Поют свою музыку

Московский театральный сезон традиционно открыла «Любимовка» — главный российский фестиваль современной драматургии. О ключевых текстах и трендах «Любимовки-2021» — Кристина Матвиенко.

«Любимовку-2021» многолюдная команда, возглавившая фестиваль в прошлом году (режиссер Юрий Шехватов, драматурги Мария Огнева, Нина Беленицкая и Олжас Жанайдаров, театровед Полина Пхор, менеджеры и продюсеры Мария Крупник, Кристина Лобаева, Ольга Перевезенцева и еще несколько человек), провела на Другой сцене «Современника» — и это было символично. Именно с «Современника» в середине 1950-х начиналась оттепельная «новая искренность», прошедшая под знаком Виктора Розова и Александра Володина. Символично — но и статусно: театр на Чистых прудах выглядит респектабельно, не слишком гармонируя со стилем молодой драматургии, но «любимовскому» движению больше двадцати лет — видимо, пришла пора. Нынешний худрук театра, режиссер Виктор Рыжаков, стал и автором внеконкурсной программы, наполовину состоящей из пьес белорусских авторов. Тема митингов 2020-го и жизни в полуобморочном отчаянии ясно отпечаталась в программе «Любимовки», вполне определенным образом маркируя политические взгляды ридеров и кураторов. 22 отборщика, среди которых драматурги, театроведы, кураторы, театрмейкеры, продюсеры и режиссеры из Уфы, Самары, Петербурга, Киева, Минска, Новосибирска, Ижевска и Москвы, читавших традиционно большой поток пьес, присылаемых на главный российский конкурс современной драматургии, предпочли тексты о нехватке свободы и скромных или радикальных попытках ее отстаивания. Язык пьес, которые пишутся сегодня и от лица более или менее молодых людей, тоже ищется одновременно — вместе с отсутствующей свободой.

© Юрий Коротецкий

Формы записи диалогов, потоков и картинок, исследуемые и практикуемые авторами «Любимовки-2021», часто представляют собой своего рода режиссуру на письме, экспликации будущих читок и спектаклей. Можно предположить, что таким образом драматурги диктуют или предлагают театру способ материализации текста. Хотя скорее они строят текст тем или иным образом просто потому, что внимательно слушают дыхание своего голоса и «вайбы» сверстников.

В «Опытах с шифром Виженера» Зухра Яникова (вторая пьеса выпускницы Литинститута — «Тахир и Зухра», социальная поэзия о гастарбайтерах, гибнущих в Москве из-за жестокости своих «хозяев», вошла в шорт-лист) экспериментирует с тем, как сам процесс создания текста встроить в его тело. А триггером для одной из двух героинь пьесы становится воспоминание о пережитом насилии, которое при пересказе трудно классифицировать как насилие именно потому, что «жертва» не реагировала на происходящее поздно вечером у лифта одного из домов спального района большого города. Шкатулочная форма пьесы, тем не менее, оказывается не игрой автора в писательство, а восстановленным процессом размышления о том, как трудно приблизиться к реальному кейсу, затуманенному памятью, странным оцепенением и общественными ритуалами. Читку пьесы делала Екатерина Августеняк, довоплотившая в партитуре показа шифровальную природу текста — через попеременное присутствие видео, войсов, скорочтения актрис-неактрис и намеренных пустот, не заполняемых ничем, кроме молчания зрителей.

22 отборщика предпочли тексты о нехватке свободы и скромных или радикальных попытках ее отстаивания.

Двухголосие «Местоимений меня», совместной работы композитора Владимира Горлинского и драматурга и куратора из Владивостока Виктории Костюкевич (Викентий Брызь), — попытка записать нечто, распаковывающееся в чьем-то сознании и не подлежащее семантической расшифровке. Два параллельных голоса и есть «местоимения меня», распавшейся/распавшегося (глагольные формы ремарок, кажется, все время меняют гендерную принадлежность) на сепаратно существующие потоки, в которые рандомно вторгаются фрагменты реальности. Обрывает их звучание документальная точка из мира снаружи — история матери, во время пожара выбросившей младенца с верхнего этажа.

Один из текстов любимовского фринджа, «И., 9 лет», принадлежит документалисту Артему Материнскому, но на самом деле — безымянным героям его пьесы, детям из «трудных семей» и с трудным настоящим. Рассказ от первого лица о встрече с вечно молчащим ребенком со слабыми руками то и дело прерывается; но если бы в реальном времени откровенному монологу мешала протекающая рядом жизнь с ее помехами, то в тексте кардиограмма повествования или вспоминания выражена буквально — монтажом разных типов текста и рисунков, из школьных тетрадок и детских рисунков, зашифровывающих разное, в том числе и пугающее. Пьеса Материнского говорит со своим читателем напрямую — через графику структуры и внедренные в нее редимейды.

© Наталия Времячкина

Белорусский автор, скрывающийся под ником Tester98, тоже кроит свой энергетический и страшный «Dark Room» из разных фактур: монологических реплик героя, родившегося в Минске и усыновленного британской семьей, чатов, геолокаций, ссылок на видео- и аудио контент, гифок и рисунков на стенах детдомовских комнат. Пульсация жизни мальчика, попавшего в другой мир и отправляющегося путешествовать по его опасным и волнующим закоулкам, воплощена в самой структуре пьесы: голос главного героя то слышен явно, то пропадает за потоком свидетельств о жизни вокруг, вторгающихся в мир мальчика и оставляющих на его теле следы. Трезвым взглядом героя мы видим семью из Глазго и их огород, где трудятся много усыновленных детей. Видим учителя Стивена, ставящего спектакль с детьми и попутно открывающего им глубины собственного подсознания. Узнаем про сводную сестру героя — Джесси, погибшую в 13 лет, но незримо присутствующую в его нынешней жизни. Выучив язык и нравы нового мира, мальчик из Минска сам выбирает дальше траекторию своего европейского полета, больше всего напоминающую сюжеты ранних пьес британца Марка Равенхилла, где экстрим всегда был нормой.

Формы записи диалогов, потоков и картинок, исследуемые и практикуемые авторами «Любимовки-2021», представляют собой своего рода режиссуру на письме, экспликации будущих читок и спектаклей.

Герой «Жизни после смерти» Федора Жельне — студент, вынужденный написать в деканат извинительную записку о пропуске «в связи со смертью мамы». И вся пьеса — это хроника микрособытий, вынужденно последовавших после того, как медсестра скучным голосом сообщила мальчику и его бабушке, о том, что мамы, болевшей раком, больше нет. Совершая все необходимые ритуалы покупки места на кладбище, оповещений родственников, бронирования ресторана (желательно без кутьи и черных скатертей), рассказчик фиксирует все прежде всего из собственной оптики — человека, на которого обрушилась череда странных ритуалов, мешающих осознать потерю и искажающих твою личную природу переживания. Духоподъемное настроение пьесы Федора Желне связано с тем, что в финале герою наконец удается остаться один на один — во сне — с умершей матерью и пережить произошедшее на самом деле.

© Юрий Коротецкий

Два других текста «Любимовки-2021» мягко и сложно отражают внутреннюю жизнь героев, пребывающих в каком-то одновременно нервном и анемичном состоянии — это «Нож, которым я копаюсь в себе» Милы Фахурдиновой и «Переспать с Леной и умереть» Тони Яблочкиной. В обеих чисто музыкально, интонационно точно пойман модус, в котором существуют люди из «обычных» домов, работ, городов, с собаками и без, с женами, любовницами и без, словом, люди как они есть. Ненавязчивая и прямая откровенность авторов сродни характерам их героев: в этом совпадении и есть ключ, благодаря которому ты невольно веришь происходящему — как если бы ты подглядывал за кем-то незнакомым и опознавал в нем себя.

© Наталия Времячкина

Как минимум три пьесы «Любимовки» — «Наизнанку» Карины Бесолти, «После Бали» Исмаила Имана и «Катапульта» Дмитрия Богославского — были выпущены на «фабрике нарративного театра» «Дисциплина», инициированной новосибирским «Старым домом» в прошлом году. Очень разные сюжеты — умалчиваемое насилие в кавказской среде у Бесолти, семейные «скелеты в шкафу» у Имана, петля несчастливой жизни и социально-бандитской предопределенности у Богославского — упакованы в полнометражный формат с перипетиями. В «Катапульте» он работает: цепочка дурацких событий в жизни героя-неудачника закручивается вокруг как удавка и приводит к смерти, которую экс-жена воспринимает буднично, потому что «по работе» регулярно имеет дело с умершими. Белорус Богославский, как и его соотечественники Константин Стешик (шизофреническая монодрама «Друг мой» была прочитана лично Виктором Рыжаковым), Виктория Коваль с пьесой «Полгода», Анастасия Василевич с «Is my Rave» и Павел Пряжко с «Ленточками» фиксируют новое безвременье, в котором, возможно, и есть место событиям, но куда больше — обращенности внутрь себя, уязвимого, слабо-сильного и обреченного на эту жизнь человека.

Понравился материал? Помоги сайту!