное количество отсебятины и весьма вольный способ пересказа, сюжет романа Льва Толстого в спектакле присутствует — в пунктирном, но добросовестном изложении группы раскованных и веселых актеров гамбургского театра. Так что образовательную задачу спектакль, не ставя ее перед собой, тем не менее выполняет: кто не читал — сюжет узнает. А вот мелодии уж точно не те, что положены толстовскому роману в обыденном понимании: истории из «Анны Карениной» положены гамбургским театром на музыкальные хиты недавнего прошлого — мелодии и ритмы 70-х и 80-х, но не позапрошлого, а прошлого века.

Действие спектакля происходит в большой, во всю сцену, студии звукозаписи, где работает радио «Каренина», позывные которого возникают как отбивки номеров. Разные музыкальные инструменты здесь в своем праве, да и персонажи оказываются не чужды музыке — многие похожи на постаревших рокеров, чья молодость пришлась именно на те времена, куда нас возвращает новая постановка Клеменса Зенкнехта и Барбары Бюрк. Нужно вспомнить, что Зенкнехт много работал с великим Кристофом Марталером, так что его умению вить театральный текст из разнородных старых мелодий удивляться не следует. Юмора в спектаклях Марталера — напополам с особой «марталеровской» меланхолией, и тут Зенкнехт и Бюрк ушли навстречу популярным жанрам. В сущности, «Анна Каренина» — юмористическое шоу, в котором несоответствие литературного контекста форме сценической репрезентации беспрерывно производит комический эффект: гендерные перевертыши, нелепые, вроде как из подбора, костюмы да и просто Майкл Джексон или Pink Floyd в качестве аккомпанемента к сцене скачек или прихода Вронского в дом Карениных то и дело высекают смех зрительного зала.

Есть ли в этом остроумном лицедейском представлении что-то кроме почти хулиганского музыкального ревю? Пожалуй, да. Чтобы прояснить намерение, нужно узнать, что «Анна Каренина» возникла в репертуаре гамбургского театра не сама по себе, а как завершение трилогии, и ей предшествовали постановки «Эффи Брист» Теодора Фонтане и «Мадам Бовари» Гюстава Флобера — и тоже «с другим текстом и другой мелодией». Три канонических произведения трех европейских культур посвящены запретной любви, сильным женским характерам. Из нашего времени нам же предложено послушать эти истории, «обернутые» в мелодии и ритмы пока еще осязаемого прошлого. И главным становится зазор именно между «сегодня» и «недавно» — сколько в нем ностальгии, а сколько насмешки, нужно спросить у зрителя. Лев же Толстой (как и Флобер с Фонтане) здесь действует как сильнейший катализатор: в «химическую» реакцию не вступает, но делает ее возможной.

Понравился материал? Помоги сайту!