«Когда реальность бросает вызов, люди объединяются — так почему бы не объединяться театрам?»

В минувшую субботу, 1 августа, в Александринском театре прошел сбор труппы. Старейший театр страны возвращается к работе программой прямых трансляций репертуарных спектаклей и готовится к открытию 265-го сезона. О перспективе объединения с Псковским академическим театром в единую структуру «Национальный драматический театр России», об открытии для публики и о ситуации вокруг театра «Современник» с худруком Александринки Валерием Фокиным поговорил Дмитрий Ренанский.

— В конце прошлой недели коллектив Псковского драматического театра и председатель СТД Александр Калягин обменялись открытыми письмами, вновь актуализировав важную тему объединения российских театров, которая дискутируется не первый год. Зачем таким театрам, как Александринка, в принципе вступать в подобные союзы?

— Давайте для начала договоримся о том, что мы сейчас обсуждаем ситуацию, при которой объединение двух театров — это осознанный, осмысленный процесс. Мы ведь не раз становились свидетелями насильственных попыток присоединить одну институцию к другой — и делалось это чаще всего бездарно: всем, думаю, памятна возникшая в свое время в Москве инициатива по слиянию театра «Шалом» и Центра драматургии и режиссуры. Еще дальше пошли в Сибири — там как-то попытались цирк объединить с драматическим театром, это ведь черт знает что такое! В принципе, любой запрос на объединение (а он должен существовать, подчеркну, у обеих сторон, участвующих в процессе) возникает из запроса театров на усиление — художественное и социальное. Важно понимать, что в основе любого объединения, в том числе и театрального, должна лежать, прежде всего, художественная идея — идея творческого обмена, живого кровотока двух организмов, которые получают возможность реализовывать совместные проекты как единый институт, имеющий при этом два разных коллектива. Здесь может идти речь и о практике копродукций — совместных постановок, являющихся плодом работы одного театра, но осуществленных разными людьми и играющихся попеременно на нескольких площадках. Здесь вообще возникает широкое пространство для маневров: режиссеры, работающие в одном театре, могут ставить в другом — и наоборот, появляется больше возможностей для проведения гастролей, для более широкого охвата международных площадок.

Разумеется, для того чтобы эти процессы могли быть реализованы, оба театра должны иметь изначальную общность в плане репертуарной политики — чтобы была почва для появления некой единой идеологии, которой они смогут впоследствии придерживаться. Здесь ни в коем случае нельзя действовать силовым путем — важно сохранить индивидуальность двух театров, двух коллективов, не пытаться изменить их лицо. И это вопрос не компромисса, а договоренностей — и понимания той самой общей генеральной линии. В случае Александринки идея объединения приобретает особое значение: Первому Национальному театру сам бог велел консолидировать вокруг себя региональные театры, создавая поле художественного обмена, — это что касается чисто художественной стороны дела. Объединение дает множество преференций и в социальном смысле — причем очень серьезных: не секрет, что региональные театры финансируются куда хуже, чем федеральные. В случае объединения у театров-партнеров возникает совершенно другая материально-техническая база: театры, которые нуждаются в помощи, получают куда более высокий бюджет — и в плане зарплат, и в плане постановочных средств. Думаю, нет нужды лишний раз описывать, в какой сложной ситуации культурный сектор оказался сегодня не только в России, но и во всем мире: когда реальность бросает вызов, люди объединяются — так почему бы не объединяться театрам? Я абсолютно убежден в том, что в ближайшее время подобные процессы будут развиваться очень и очень активно.

— Почему, как вам кажется, полтора года назад попытка объединения Александринки и Ярославского театра драмы встретила такое мощное сопротивление?

— Не нужно забывать о том, что драматический театр в принципе очень консервативен по своей внутренней, организационной природе — ему органически свойственно сопротивляться обновлению, видя в нем угрозу. Разумеется, при такой инерционности мышления любые перемены должны быть тщательно спланированы — неуспех объединения Александринки и Ярославля я склонен видеть именно в этом. Нельзя было рубить сплеча, нельзя было решать все одним-единственным приказом министра культуры… Замечу, что я ничуть не снимаю с себя ответственности за происшедшее: нужно было все тщательнее подготовить, нужно было больше работать с городом — очень, к слову, консервативным. Общаясь тогда с местными депутатами и представителями общественности, мы столкнулись с тем, что у всех было ощущение, что вот-вот должно произойти что-то чудовищное. «Вы уничтожите наш театр, вы заберете его в Петербург» — это ведь говорилось тогда на полном серьезе! Мне до сих пор интересно, что имелось в виду, — вертолеты, что ли, должны были подлететь и перенести здание Волковского театра куда-нибудь на Марсово поле? Конечно, нужно было работать и с самим театром — если помните, большинство творческого состава было за объединение, но имелись и противники. Все это наложилось на борьбу внутри театра, на сложные взаимоотношения художественного руководителя и администрации: она прекрасно понимала, что если будут происходить изменения, то контроль за «ресурсом» может быть потерян, — и забила в колокол, стала бегать по инстанциям. Не была подготовлена и власть — прежде всего, в самом Ярославле. Все-таки власть имущие очень далеки от реальной жизни театра, от тех процессов, которые мы обсуждали в начале разговора, — нужно было лично подробно объяснять, зачем этот процесс в принципе затеян. Сочетание всех этих факторов плюс определенный настрой Союза театральных деятелей сыграли свою роль — и получилось то, что получилось.

Драматический театр в принципе очень консервативен по своей внутренней, организационной природе — ему органически свойственно сопротивляться обновлению, видя в нем угрозу.

— Волковский театр и Псковская драма — два очень разных театра, две очень разные труппы. Следовательно, будут различаться и сценарии объединения с Александринкой?

— Это действительно два абсолютно разных сюжета. Два старейших театра страны, Александринка и театр имени Волкова, объединялись для того, чтобы сохранять традиции русской сцены, — и для попытки ее обновления, для живой, творческой реализации традиции. Псковская драма — театр с достаточно серьезной и длинной историей, но по-настоящему о нем заговорили именно в последние годы: труппа работает очень много, там ставят молодые режиссеры, процесс идет очень интенсивно. Хочу заметить, что ситуация объединения с Псковской драмой отличается еще и тем, что инициатива в данном случае исходила именно от них. Мы хорошо знаем людей, не раз высказывавшихся в том духе, что, мол, Александринка хочет все прибрать к рукам — и тот театр, и другой, и еще вот этот в придачу. Любая сила и любая инициатива всегда вызывают зависть и противодействие — хотя к нам действительно обращались руководители нескольких региональных театров с инициативой объединения. Но это был бы тот самый автоматический процесс, о котором мы говорили вначале, — чего нельзя сказать о союзе с Псковской драмой.

Начнем с того, что оба театра принадлежат к одному и тому же Северо-Западному региону, мы сотрудничаем не первый год и не первое десятилетие: мы регулярно выступаем на Пушкинском фестивале, который проводит Псковский театр, тамошние молодые артисты учились у наших актеров, Александринка долгое время называлась Пушкинским театром — и фигура Александра Сергеевича для него очень важна. Принципиальным оказалось и то, что Псков полностью учел все негативные последствия ярославского опыта. Сначала за объединение высказался весь коллектив театра, потом Псковская драма объяснила необходимость такого шага общественности, были проведены встречи и с губернатором, и с его заместителем — чиновники тоже поняли значимость нашей инициативы. Опасение возникало лишь в связи с тем, какую позицию в этом вопросе займет СТД, — но и оно, по счастью, было снято на прошлой неделе. Теперь нам предстоит выработать общую творческую и рабочую повестку, но это уже дело времени — все предпосылки для этого, как видите, есть.

— Как события будут развиваться в дальнейшем — в чисто практическом смысле?

— Теперь все зависит от нашего учредителя — Министерство культуры должно принять то или иное решение по объединению двух театров. Не думаю, что оно будет возражать, — ситуация вроде бы вполне очевидная. Дальше в игру вступит Минфин — нужно будет понять, как будет строиться бюджет театров, поскольку здесь речь идет о дополнительном финансировании. Понятно, что по нынешним временам это вопрос непростой.

— В самом начале беседы вы упомянули об особом статусе Первого Национального театра — де-факто он был закреплен за Александринкой всегда, но в прошлом сезоне был зафиксирован и де-юре. Как это скажется на деятельности театра?

— Один из важнейших векторов деятельности Первого Национального напрямую связан с идеей взаимодействия, партнерства между региональными и национальными театрами страны. Первой ласточкой в этом направлении стала специальная программа Театральной олимпиады, которую Александринка провела прошлой осенью, — если помните, в ее рамках в Петербурге выступили семь российских театров. Тогда мы совершенно четко поняли, что национальные театры России нуждаются не только в помощи, не только, скажем, в организации гастролей в столицах (хотя и это немаловажно). Очевидно, что они нуждаются в творческой кооперации друг с другом и с другими национальными театрами — причем не только России, но и Европы и даже мира. В старинных приемах этих трупп, в их философии — кому-то они сегодня могут показаться наивными — лежат те способы театральной игры, которые могут представлять особый интерес именно сегодня. Представьте себе встречу, скажем, какой-нибудь национальной труппы из России — например, прославленного якутского «Олонхо» — с театром с острова Бали, который, как ему кажется, продолжает некую традицию, связанную в нашем сознании с Антоненом Арто. Это неожиданное соединение может дать выход на новую художественную территорию, совершенно не освоенную ни в России, ни за ее пределами. Не стоит забывать, что в России существует совершенно уникальная ситуация, которой не может похвастаться ни одна другая страна мира, — у нас работает сразу несколько очень разных национальных трупп. Актуализировать их потенциал, представив их миру, было бы очень важно — и Александринка как Первый Национальный театр с его опытом вполне может взять на себя роль лидера этого процесса, его главного координатора.

Мы находимся в ситуации, когда «война план покажет», — по-другому в нынешних обстоятельствах рассуждать не приходится.

— Главный вопрос, стоящий на повестке дня перед открытием театрального сезона, — возвращение театров к привычному существованию, возвращение публики в зрительные залы. Когда, на ваш взгляд, Александринка сможет вновь открыть свои двери?

— Мы в этом смысле очень плотно взаимодействуем с Роспотребнадзором, обсуждая и вырабатывая, что называется, «дорожную карту». Она на сегодняшний день практически готова и выглядит следующим образом: весь август мы репетируем и работаем онлайн, готовясь таким образом к встрече со зрителем, которая, как мы надеемся, произойдет в начале сентября — если общая ситуация в Петербурге и в стране не изменится (а она, как мы знаем, может измениться). Я говорил об этом на сборе труппы и повторю еще раз: думать, что все закончилось, — это неправильно, это глупость. Если картина не будет ухудшаться, мы начнем играть спектакли, продавая 50% мест в зале, — ничего страшного я в этом не вижу: ползала лучше, чем вообще никого. Здесь очень важно тщательно продумать сами варианты рассадки — чтобы обезопасить и себя, и зрителей, но в то же время чтобы грамотно распределить публику в пространстве, чтобы у артистов не возникало ощущения полупустого зала. Труппе сейчас приходится непросто: в эти дни, когда мы проводим серию онлайн-трансляций, артисты приспосабливаются к тому, чтобы играть в пустом зале, — а для актера это очень серьезный вызов. Потом им нужно будет перестроиться, чтобы встретиться со зрителем — в последний раз это происходило в марте. Это если говорить о ближайших планах. Что касается премьер, то тут есть понимание и по тем проектам, которые мы выпустим, и по тем, которые — по крайней мере, в первое время — выпустить не сможем. Это в том числе касается и спектакля Андрия Жолдака по роману Золя «Нана» — весной мы довели премьеру до генеральных репетиций, но потом режиссера пришлось посадить в последний самолет, улетевший из Петербурга в Берлин перед началом локдауна. Мы не можем выпускать спектакль без режиссера, так что когда именно обстоятельства позволят нам вернуться к этой работе — покажет время: мы находимся в ситуации, когда «война план покажет», — по-другому в нынешних обстоятельствах рассуждать не приходится.

— На прошлой неделе вся околотеатральная Россия наблюдала за событиями в не чужом вам «Современнике» — сбор труппы под руководством нового худрука Виктора Рыжакова, письмо артиста Сергея Гармаша и его уход из театра… Какой вам видится эта ситуация?

— Для начала я должен сказать, что решение Сергея вызвало у меня определенное уважение — он поступил по-мужски. Большое количество артистов могло бы на его месте продолжать тайную борьбу внутри театра — раскалывать его, бить себя в грудь и кричать: «Всю жизнь отдал театру, не отдам ни пяди родного фойе!» Что касается ситуации в целом, мне кажется, что Рыжакову для начала нужно дать возможность проявить себя — все-таки он приступил к работе в начале года, в марте начался карантин, и труппа не могла реально оценить его в работе. Понятно, что «Современнику» всегда была присуща определенная доля консерватизма. Хорошо помню, что даже в 1970-е годы, когда я начинал работать в этом театре, мне, молодому человеку, рассказывали, что я, дескать, не понимаю природы «Современника», незнаком с якобы существующим методом этого театра… Самое страшное — это когда традиции, пускай даже самые лучшие, превращаются в догму, в штамп и укореняются таким образом в сознании. Можно сколь угодно долго говорить о величии театра и его прошлого, но давайте будем называть вещи своими именами — сегодня «Современник» находится далеко не в лучшей форме.

Я убежден, что молодежь «Современника» откликается на то, что предлагает Рыжаков, — и, наверное, не только молодые артисты. Часть труппы, конечно, боится — в первую очередь, не за театр, а за себя: найдется ли для них место в новой жизни театра, будут ли они выходить на сцену? Все эти вопросы — очень серьезные, важные — предстоит теперь решать новому художественному руководителю. Театр называется «Современник» — но что это значит сегодня, а не в 1950-е годы? Вот, пожалуй, едва ли не ключевой вопрос, на который Рыжаков должен будет найти ответ. Что нужно сделать, чтобы сегодняшний театр действительно мог называться «Современником»? Это сложнейшая задача — я бы, честно говоря, голову сломал, чтобы понять, какие спектакли должны здесь идти, какие формы может принимать работа театра. В противном случае надпись на фасаде придется изменить — и назвать театр «Современник 50-х годов XX века». Так что все будет зависеть от того, какими окажутся первые шаги и первые спектакли Виктора Анатольевича: если его решения будут убедительны в художественном смысле — уверяю вас, актеры поддержат своего нового худрука. Если артисты увидят, что театр идет интересной творческой дорогой и что они востребованы, — никакой оппозиции не будет.

Понравился материал? Помоги сайту!