Самоизоляция

Фестиваль RADI SVETA, который придумали и реализовали Ярослав и Мария Францевы вместе со своей маленькой командой и волонтерами, представляет собой микс грамотного, организованного культурного туризма и финального coup de théâtre с серией сайт-специфических перформансов. Приехать на первую неделю сентября в образовательную группу мог каждый, кто подал заявку и заплатил за билет до Байкала и жилье. Перформансы, для участия в которых собралась группа очень разных иркутских — и не только — людей, ставили Максим Исаев и Павел Семченко из петербургского театра АХЕ, режиссеры Елена Ненашева и Елена Холодова, хореограф Александр Шуйский и команда художников, саунд-дизайнеров и видеооператоров. Эти два параллельно работающих потока жили своей жизнью, иногда пересекаясь — и удивляясь друг другу. Идеолог проекта — хореограф, режиссер и куратор Ярослав Францев задумывал RADI SVETA как повод для того, чтобы собраться на Ольхоне не столько ради театра, сколько для совместной практики и медитации. Медитации и в самом деле были — по утрам на берегу Байкала, а вот практиковали по отдельности — но гений места оказался настолько сильным, что встреча художников и «просто людей» в конце концов произошла.

Ольхон — огромная скала (73 км в длину), единственный обитаемый остров на Байкале. Прибрежная зона разбита на огороженные веревочками участки — докарантинные туристы вытоптали драгоценную флору. К поселку Хужир ведет разбитая дорога — но, возможно, именно она сдерживает наплыв гостей. На острове богатая популяция животных и, конечно, много рыбы, но ловить ее на продажу больше нельзя — запрещено законом. Поэтому местным жителям остается выживать только за счет туризма. На заборах — объявления: «Экскурсии по Байкалу», «Скала Шаманка», «Сплавы». В бывшем порту стоят рядком металлические баркасы, а за ними чернеет остов сгоревшего год назад рыбозавода. Именно здесь и расположился «Ад» — одна из четырех частей фестивальной программы.

Продюсеры RADI SVETA придумали проект, позиционирующий себя как минималистичный и экологичный, но при этом связанный с современным искусством во всей его полноте — от ветеранов российского андеграунда АХЕ до молодых перформеров. Минимализм на острове, где простор имеет ключевое значение, обеспечен, на экологичности стоят местные жители и миф места с его мистическим флером. Третье слово в слогане фестиваля — «креативность»; за нее-то и отвечали художники. В каком-то смысле эта триада представляет собой идеальное маркетинговое предложение для тех, кто едет за ретритом, интересуется искусством и занимается самосовершенствованием. Осталось понять, какое место занял в этой комбинации театр — и что он вообще значит в системе новых коммуникаций, призванных обеспечить человеку safe place.

Сайт-специфик, созданием которого резиденты RADI SVETA занимались неделю, обречен на связь с местом, где он производится, и с людьми, это место населяющими. Сгоревший Маломорский рыбозавод в космическом ландшафте Ольхона — выдающаяся локация, красивая и печальная визуализация умершего прошлого. Именно сюда и были встроены четыре перформанса, посвященные «Божественной комедии» Данте. Интродукцию сделали Исаев и Семченко: утыкав деревянный помост вилами, они расположились внутри с диджейским пультом. Основой их «Леса» стали короткие притчи из «Открыток с того света» Арминио Франко, составленные из «свидетельств» умерших людей о том, как, собственно, они умерли. «Я погиб от удара током. Мы работали в кинотеатре и почти все доделали. Я только вернулся из Швейцарии и был всем доволен», — звучат из динамиков мерные голоса Исаева и Семченко, читающих «открытки» в реальном времени и параллельно приводящих в движение сложную машинерию спектакля. Вилы, звуковые семплы, пиротехника и финальное битье стекол в сложенных оконных рамах, которые ведут зрителей к следующей ступени — прямиком в «Ад», собраны АХЕ по тому же принципу, который исповедует Хайнер Гёббельс в своих работах, только здесь вся эта механика снабжена иронической манерой и принципиально сделана в духе хэнд-мейд.

Пилотный выпуск фестиваля оказался лакмусовой бумажкой, проявившей проблематику места, его особый статус — но и сложность взаимодействия с ним.

Если «Лес» расположился на границе двух пейзажей — живого (веранда перед гостиничным кафе) и сгоревшего (рыбозавод), то «Ад» вторгся в само пепелище, куда зрителям предлагалось войти узкой длинной очередью по битому стеклу и сквозь бревенчатый коридор, сделанный как арт-объект архитектором Тотаном Кузембаевым. Елена Холодова и Александр Шуйский инкрустировали живые тела в апокалиптический ландшафт: полуголые перформеры рычали и стонали в подсвеченных красным светом ямах, другие исполняли «танцы насилия» в остовах комнат, третьи, распятые, висели на стенах бывшего цеха и лежали голыми спинами кверху на небольших возвышениях. По этой «комнате страха» передвигались человек с кустарником на плечах и высокий дьявол в черном плаще. Постепенно зрители, пребывающие в статусе вуайеристов, подглядывающих за разнообразием трансгрессивных жестов, собрались вдоль очерченного сатанинского круга, внутрь которого по очереди вталкивали перформеров, чтобы растерзать сворой человекособак. Совершив заклание, обитатели ада успокаивались — и выводили всех через второй проход наружу, где под луной стояли красивые мертвые корабли. Как это часто случается с театром, в том числе и сайт-спецификом, само путешествие, снабженное медитативным саунд-дизайном (Карина Казарян) и аранжированное художником (Софья Кобозева), было достаточно разнообразным в плане переживаемых аттракционов, но грешило неясностью месседжа: его суть остроумно и точно передал один из зрителей «Ада» — «Больше не буду плохо себя вести».

Наутро всех ждали в «Чистилище» — трехчасовая коллекция оригинальных перформансов, собранная Максимом Исаевым, Павлом Семченко и Рустамом Имамовым, была помещена в рамку путешествия с Хароном через Стикс. На входе в заброшку (одно из помещений рыбозавода, без крыши и с пустыми глазницами окон) каждый из зрителей получал анкету наподобие визовой с просьбой отметить имеющиеся грехи. Потом всех на протяжении долгого времени мариновали, как и подобает в визовых центрах, пока каждый из сорока зрителей не прошел процедуру перехода из одного мира в другой — в лодке, которую несли на своих плечах авторы и перформеры. Из заброшки публика попадала в просторное помещение с земляным полом, постепенно наполнявшееся посетителями, перенесенными из «зала ожидания» в «Чистилище». Каждому новичку показывали перформанс, явно или скрыто связанный с тем или иным конкретным грехом. Человек в лодке не мог видеть, что у стены сидят другие, но, стоя или лежа в своем «гробу», наблюдал предназначавшийся персонально для него фрагмент. В команде перформеров, исступленно и весело исполнявших каскад аттракционов, окрашенных свойственной АХЕ абсурдной иронией, выделялась Лена Сысоева — практикуя технику буто, в каждом своем жесте она предъявляла поразительную способность к перформативному присутствию, сообщавшему подлинность происходящему. В конце, когда уставшие носильщики притащили последнего зрителя, произошла перемена мест слагаемых: зрители выполняли ряд команд под аудиофайл, скачанный на телефон, а перформеры наблюдали за ними и хлопали. Выйдя наружу, публика снова увидела берег с мертвыми кораблями — только теперь они стояли под ярким солнцем.

Последним заходом в Данте стал монументальный «Рай» Елены Ненашевой — проход по молу и берегу порта Ольхон с белой лошадью и слегка прикрытыми белыми бумажками перформерами. Хореограф Анна Румянцева придумала самое запоминающееся в этом проекте — систему жестов и «танцев», сопровождавшуюся монтажом из текстов Буковски («Когда Господь создал любовь»), Ницше («Рождение трагедии из духа музыки»), иркутянина Ивана Вырыпаева («Бытие № 2») и передовиц с портала «Медуза». Передвигаясь с мола на песок, перформеры торжественно изображали нечто, метафорически похожее на райские объятия, разлуки и соединения, зажигали огонь в специально проложенных песочных каналах, а в конце двинулись вслед за центральной парой. Сам по себе этот «Рай» был нарядным, словно иллюстрация из детской Библии, но воздух, ветер, блестящая байкальская вода, бегающие ласковые собаки и ослепительный свет уравновесили его патетику.

Концепция RADI SVETA, придуманного независимой командой в расчете только на собственные силы и ресурсы, располагается где-то между прагматикой культурного туризма, школой жизни и искусством. Размышлять о фестивале интересно именно с этой смешанной оптикой, отменяющей деление на профессиональное и «любительское», резидентов и приехавших дышать воздухом Ольхона и учиться танцу гостей из Кемерова и Владивостока. Местных жителей почти не было видно на показах — их закрытая жизнь осталась за пределами исследования художников, вполне постигших при этом величие самой локации. В каком-то смысле пилотный выпуск междисплинарного, сайт-специфического и распахнутого в самые разные точки мира фестиваля, собравшего такое количество интересных художников, оказался лакмусовой бумажкой, проявившей проблематику места, его особый статус — но и сложность взаимодействия с ним. Возможно, именно театр — в его самых радикальных проявлениях, которые и были показаны на Ольхоне, — способен сделать эту связь настоящей и пульсирующей жизнью.

Понравился материал? Помоги сайту!