Вне себя

На недавнем фестивале «Зеркало» в Иванове приз за лучшую режиссуру и награду молодежного жюри критиков «Голос» получила «Краткая экскурсия» Игоря Бежиновича, режиссера без фейсбука. Это странное роуд-муви о бегстве от цивилизации — очень симптоматичное кино. Его герои, молодые люди, с самого начала лишенные автором перспективы взросления и трансформации, растворяются в ландшафте уже в первых кадрах. Ровно то же происходит и с героиней другого фильма из конкурса «Зеркала» — «Взломщика» израильтянки Хаган Бен-Ашер. Сергей Сдобнов — о том, что происходит с героями молодежных драм, когда их роль заканчивается, а экран еще не гаснет.

Среди множества картин о травматичном взрослении «Взломщик» — наиболее радикальный случай полной зависимости, казалось бы, самостоятельного персонажа, этакой реинкарнации Лары Крофт на Ближнем Востоке, от любых внешних факторов. От просмотренного фильма, от встречи с любым прохожим, наконец, от инфантильности собственной матери. Старшеклассница по имени Алекс превращает каждый свой день в компьютерный квест, оставляя зрителя перед выбором — соучаствовать ли в ее бесстрашном экшене, сопереживать ли потерянному подростку или забыть о возрасте главной героини и наслаждаться распадающейся, детективной реальностью на экране.

Алекс в чужой квартире надевает бюстгальтер, только что украденный у спящей хозяйки, движение камеры замедляется, и все внимание переходит с героини на украденную вещь и тело взломщицы. Несовершеннолетняя воровка работает при отеле: собирает вещи отдыхающих в стирку, намазывает бедра отдыхающих женщин целебной грязью. Недавно квартиру, в которой девочка живет со своей вечно пропадающей без вести мамой, обчистили, но проникновение в номера постояльцев — вовсе не реванш. И даже не способ заплатить за аренду — хотя мама в очередной раз укатила и не оставила на жилье. Украсть — значит, присвоить не только имущество, но и часть чужой жизни, побыть некоторое время в другом теле или роли, потому что в своем мире невыносимо. Собственно, своего мира у девочки нет, мы видим только ее работу, знаем о том, что она не посещает школу, и в кадре — ни одного ее друга. В таких условиях воровство и другие аффективные действия героини напоминают конструирование хоть какой-то биографии, собирание своей истории из любого жизненного сора.

В мире без друзей лучший товарищ взломщицы — нож. Острым предметом можно вскрыть дверь, окно или порезать ногу. Хромая, девушка убегает от своей жизни и обворованной квартиры в номер отеля, включает телевизор на фразе «Fuck me hard» и, уже крича, повторяет эти слова в двери номера геолога-немца.

Все эксцентричные действия Алекс кажутся смелыми выходками подростка на грани фола, но каждый шаг воровки — повторение социальных моделей и ситуаций вокруг, так она учится самостоятельной жизни и взрослеет, а по пути не боится нарушать любые границы — личного пространства, собственного и чужого тела, заодно и стереотипное представление о виктимной телесности несовершеннолетних. Возраст Алекс точно определить не удается, немец несколько раз спрашивает ее: «Сколько тебе лет?» — и enfant terrible отвечает: «Сорок два». Камера почти не отрывается от тела девушки, оттесняя всех остальных персонажей, превращая их в фон для ее выходок, которые держат зрителя в постоянном напряжении и ожидании следующего опасного поступка. Такое интенсивное внимание к героине нормально для экшен-боевика или кинобиографии, построенной на истерии. Кажется, лишь один спокойный кадр — и взломщица, не зная, что делать дальше, исчезнет с экрана.

Причиной постоянной истерии, причем проявляемой чаще в действиях, чем в словах, оказывается почти отсутствующая в кадре мама, которая редко бывает дома, не отвечает на звонки дочери — а если перезванивает, то в те моменты, когда ребенок выходит на дело. Впрочем, и Алекс почти не бывает дома и тоже не платит за номер в отеле. Через весь фильм проходит очевидная метафора дикой жизни — гепарды из питомника, за которыми ухаживает взломщица; одного из них она запрет в квартире с вернувшейся матерью.

Мы ничего не узнаем ни о прошлом, ни о будущем Алекс, словно у нее осталось только хрупкое настоящее. В фильме, по сути, нет героини, она растворяется в тени своих поступков. Намеком на обреченность такой жизненной стратегии становится сцена, в которой Алекс стоит на краю обрыва и перекрикивается с немцем-геологом. Кто поручится, что девочка не сделает шаг вперед?

Действия Алекс похожи на опыты героев «Толстой тетради» Аготы Кристоф. Близнецы из романа осваивают мир сами — вне общества обучаются чтению по Библии, бьют друг друга, чтобы понять боль, убивают кошку, чтобы пройти тему «убийство», все их поступки — самообразование, выходящее за привычные представления о человечности.

В этом жанровом кино все шаги неожиданны, грубы и порой плоски, потому что созданы нарочито. Штампом выглядит и подростковая истерия героини: вместо мамы в телефоне постоянно слышны слишком знакомые по десятку других фильмов фразы автоответчика. Эти слабые моменты разрушают ритм ленты и почти полностью стирают образ расчетливой и опасной красотки до двадцати, а в кадре остаются одинокий ребенок и его страх остаться наедине с собой. Именно этот страх заставляет Алекс растворяться в городе, приключениях, случайных встречах. Избыток этого неотрефлексированного настоящего не дает возникнуть горизонту будущего — но не это ли главный симптом современности, сосредоточенной на пошаговом решении мелких практических задач и переживающей кризис идентичности?

Тот же процесс растворения субъекта проиллюстрирован в хорватской ленте «Краткая экскурсия». Молодой режиссер Игорь Бежинович снял картину о состоянии городского жителя — географической и психической потерянности среди потоков людей и информации. В кадре нас ждет природа Хорватии, очищенная ластиком редукции и традиции от налета цивилизации. «Краткая экскурсия» — испытание для рационального европейца, он уже пережил ницшеанскую и шпенглеровскую критику своей продуманной жизни, но все еще пытается найти причину в любых событиях на экране.

Беззаботные Балканы и бесконечное лето, хорватский парень Стола встречает старого знакомого Роко, который ведет Столу и случайных знакомых через леса и поля к мистическим фрескам в заброшенном монастыре Градина. Из всей компании до цели по сути доберется только закадровый голос, сопровождающий единственного настоящего героя этой картины — очарованного зрителя.

Парни и девушки лениво ползают между палатками на музыкальном фестивале на Истрии — скоро для многих наступят следующий день, встречи с алкоголем, новые костры и тела — все то, что делает нас живыми. «Краткая экскурсия» оказывается воронкой, затягивающей всех зрителей в хорватскую глубинку, к стойке деревенского бара или к началу лесной тропы, дороги из желтого кирпича, ведущей в мир, где философские вопросы рождаются из ландшафта.

Задача режиссера — показать судьбу очередного потерянного поколения. Если во «Взломщике» растворяется одна героиня, то в хорватской ленте почти все персонажи исчезнут, сольются с безликим пейзажем, словно персонажи Брейгеля. Тут замысел — снять фильм о тех, кто потерялся еще до начала путешествия. «Краткая экскурсия» не похожа ни на «Черный обелиск» Ремарка, ни на «В дороге» Керуака — манифесты поколений, опустошенных войнами и собственной беспомощностью. В этот раз генерация окончательно заплутала не в катастрофах истории, которой в картине вовсе нет, а в единственном источнике ощущений — собственном теле, оставшемся наедине с дионисийской природой. В лесах Истрии саундшафт создают местные колдуны и птицы, а не бульканье и трели мобильных телефонов, путешественники напиваются, наблюдают аллегорических деревенских Венер — только эти встречи и оживляют философский путь Столы и его знакомых, как и во «Взломщике» события и случаи затмевают протагонистов. Никто путешествует в никуда — в финале оказывается, что никакой Градины нет, точнее, это название множества местечек на карте Хорватии. Размытость географической цели становится психологическим состоянием потерянности — спасения от самого себя. Если герои, скажем, пьес Беккета, раздавленные ужасами Второй мировой и очередным провалом европейского гуманизма, еще пытались двигаться (телом и мыслью), то марионетки Бежиновича уже ничего не хотят. Их бесцельность сначала завораживает, безответственность манит. Поколение, которое не может определиться, надеясь, что культура выберет способ существования или социальную маску за него, заведомо отказывается думать о будущем. Их вполне устраивают дионисийские пиры в тавернах, повторяющиеся музыкальные фестивали, бесцельные поиски фресок, встречи с местными колдунами — зачем удивляться своей жизни, если вокруг столько аттракционов. Европейская культура всегда привязывала человека к потреблению чужого опыта, историй, превращая мимесис в патологическую, жизнеобеспечивающую привычку, а событие — в легальный наркотик. Добро пожаловать в Парк культуры Needle Park.

Понравился материал? Помоги сайту!