Рокотаху непосредственно

Худрук Константин Богомолов сделал Театр на Малой Бронной ключевым ньюсмейкером столичной театральной осени: не успели еще утихнуть споры вокруг «Нормы» Максима Диденко, выпущенной в начале месяца во Дворце на Яузе, как на Малой сцене театра Кирилл Вытоптов представил спектакль «Слово о полку Игореве». О том, как связаны между собой памятник древнерусской литературы и хор современных охранников, специально для COLTA.RU рассказывает драматург проекта Саша Денисова.

Сначала у режиссера Вытоптова было видение, и видение это было об охранниках. Охранников он отчаянно предлагал разным театрам, но театры пугались. Но когда режиссера Вытоптова, как Жанну д'Арк, пронзила мысль соединить мужчин с сидячей работой и «Слово о полку Игореве», что-то в ноосфере изменилось. Как говорится в древнерусском тексте — дрогнула земля. Сначала дрогнул Богомолов — а потом и я. Вспомнились второй курс филфака, падение редуцированных, закон открытого слога.

На первой репетиции артисты Малой Бронной были технически обучены, как собирать вербатим на земле русской, но возникли вопросы. А как так они нам дадут вербатим, когда они охраняют и тут же нас заподозрят? А как так подойти к человеку рандомно на улице и заговорить? Сначала было возмущение, как всегда в таких ситуациях в репертуарном театре, но на следующий же день мужики стали приносить. Первые «ласточки» запустили цепную реакцию: теперь всем хотелось свой исписанный от руки фолиант с речевыми оборотами. Артист Варшавский принес спортивного охранника, который добавлял «непосредственно» ко всему сущему: я его рубанул непосредственно, охранял дочь космонавта непосредственно. Позже «непосредственно», как плющ, обвило все в спектакле — даже древнерусский язык — и плотно вошло в наши обеды и репетиции непосредственно.

Скоро мы обросли коллекцией охранников — от охраняющих салоны косичек до гостиничного бизнеса, банков и лиц, близких к руководству страны. Охранники возмущались, что на инвалидные парковки претендуют женщины на «меринах», что жену не видят по три недели, что кругом бетон, можно ∗∗∗∗уться и только бы выйти покурить на свежем воздухе, что зарплата двадцать тысяч и семью из Брянской области не перевезти, а за МКАДом работы нет, поля не кошены и в целом один сплошной «Мираторг».

Оставалось эту пеструю коллекцию соединить с героическим эпосом. Стали разбираться с историческим контекстом: кто и в какой степени родственник Игоря Святославича, Ингвара, Мстислава и Всеслава. Мы с режиссером Вытоптовым трактовали как могли, пока артист Андрей не сказал максимально корректно: позвольте, это было не совсем так… Андрей изучал историю, собирался поступать и Древнюю Русь знал как свои пять пальцев — он и рассказал нам вдохновенно о ковуях-кыпчаках, о Лествичном праве, о флангах войска Игорева, будто сам там присутствовал. Непосредственно. Мы немедленно приняли решение вставить этот ресурс в спектакль.

Вообще ресурсы вставляли все и стихийно, как всегда в таких случаях, что для артистов представляло способ новый и тревожный — когда до последнего дня текст меняется и правится у них в голове. Партитура клочков в распечатанном сценарии устаревала каждый день.

— А я бы хотел, чтобы «Слово» просто прилетало к ним из космоса, — сказал как-то режиссер Вытоптов задумчиво.

Так появился голос. Таинственной женщины, которая устраивает в ЧОПе повышение квалификации — и всем охранникам в обязательном порядке надо знать древнерусский. Это совпадало с «консервативным поворотом» в культурной политике — когда понадобилась галочка в графе «скрепы».

Охранники увлекаются познанием древнерусского и скоро начинают всерьез поправлять друг друга: тут не редуцируй, а тут протетический согласный. В этом познании является им поверженный князь Игорь в кольчуге, так мастерски сделанной Наной Абдрашитовой, что сразу выводит спектакль в космически-мистическую плоскость. Охранники жалуются Игорю, что тяжело после органов психологически перестроиться на работу с клерками, что двенадцать тысяч для мужчины — это безысходность. Князь Игорь же несет им эпическое мужское достоинство: мы сюда пришли, желая сыскать неприятеля, и нужно крепко вооружиться на брань, чтобы победить или погибнуть. Охранники не совсем согласны — все-таки в каких-то случаях можно вызвать милицию.

Режиссер сиял. Его радовали и конь, и фикусы, и шлем, и пюре. Его мечта — видение об охранниках — сбылась, и девять соколов гнезда Олегова в черной униформе были пред ним, были оседланы, червлеными щитами и металлоискателями прегородиша и двигаша рокотаху к премьере.

Женский голос стал артистки Лины Веселкиной, изначально выбранной на роль Ярославны. Лина принесла вербатим женщины-охранницы, которая тянула на Богородицу Пирогощу из финала «Слова»: подопечных Микрогорода она называла «мои жители», сын погиб, любит свою работу и всем руководит — и пьяными на лавочке, и колясками, и велосипедами, а жители приносят поделки, которые она бережно хранит дома, в Волгоградской области. Лина воплотила линию женской оберегающей власти над этими измельчавшими воинами земли Русской.

Ближе к премьере, когда привезли декорации — три солнца за решетками подвала, настоящие турникеты, узнаваемые диваны, — артист радостно включился в обживание.

— Откуда я беру свою кружку? — поставил вопрос ребром старший артист Александр Терешко. — Откуда она у меня берется?

Сцена была остановлена, возникло привычное замешательство, как всегда в вопросах, откуда берутся стаканчики, пищалки, железные трубы, кони и прочее: ясно было, что дело не может идти дальше в прогоне, пока режиссер Вытоптов бешеным прыжком не достиг кружки и не поставил ее перед Александром с ответом «Откуда-то да берется».

По лицу Александра, видавшего все времена и постановки («Я еще в 85-м году помню, как партработники дежурили, чтобы призрак Алисы Коонен не ходил по театру»), было ясно, что такое появление кружки говорит о непродуманности. Но как-то сцена пошла — и дошли до финала.

Параллельно артисты помладше пытались задавать вопрос, откуда берутся стаканчики, но им тут же было дано по рукам артистом Александром — этот вопрос был режиссерски осмыслен: «Я сам вам раздам, не надо тут бегать».

— Кирюша! Я же уже должен моросить в сторону дивана и там заготовиться! — с возмущением сказал артист Александр.

— Моросите, — согласился режиссер Вытоптов.

Пока начальник реквизиторского цеха Галина раздавала пищалки казу лично в руки, от сцены отделялись требовательные фигуры со словами «Александра! Вот здесь “чадо мое возлюбленное” сократили. А здесь “нет иной надежды, кроме Бога и своих рук” надо, наоборот, вставить» — от драматурга уже только и требовалось, что вносить правки.

Периодически артисты робко роптали: «А учить нам что? Когда ежесекундно все меняется?»

И будет меняться, кричал из темноты режиссер, и будет, и будет, а вы привыкайте, а куда ж привыкать, когда осталось-то три дня до зрителя, а вы вот взяли бы да ковер скатали, а то сидите, мужики (бешеный прыжок — и скатал сам), и тут вообще уже ситуация опасная, тревожная, по восемь часов на сцене, а нам бы понять, откуда стаканы берем.

Слава богу, пищалки от композитора Горлинского лежали непосредственно в отдельных пластиковых контейнерах, поименно подписанных реквизитором Галиной, и не было другой надежды, кроме Бога, Галины и своих рук.

Володя Горлинский весь период репетировал таинственным образом свои хоры.

— Очень хорошая звуковая среда возникает, а теперь попробуем спеть стекло, — говорил композитор, и они пели стекло, железо, вату.

На сцене возник орган из металлических труб. Девиз труппы — древнерусское «рокотаху», неистовый клич из глубины времен, — был слышен даже в буфете. Это стало нашим приветствием.

Вербатим, возможно, и есть сегодня то самое «Слово», памятник новой русской литературы.

Вытоптов и сам был рокотаху. Мы дружили много лет, и было интересно обнаружить его воинственные и упрямые свойства — в какой-то момент я просто уверовала, что у него был финальный образ точь-в-точь как у Жанны д'Арк. Мы шли к финалу, бряцая металлодетекторами и вербатимами.

— Ребята, дары я ставлю на турникет, и отсюда берем, — на сцене уже шла самоорганизация предметов: реквизит — это ведь самое важное, то, обо что может споткнуться игра. На тех, в темноте выкрикивающих приказы, уже надежды не было — даже «чадо мое» не могут вычеркнуть.

— А вот мою реплику про статного мужчину, в дальнейшем его фамилия Федоров, не сократили бы вы уж, Александра, такую хорошую реплику мне нашли… — просили в паузах камерно.

В последние дни хореограф Челкаев в перерывах делал пленникам «Слова» хореографию — ненасильственную, как и весь наш продукт. Охранники потекли по диванам, освободившись от плена вахты.

— Фикус — наиболее подходящее растение для будки, — строго вглядывалась Галина в набор искусственных комнатных растений. — Кактус не подходит. Тем более надо спрятать книгу. На заваривание доширака нужно время. И потом, есть доширак во время спектакля — это сами понимаете… Вы собираетесь давать артистам кипяток в руки?

Когда привезли коня, возникла праздничная, почти рождественская суета. Конь князя Игоря был предназначен для артиста Егора, у которого до этой поры почти не было реплик, несмотря на величие роли, но теперь в виде коня ему воздалось. Конь вызывал некоторую зависть у обладателя тучных реплик.

— Может быть, пюре? Вместо доширака, — предложила реквизитор Галина. — Пюре достаточно волокнистое, и его можно ложечку хотя бы…

— Галя, они хотят доширак! — жаловались артисты, пока режиссера не было на площадке.

— Я уже сказала: доширака не будет. Будет пюре. И то из нашего буфета!

— Ну, конечно, Галя, запах! И потом, что там за доширак, можно ли его есть?

— Подгадаем, будет наше пюре, не отравитесь.

— А ведь чайник надо вскипятить!

Артисты тут же озаботились:

— Это же на какой сцене его надо начинать кипятить? Это ведь надо продумать.

Режиссер сиял. Его радовали и конь, и фикусы, и шлем, и пюре. Его мечта — видение об охранниках — сбылась, и девять соколов гнезда Олегова в черной униформе были пред ним, были оседланы, червлеными щитами и металлоискателями прегородиша и двигаша рокотаху к премьере.

В финале звучит славословие Игорю Святославичу. Мы добавили туда толщу имен, которые обычно благодарственно звучат со сцен земли Русской, — спасибо Ивану Ивановичу, Петру Петровичу, Ивану Петровичу, Петру Ивановичу, Сан Санычу, Сан Палычу и т.д. и т.п., — и эта пропасть отделяет в пищевой пирамиде тех, кто где-то там наверху и не знает даже о безвестных рядовых воинах складов и парковок. До кого не докричаться. Хотя князь Игорь, как было сказано, простых людей не бросал, а бился с ними бок о бок. А мы охраняем тех, кто п∗∗∗∗т, с горечью говорят наши-то. Есть отличия, в общем.

Вербатим по-прежнему остается важнейшим инструментом театра и, возможно, единственным, способным сильно подключить артиста к реальности и к спектаклю, дать ему быть соучастником процесса, соавтором, художником своей роли. Вербатим, возможно, и есть сегодня то самое «Слово», памятник новой русской литературы. Самое непостижимое — хотя вот больше десяти лет занимаюсь документальным театром — то, что за этот час, когда ты включаешь диктофон, устанавливается тайная связь между твоим собеседником и тобой (и именно посредством диктофона, твоих глаз, ушей, тепла и внимания), при которой возможно это открытие другой жизни, личности, драмы, другого мира. И ты потом этого человека никому не отдашь — он твой. И в театре это дорогого стоит. Не отрепетированная пьеса, не умозрительный конструкт, не насильственная режиссура, не интеллектуальная проповедь, а живое. И когда это живое перед тобой рокотаху. Непосредственно.

ТЕАТР: ВЫБИРАЙТЕ ГЕРОЕВ ДЕСЯТИЛЕТИЯ

Понравился материал? Помоги сайту!