Фотограф Евгений Молодцов заново переживает травму вепсского народа
В 2017 году фотопроекты на COLTA.RU разделены на несколько блоков. Пятый блок называется «Частное» и демонстрирует работы, проникающие в приватное пространство, за границы общепринятого и дозволенного, выносящие наружу индивидуальности автора и героя. Сегодня — «Вепсский лес» Евгения Молодцова.
От автора
«Вепсский лес» — это проект о поиске и утрате, о разрушении и вмешательстве. Возможно ли через присвоение чужой культуры и истории определить себя, свою идентичность внутри культуры, общности, территории? Сегодня мы не всегда осознаем важность принадлежности к локальному или коллективному пространству, из-за переселений, глобальных изменений в обществе и мире мы стали забывать собственную историю. Но можно ли восстановить связь с ней?
Я родился в Пензе, все детство провел в Тульской области, учился в Москве, а теперь живу в Санкт-Петербурге. Я с уверенностью могу причислить себя к национальности «русский», но не могу определить свою принадлежность к локальной/региональной группе идентичности. Не могу назвать себя ни туляком, ни пензенцем, ни тем более москвичом или петербуржцем. Возможно, причина в том, что моя семья потеряла связь со своей исконной территорией, своими корнями. Например, мои отец и дед — военные, которых распределяли по направлению, мой дед со стороны мамы — кореец, который по постановлению СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 21.08.1937 г. «О выселении корейского населения пограничных районов ДВ края» был переселен с семьей в Среднюю Азию, моя бабушка со стороны мамы участвовала в большой советской стройке в Тольятти. В российской и советской истории существовало множество причин, по которым человек лишался своей принадлежности и привязки к родному месту, был вынужден покинуть свой город или село. Это многочисленные переломные моменты в российской истории — Гражданская и Великая Отечественная войны, репрессии, большие советские стройки, перестройка и т.д.
Вепсский эпос «Virantanaz» увидел свет в 2012 году. В отличие от карело-финского эпоса «Kalevala», который стал поворотным пунктом в истории финской культуры и формировании финской идентичности, «Virantanaz» — это, скорее, попытка просто спасти от забвения, сохранить сказы, песни исчезающего вепсского народа в письменной форме. Делая кораблики из листков с текстом эпоса и пуская их по воде, я возвращаю, материализую, соединяю эпос с исконной землей вепсского народа.
Пространственно-временные трансформации, происходящие в последнее столетие (увеличение внутренней и международной миграции, ускорение информационных потоков и т.д.), оказывают существенное воздействие на процесс самоидентификации не только на территории России; это характерно для большинства населения Земли. Человек начинает испытывать существенные затруднения при определении своей связи с определенным географическим пространством, что позволяет ряду исследователей говорить о «новом кочевничестве» [1] и «номадической идентичности» [2]. Такое вынужденное «скитание по миру» противоестественно, оно лишает человека прочных социальных связей, стабильной идентификации. Зачастую государство вмешивается в регулирование этого процесса, ускоряя его и принуждая ассимилировать целые народы...
Когда я впервые оказался на территории Вепсского леса (исконный центр расселения вепсского народа), в деревне Нойдала, я увидел лишь полуразрушенные срубы домов. Сейчас там никто не живет, хотя еще 100 лет назад проживало около 150 человек. За последующие три года я побывал еще в 10 заброшенных вепсских деревнях. Если в начале XX века вепсов было более 30 000 человек, то сейчас, по данным последней переписи населения, их осталось менее 6000. Социально-экономические и этнокультурные связи вепсов оказались нарушенными во многом из-за политики насильственной ассимиляции культур небольших народностей в конце 1930-х годов, сталинских репрессий, действий государства 1950-х — 1960-х гг., направленных на изменение традиционной системы сельского расселения (политика ликвидации «неперспективных» деревень), административной и территориальной разобщенности (упразднение вепсских национальных районов в Ленинградской области и Республике Карелия в 1938 году), усугубленной бездорожьем [3]. В различные периоды нашей истории государство считало своей привилегией указывать людям и народам место их проживания и разрушать исторически сложившуюся привязку к определенной территории. Так, например, в СССР тотальной депортации были подвергнуты десять народов, из них семь лишились при этом и своих национальных автономий. Вепсы избежали тотальной депортации, но с 1938 г. по отношению к ним стала проводиться политика, направленная на ускорение их ассимиляции. Советское государство постепенно меняло курс на «слияние» всех наций в «социалистическую» и создание «новой исторической общности — советского народа». Согласно этой идеологии, дальнейшее самобытное существование миноритарных этносов представлялось бесперспективным...
Во время моих путешествий по заброшенным вепсским деревням я исследовал, как прошлое формирует настоящее: проецировал архивные фотографии, сделанные в этих местах около 100 лет назад, на срубы полуразрушенных домов. Я обращался к мифологии вепсов, к вепсскому эпосу и ритуалам, представлял себя вепсом и пытался пережить заново травму народа, повторял тот путь, которым народ уходил из Вепсского леса — в Ошту, Винницы и другие крупные районные центры. Моя интервенция в какой-то мере повторяет действия государства — она репрессивна и по отношению к месту, и по отношению ко мне. Я, как человек без конкретной локальной/региональной принадлежности, без принадлежности к малому народу, чувствовал в себе желание и необходимость присвоить чужую идентичность, историю, боль и травму вепсского народа. Зачем мне это? Ведь это стремление граничит с невозможностью. Мне кажется, что чувство связи с родной землей, своими корнями — необходимое условие для самоидентификации человека даже в условиях формирования современного «сетевого» общества «туристов» [4].
[1] Тоффлер Э. Футурошок. — СПб.: Лань, 1997. С. 56.
[2]Rosseel E. Nomadisation: social, psychological and cultural context for the XXI century? // Символы, образы и стереотипы: исторический и экзистенциальный опыт. Международные чтения по теории, истории и философии культуры. — СПб.: 2000, № 8.
[3] А.А. Башкарев. Влияние государственной политики СССР на ассимиляцию вепсов в ХХ веке. Научно-технические ведомости Санкт-Петербургского государственного политехнического университета. — СПб.: 2015, № 1 (215).
[4] «...в условиях виртуализации культуры, происходящей под воздействием высоких технологий, многие люди превращаются в туристов...» (Бауман З. Глобализация. Последствия для человека и общества. — М.: Весь мир, 2004. 185 c.)
Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах
Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается
Социолог Анна Лемиаль поговорила с поэтом Павлом Арсеньевым о поломках в коммуникации между «уехавшими» и «оставшимися», о кризисе речи и о том, зачем людям нужно слово «релокация»
Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым
Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова