ШТЛ: вместо эпитафии

Выпустила третий — и последний — курс Школа театрального лидера. Три года этот проект Центра имени Мейерхольда по подготовке кадров для государственного театра поддерживал московский Департамент культуры. Один из руководителей ШТЛ Елена Ковальская подводит итоги и строит планы.

Прежде всего, ШТЛ — это почти полторы сотни молодых людей разных театральных профессий. Среди них режиссеры и продюсеры, драматурги и хореографы, дизайнеры, сценографы, мультимедийные художники, критики. Одни из них работают в государственном театре, другие руководят независимыми труппами и площадками. Профессии и опыт у этих людей разные — а представления насчет театра общие. Эти люди хорошо знакомы с компетенциями друг друга, деловыми качествами и убеждениями. Неплохо разобрались в том, как устроена государственная культурная машина, и имеют идеи насчет ее модернизации. Среди них нет иерархии — только горизонтальные связи. Тянет назвать их «тайным обществом», но на самом деле никаких тайн.

Убеждения их таковы, если кратко.

Театр — искусство, выражающее взгляды современных художников на реальность и создающее наследие будущего. Это раз.

В большой степени театр — это искусство коммуникации. Поэтому его нужно рассматривать как институт, формирующий в обществе смыслы, ценности и социальный капитал, то есть доверие между людьми и социальными группами.

Театр — еще и отрасль. И у этой отрасли, как у птицы, должно быть два крыла — государственная поддержка и поддержка общества: частных лиц, компаний, фондов.

Наконец, театр — это предприятие; как любое предприятие, он нуждается в стратегическом планировании. И, как в любом другом деле, стратегии должны конкурировать между собой, а руководители должны выбираться на основе конкурса.

Такие идеи звучали в успевшей стать легендарной 306-й аудитории ЦИМа и, так сказать, попали в аудиторию. Значение театра в создании доверия формулировал на лекциях в ШТЛ Александр Аузан. Про два крыла птицы-культуры говорил профессор Геннадий Дадамян. О конкурсах, в основе которых должна быть прозрачность, — профессора Лев Сундстрем и Александр Рубинштейн. Олег Табаков говорил о социальной ответственности театра перед сотрудниками, а доктор Новой Сорбонны Татьяна Могилевская — об ответственности перед обществом. О том, что театр и государство должны друг другу, рассказывали московский министр культуры Капков и другие руководители департамента. А о том, как звучит общественный договор в других европейских странах, — британец Саймон Манди. Об опыте театральных реформ в России было что рассказать экс-министру культуры Михаилу Швыдкому, Валерию Фокину, Кириллу Серебренникову, Миндаугасу Карбаускису, Андрею Могучему, Евгению Писареву. О том, как проходили театральные реформы в Восточной Европе, — венгерскому критику Андреа Томпа. Ну и так далее, всех здесь не перечислить.

ШТЛ открывалась в 2012-м, после Болотной, — с верой в гражданское общество, общественный прогресс и возможность восстановить в театре разрушенный за двадцать лет механизм смены поколений. А закрывается накануне 2015-го: восемь месяцев как идет война, Россия в изоляции, дна не видно.

Но культурная политика и экономика — это только часть курса. Другая часть — лекции по организации театрального дела: стратегическое планирование, финансовый менеджмент, маркетинг, налоги, законы, право. Третья, главная часть — работа в группе. В финале курса группы создавали стратегии для конкретных московских театров — «Модерна» и «Сопричастности», Театра под руководством Армена Джигарханяна и Театра имени Рубена Симонова, Театра на Таганке, Театра на Перовской; всего два десятка. Между сессиями мы организовывали образовательные модули, вовлекая в круг ШТЛ новых людей. Вносили институциональные предложения: создали положение о конкурсе на замещение вакансии руководителя театра, создали Хартию российского репертуарного театра, где прописали качественные критерии оценки театра; в конце концов, провели обсуждение Основ культурной политики деятелями театра в присутствии одного из авторов этого документа Владимира Толстого. Выступали самые разные театральные лидеры — Марк Захаров и Кирилл Серебренников, директор Большого Владимир Урин и директор маленького Томского ТЮЗа. Словом, работали как образовательный проект и как профсоюз.

Учебный план был один и тот же на каждый год. Настроение — каждый год новое. Дело, как вы понимаете, вовсе не в том, что за три года 93-й федеральный закон заменили на пресловутый 44-й, уменьшилось финансирование культуры, ужесточилось государственное задание и замаячил «эффективный контракт». В конце концов, мы тоже за эффективность, хотя мы определяем ее в четыре раза шире — как французы, мы говорим о художественной, профессиональной, социальной и территориальной ответственности театра. Но ШТЛ открывалась в 2012-м, после Болотной, — с верой в гражданское общество, общественный прогресс и возможность восстановить в театре разрушенный за двадцать лет механизм смены поколений. А закрывается накануне 2015-го: восемь месяцев как идет война, Россия в изоляции, дна не видно. Государство взяло курс на традиционные ценности. В новой культурной политике выпускникам ШТЛ с их секулярно-рационалистическими ценностями места не предвидится. Это если говорить по науке. А если говорить эмоционально, то продолжать школу в новых условиях — то же, что отапливать космос.

Спрашивается, почему выпускникам ШТЛ, таким умным, талантливым и единым, не выйти из-под влияния государства и не создать альтернативу государственному театру? Да потому, что у нашей культуры, в категориях птиц, одно-единственное крыло: господдержка. Законов, которые способствовали бы поддержке культуры со стороны общества, нет. И не предвидится — сегодня государство предпочитает держать культуру на жестком поводке. Государственный театр остается главным ресурсом. Справедливый доступ профессионалов и художников к этому ресурсу — цель, которая сегодня видится еще более далекой, чем три года назад. Остается рассчитывать на то, ради чего, собственно, городили огород: на горизонтальные связи внутри молодого сообщества. И на время. Ведь ничто не вечно под луной. И никто не вечен.

Итак, Школа в ЦИМе закрывается. Но открывается «Институт театра». Вернее будет сказать, что ЦИМ в партнерстве с фестивалем «Золотая маска» будет развивать программу, которую запустили два года назад. «Институт театра» был прикладной секцией ШТЛ, серией программ по настройке коммуникации между театром и обществом; назовем ее для краткости как Борис Юхананов свою программу для Электротеатра «Станиславский» — школой театрального зрителя. За два года у нас появились свои методики. Кое-чему мы научились. Горизонтальные связи внутри театра — хорошая вещь. Но театр способен строить горизонтальные связи среди других людей. Объединять, просвещать, гуманизировать — то есть изменять их ценности. Действуя в своих стенах и даже за их пределами. Что-что, а это шатээловцы умеют делать лучше многих. И такой работы сегодня, понятное дело, непочатый край.

Понравился материал? Помоги сайту!