У нас в спектакле есть мат

В Большом зале Центра имени Мейерхольда сыграли премьеру циркового спектакля «360 градусов». То есть — действительно циркового: режиссер Дмитрий Филиппов переоборудовал сцену ЦИМа в манеж и запустил туда цирковых артистов — воздушную гимнастку, эквилибриста, дрессировщика, жонглера, танцовщицу и факира-эксцентрика. В каком-то смысле день премьеры «360 градусов» можно считать днем рождения нового для России синтетического жанра — когда то ли цирк приходит в театр, то ли театр вбирает в себя цирк. По просьбе COLTA.RU драматург проекта Любовь Мульменко рассказала о прибытии в Москву молодого российского cirque nouveau.

— «Мультимедийный биомеханический цирковой спектакль», — говорит заведующий видеоконтентом Кирилл Плешкевич. — Давайте так и напишем.

Надо срочно вывешивать в сети предпремьерный тизер спектакля «360 градусов», и мы утверждаем титры. Кирилл правду сказал: такой у нас спектакль и есть, все три определения — по делу. Но спектакль при этом довольно простой, а формулировка сложная. Вдруг люди испугаются? Нормальные люди.

— Может, просто «цирковой перформанс»? — мягко предлагает Оля Перевезенцева. Оля — продюсер, она даже больше нашего не хочет, чтобы нормальные люди пугались зря.

Но Кирилл неумолим: «Слово “перформанс” себя дискредитировало».

Это тоже правда.

Как экономно объяснить потенциальной аудитории, что у нас получилось? Непонятно.

Лично мне нравится слово «концерт». Концерт видео, графики, музыки, пластики и циркового трюка. Но это тоже звучит чересчур нематериально и отдает современным искусством, а не жизнью. А мы за жизнь! У нас кукла и собака участвуют в представлении. У нас специально такая маленькая дистанция между зрителями и артистами, что видно, как воздушная гимнастка Саша, вися на трапеции вниз головой, морщит лоб.

Режиссер Дмитрий Филиппов, он же Дима Мелкин, резидент Liquid Theatre, когда рассказывал о будущем своем проекте «360 градусов» — мне, руководству ЦИМа, артистам, художникам из всех цехов, — делал это изысканно, даже изощренно, с опорой на теоретическую базу. Это всех сразу настраивало на серьезный лад. На интеллектуальный.

На самом деле Димин спектакль/концерт/перформанс про цирк может даже малое дитя посмотреть и не забуксовать.

После сдачи спектакля руководство ЦИМа, по-моему, выдохнуло. То есть я думаю, что оно наверняка морально готовилось к чему-то люто концептуальному, а теперь с облегчением обсуждает перспективу дневных семейных показов.

На премьере театральная публика аплодировала по цирковой схеме, то есть не только в самом конце, когда все выходят на поклон, а много-много раз, ситуативно. После каждого трюка, а часто и внутри трюка — после каждого особо удивительного элемента. Это значит — правила игры интуитивно считываются. Театр не заслоняет цирк. Цирк, хоть он и в театре, работает как цирк.

***

Дима позвонил мне весной по чьей-то рекомендации: делаю спектакль, в команде не хватает драматурга.

Меня сразу подкупило, что Дима сказал — осторожно, стараясь не обидеть человека-текстовика: «Мне бы, главное, поменьше текста. А лучше совсем без него». Я, осатаневшая после затяжной сценарной работы от слов, от речи вообще, не могла не оценить. Ура, думаю, наконец-то ничего не надо писать! С другой стороны — а что же мне тогда тут делать, раз не писать? Я больше ничего не умею. С третьей стороны: я ведь постоянно талдычу, что режиссеру не нужен драматург, режиссеру нужен собеседник — ну и вот. Чистый случай собеседнического труда. Разговаривать я могу много, придумывать тоже вроде могу. Дружить. Увещевать.

Еще Дима спросил, понимаю ли я про цирк. Это был вызов. Я про цирк вообще не понимаю. Единственный детский опыт похода на цирковое представление утонул в сладкой вате. Желтой и розовой. Я запомнила, что цирк — это такой специфический буфет. А дальше буфета мне моя память отказывалась проигрывать файлы.

— Есть шесть человек, — стал объяснять режиссер. — Я их хорошо и давно знаю. Они — цирковые артисты, очень крутые. Это должен быть спектакль про них. И они сами будут его играть.

Эти шестеро действительно оказались и залогом композиции, и обоснованием концепции. Дима сначала придумал-вспомнил-выбрал именно этих людей и только потом — спектакль.

***

Чтобы — как это называется — въехать в контекст, я первым делом попросилась в цирк. В цирке на Цветном как раз шла большая репрезентативная программа.

Мне сразу понравилось. Цирк внутри большой, как стадион. Тоже арена, так же все вокруг нее сидят. Я даже вспомнила свой первый футбольный матч в «Лужниках», когда «Спартак» играл с «Анжи».

Триумф тела плюс триумф морально-волевых — триумф величия человека, который хочет и может делать с собой вот это.

Понятно, в цирке все-таки игра не командная, никто ни с кем не соревнуется непосредственно во время номера. Но аналогия со спортом оправданная. Советский цирк, с незначительными стилистическими потерями обернувшийся российским, сильно похож на большой спорт. Похожи и школы (система воспитания), и форма предъявления результатов. Как и спортсмен, цирковой артист — брошенный на манеж, просматривающийся со всех дальних точек, на прострел, — демонстрирует сверхвозможности тела. Смотришь ты на фигуристку, которая под музыку на огромной скорости вертит тулупы, или смотришь ты на цирковую эквилибристку — одного рода переживания. Одной природы восторги.

Триумф тела плюс триумф морально-волевых — триумф величия человека, который хочет и может делать с собой вот это. Он делает, хотя у него, как и у тебя, человеческий всего лишь организм и он живет одновременно с тобой, может быть, он даже твой ровесник.

Но цирк — это не просто стадион, это стадион с элементами дискотеки. Светомузыка, наряды, праздник.

Вышло человек шесть в костюмах Моцарта. Со спутницами. Камзолы, парики. Стали прыгать на качелях, вращаться в воздухе, вставать друг другу на плечи. Возможно, на качелях были нарисованы нотки, возможно, я фантазирую. Они летали там как боги, эти Моцарты. Такие серьезные делали вещи в таких вопиюще несерьезных одеждах — как бы на контрапункте, хотя я не думаю, что режиссер закладывал иронический контрапункт, я думаю, он серьезно образ закладывал. Трюковая база ведь ограниченна, а программы должны быть разные, поэтому нужны новые образы, новые сюжеты. Полет средневекового композитора, допустим.

Вышла укротительница тигров в тонкой тряпочке. Если б она в ватнике вышла, это бы ей плюсов к защите не добавило, но тряпочка зато добавляла плюсы к виктимности. Очень страшно было за нее, но и очень спокойно — как за сапера-профессионала. Как за летчика, правящего самолетом, в салоне которого ты заперт. Пока шел номер, стало заметно, что у тигров — характеры. Такие характеры образами не перешибешь. Каждый тигр будет равен себе и своему темпераменту, ты можешь заставить его выполнить трюк, но на выражение лица и тембр рыка не повлияешь никак.

Вышла блондинка и стала всевозможно летать на канате. На корд-де-волане — как я потом выяснила. Еще бывает корд-де-парель. Дивный эльфийский язык.

Вышел клоун. Он повелевал трибунами, как Кашпировский. Дети вываливались из кресел. По взмаху руки клоуна каждая трибуна поочередно выполняла его указания. Море волнуется раз, море волнуется два.

Короче: все выходили и делали всё. Разве что женщину надвое не распиливали, а в остальном — полный жанровый комплект.

— Мы будем делать наоборот, — сказал Дима. — Не так, как то, что ты сейчас увидела. То есть не совсем наоборот — все хорошее, что есть в цирке, нам надо обязательно оттуда взять, просто все плохое мы брать не будем.

***

Дима, конечно, не просто так решил делать новый цирк, у Димы — идеология. Дима вдохновлен маленькими европейскими цирками, домашними, кочевыми — люди ездят по городам и все делают сами. Сами собирают шатер, сами стоят на входе и проверяют билеты, сами наливают пиво посетителям перед началом представления, а потом выходят на манеж и играют спектакль, как волшебники.

Дима лично катался по Европе с шатром много месяцев и, видимо, знает, о чем говорит.

Дима рассказывает о Томасе Праттки — бывшем педагогическом директоре Школы Лекока в Париже, о Павле Штоураче — легенде чешской альтернативной сцены, о театре Футсбарн, который десятилетиями жил реальной кочевой жизнью с шапито и караванами, о цирке Зингаро, цирке Иси и цирке Плюм. Дима считает, что именно они, а не Дю Солей с Элуазом, «задают пассионарное вращение всему новому цирку». Дю Солей — это уже часть индустрии, поп-культура. То же самое — наш советско-российский цирк, как бы он ни был далек от Дю Солея.

Цирку, думает Дима, вообще вредно быть большим и стационарным. Стоит тебе подрасти и укорениться, увеличить дистанцию между манежем и зрителем, между артистом и зрителем — как ты перестаешь быть свободным. Но что еще хуже — ты перестаешь быть таинственным и родным. Чудесным и теплым быть перестаешь, а какой же это тогда цирк?

Говорят, когда режиссер Валентин Гнеушев посмотрел выпуск «Цирка со звездами», он риторически воскликнул, негодуя: «Как же можно было так размагнитить цирковое искусство?»

Кажется, это одна из главных амбиций команды «360 градусов», наша программа-максимум — замагнитить цирк обратно.

***

Дано: цирковые артисты Саша, Лина, Сережа, второй Сережа, Рудольф и Андрей. Сидят перед нами на стульях в ЦИМе.

Установка тоже дана: спектакль должен быть таков, каковы есть они. А они, кстати, даже вне манежа, трюка и костюма очень похожи на людей цирка. Особенно девочки. У них кудри и яркие нездешние лица, которые видно издалека.

Воздушная гимнастка Саша Польди, которую все называют Татой, — наследница великой цирковой династии. И хотя Польди прославились как велофигуристы, Саша решила вместо моноцикла забраться на трапецию. Так красиво и так странно — когда они сидят рядком на диванчике, три Польди: Сашина мама Лена, сама Саша и ее маленькая дочь Соня (которая в свои два года провела на манеже больше времени, чем средний 30-летний).

Лина Лангер, хореограф и танцовщица, валькирия и роковая женщина. Непримиримый противник «цирка перьев и стразов». Когда Лина перечисляет вещи, с которыми имеет смысл бороться, список получается длинный. Вообще Лине идет с чем-нибудь бороться, там темперамент. Линин отец хотел, чтобы она сделала карьеру хулахупщицы, крутила обручи по сорок штук зараз, дарил ей эти обручи пачками, но Лина от трюков с обручами решительно отказалась в пользу хореографии.

Сегодня парад Моцартов, завтра парад Белоснежек, послезавтра — татаро-монгольского ига, но никогда не твой лично и никогда не не-парад.

Сергей Иванов, самый старший и самый грозный с виду. Акробат, переквалифицировавшийся в дрессировщики. С ним — нежнейшая мини-собачка Джипси, объект дрессуры. Есть еще дрессированные Сережины попугаи, но они остались дома. Сережа посвящает нас в некоторые сцены из их с Джипси семейной жизни. Как, допустим, Джипси крупно накосячила, а он из педагогических соображений с ней целый день не разговаривает.

Рудольф Левицкий — жонглер с мировым именем. Обладатель немыслимых заграничных наград: то во Франции его чествуют, то в США. Родик — тоже из династии, цирковой артист в четвертом поколении. И у него тоже отчетливо цирковая внешность, точнее, борода.

У эквилибриста Андрея Каткова внешность самурайская. Как, собственно, и жанр, в котором он работает. С непроницаемым лицом Андрей стоит, например, на одной руке на вращающемся с огромной скоростью снаряде и управляет своим телом. Сгибает его под разными углами, принимает йогические позы.

У нас первая плановая сессия — драматургическая. Надо по ее мотивам придумать для всех героев амплуа, растущие частично из их биографий, частично — из универсальной цирковой мифологии, частично — из чистой нашей фантазии.

Стали копать. Артисты играли в «крокодила» (жестами показывали цирковые термины), вели подробные дневники, записывали сны, гадали на советском учебнике для цирковых, защищали проекты антиутопического цирка (рисовали на ватмане цирк своего кошмара), рассказывали друг про друга реальные и вымышленные истории. Нас, конечно, не только интроспекция волновала. Нас еще волновали комбинации, отношения всех со всеми.

Вот Саша Польди, оказывается, в детстве была тайно влюблена в Родика (он узнал об этом в прямом эфире, во время упражнения, и был наглядно шокирован). Андрей Катков дружит с сыном дрессировщика Сережи. А Сережа учился в ГИТИСе с Линой, и у них даже был совместный номер. А Лина до ГИТИСа занималась в студии Госцирка вместе с Сашей. Там же, в этой студии, работала Сашина мама. Маленькие Саша и Лина были такие подружки-соперницы, любовь и ревность, бегали вдвоем смотреть, как Андрей репетирует номер, и обе шалели от его самурайской концентрации. В общем, все со всеми повязаны.

Особняком стоял Сергей Акимов, Сережа номер два, — он же Сережа маленький, он же Моня. Дело в том, что Моня не имеет прямого отношения к цирку, он работает в уличном театре «Огненные люди». Все Монины трюки связаны с огнем (Дима сочинил изящное определение — «факир-эксцентрик»), но в ЦИМе огонь нельзя. Таким образом, у нас в проекте кроме драматурга, который не пишет, есть еще факир, который не глотает огонь.

— Меня интересует Монино присутствие, — объясняет режиссер. — У него невероятное присутствие: он может просто стоять, смотреть и ничего не делать — за ним хочется наблюдать.

Поскольку присутствовать нужно все равно в каком-то качестве, мы решили, что Моня будет условный чужак, единственный неартист, человек со стороны, разночинец, коверный, немножко клоун, немножко лузер, который днем подметает манеж, а ночью ему снится, что он блестящий жонглер-моноциклист, человек-оркестр — и ему за это музыка, софиты, аплодисменты.

***

В заявке на спектакль фигурировало слово «документальный». Поэтому сначала все вокруг подумали, что мы будем делать цирковой вербатим. Собирать байки про цирк, записывать, расшифровывать и вкладывать кому-нибудь в уста. Чужим людям с актерским образованием либо самим инсайдерам — тем же, с чьих уст и снимали.

Интервью мы записали целую кучу, но знали сразу, что чтения моно- и полилогов не будет. Что документальный материал надо уводить в движение, в мизансцены, в отношения между героями, о которых сами герои могут просто молча знать — и никак специально не артикулировать для зрителя. В документальное существование.

Документальное существование для циркового артиста — уже колоссальный шаг от классического отечественного цирка к новому. В «старом» нашем цирке существование строго парадное. Сегодня парад Моцартов, завтра парад Белоснежек, послезавтра — татаро-монгольского ига, но никогда не твой лично и никогда не не-парад.

Кроме того, док решено было конвертировать в видео и музыку. Была специальная экспедиция в цирк, писали там живой звук — как рычат тигры, как вопят сивучи, как бренчат карабины, как тело рассекает воздух. Была студийная запись звуков, которые случаются во время исполнения трюка или разминки: треск суставов эквилибриста, например. Учащенное дыхание. Собачку Джипси тоже записали — как лает и как грызет сухарь. Джипси ведь полноценный седьмой член нашего экипажа. Есть еще и восьмой, по имени Варвара, но она не человек и не зверь: звуков не издает. Варвара — тайна, ожившее неживое. Кукла без лица, но с судьбой.

Документальны — детали, о которых проболтались артисты. Рассказывала, допустим, Саша про свой персональный ритуал покраски губ перед номером. Надо обязательно накрасить ровно (если неровно — на Сашу накатывает суеверный ужас). Так в спектакль попадает Сашина помада. Или Моня признался, что во время единственного в жизни посещения цирка в детстве жестко траванулся жевательной резинкой, — и в спектакле появляется жвачка для Мони. Моня еще про домашнего таракана круто объяснял, мы и так, и сяк пытались таракана приладить, но художники-графики отказались рисовать насекомое, и мы махнули рукой.

Документальны — движения, которые Дима выхватил из реального контекста жизни тел артистов. После драматургической сессии была пластическая — с пластическими этюдами. Это когда тело сочиняет на заданную тему. Или, например, режиссер просит артиста показать, как он разминается — обычную будничную разминку, и отдельные движения становятся отдельными хореографическими фразами, которые за этим артистом закреплены в спектакле.

Да, немножко текста в «360 градусах» все-таки есть. Немножко звучащей из динамиков речи, кусочков интервью или репетиционной стенограммы. Но это не мешает спектаклю быть антипублицистичным. Голоса сообщают нам крайне мало информации, они нам сообщают только самих себя.

И еще у нас в спектакле, разумеется, есть мат.

Эту шутку придумала Саша Польди, когда тащила под мачту спортивные маты, прежде чем забраться на высоту.

Понравился материал? Помоги сайту!