25 декабря 2017Кино
374

Белый господин поэт

Фестиваль видеопоэзии «Пятая нога»: что это было

текст: Василий Корецкий
Detailed_pictureКадр из видео «Азбука»

Что такое вообще видеопоэзия, нужны ли ей текст или даже видео, кто — настоящий видеопоэт, а кто — неизвестно кто — эти вопросы задаются год от года, а ответов на них по-прежнему не существует. Хотя в Википедии и есть статья, посвященная феномену видеопоэзии, есть теоретические работы о нем, а также фестивали поэтического видео — вот, например, «Пятая нога», уже третий раз проходящая в Питере (параллельно вручению Премии Аркадия Драгомощенко).

Ну, текст, пожалуй, все же необходим — ведь именно в ответ на вызов текстом и рождается жанр, отличный и от поэтического кино, и от экранизации. Сама форма видеопоэзии — это предел медиума видео (или, шире, кино). Визуализация текста всегда была почти непосильным испытанием для кинематографа, генетически лишенного приема метафоры (поскольку референт в кино практически совпадает с означающим) и потому либо обреченного быть вульгарной «реалистической» инкарнацией литературы, либо вынужденного радикально порвать со стихией вербального — «прощай, речь!».

С другой стороны, поэзия, в отличие от прозы, всегда была тайным союзником кино. В своем стремлении к освобождению от диктатуры смысла, значения, понимавшегося как насилие доминирующей культуры (в свою очередь, приравненной к идеологии), экспериментальное кино 1970-х (так называемое структурное, или материалистическое) охотно оглядывалось на опыт поэзии. Работы таких авторов, как Питер Гидал или Холлис Фрэмптон, были отчаянными (и обреченными) попытками воспроизвести визуальными средствами ту тонкую игру с автономными (от говорящего) структурами языка, которую обычно ведет поэзия, работающая на грани афазии и сигнификации. Например, «Теорема Цорна» Фрэмптона — канонический пример чистой видеопоэзии, в которой видео, работающее с найденным текстом (уличных вывесок), повторяет футуристические эксперименты с фонемами, стремящимися собраться в лексемы — но все время вновь соскальзывающими в номенклатурный порядок (изображения слов в фильме организованы по алфавитному принципу), еще не испорченный определенностью осмысленного значения.

В свете этого примера значительная часть работ наших современников и соотечественников, приславших свое видео на конкурс «Пятой ноги», увы, выглядит страшно далекой от понимания границ возможностей и особенностей визуального. Логоцентризм русской культуры всегда казался мне журналистским мифом — но вот живые доказательства: либо нерефлексивная, буквальная визуализация поэтического текста, либо ассоциативный, так сказать, видеоряд в духе музыкального видео. Конечно, часто такое визуальное решение конгениально экранизируемой поп-поэзии, как, например, в видео Инги Шепелевой или Заремы Заудиновой (текст Александры Шиляевой), в которых темой поэтической работы становятся не сам феномен речи и вопросы ее автономии, структуры, формы, артикуляции, собственно сигнификации, а эмоциональные переживания лирического героя, совпадающего, в общем, с автором.

Но стоит авторам допустить в своих видео хотя бы минимальный зазор между изображением и текстом, как светопись становится мощным усилителем звукового письма, придавая ему не формальную многослойность, не визуальные костыли, но настоящую многомерность. Так происходит, к примеру, в работе Руфи Дженрбековой и Марии Вильковиской «Новый куст» (один из двух победителей конкурса): к текстовой и фонетической игре добавляется та самая, скользящая по границе сигнификации, игра образов, одновременно связанных с текстом и в то же время образующих внутри него — и внутри себя, между собой — новые синтаксические (или предсинтаксические?), едва ощутимые связи.

Другой замечательный пример неразрывных, взаимодополняющих аудио и видео — работа Егора Севастьянова на стихи Эдуарда Лукоянова: текст, сталкивающий в одной строфе рекламные предложения супермаркета и события из сводок политических/военных новостей, зачитывается оптимистическим голосом на стоянке перед моллом (статичная камера документирует унылые ряды припаркованных машин и редких покупателей, опасливо перебегающих поле зрения).

Иную тактику (по опыту прошлогоднего конкурса назовем ее синтетической, то есть предполагающей разрыв между текстовым и визуальным медиа, решительное, даже волюнтаристское, переосмысление поэзии средствами видео) избрала Мария Полякова, автор второй работы-победителя. Ее «Азбука» на текст Пригова «Азбука 9» снята в Колпинской колонии для несовершеннолетних: заключенные и сотрудники ФСИН произносят на камеру отдельные строфы приговского букваря, по букве на каждого. Эффект от такого прочтения двойной. С одной стороны, освободительный мессидж работы Пригова, обживающего мертвую номенклатуру букв, наделяющего лишенный значения алфавитный порядок смыслом — живым, мистическим, ироничным, — тут усиливается аналогичным режиссерским приемом: участие в съемке явно становится праздником как для осужденных, так и для охранников/воспитателей, каждый из них, произнося короткий текст перед камерой, становится уникальным субъектом, а не заключенным, определяющимся лишь своим номером и статьей УК. С другой стороны, текст Пригова здесь сам перестает быть объектом рафинированной, элитарной культуры, замкнутой в своей собственной, непонятной чужакам символической системе (как и современная поэзия вообще), и обрастает брутальной мускулатурой уличной, даже блатной, поэтики, обнаруживая в себе живое, а не плакатное или утрированно-«поэтическое» слово.

Любопытно, что подобный прием прямого, эффектного жеста вызывает смущение и подозрение у культурного сообщества, как будто чистые аффекты (и связанное с ними автономное, независимое суждение) есть вещь ужасно скомпрометированная. Сойдясь в том, что Полякова точно и удачно работает и с видео, и с поэзией, и со зрителем, жюри немедленно задумалось — а как она работает с исполнителями? Нет ли тут какой-нибудь эксплуатации? Не пострадали ли чьи-то чувства в процессе съемок? Условия и контекст производства «Азбуки» неизвестны — и, хотя здравый смысл подсказывает, что главным источником страданий людей на экране тут является российская система исполнения наказаний, смутное подозрение в виновности автора на несколько минут повисло в зале.

Такое же эмоциональное отторжение вызвала впечатляющая работа Андрея Сильвестрова «Невидимый футбол». Здесь стихотворение Дмитрия Данилова, посвященное низовому футболу, зачитывается в снежной пустоте виртуальной реальности (единственная VR-работа в конкурсе). Зритель оказывается на белом поле наедине с выкрашенным в белый цвет, почти обнаженным актером театра буто, замершим в, как кажется, вечном ударе по несуществующему мячу. Тактильность нового, непривычного медиа совершенно заслонила деликатность визуального решения — настолько, что экспертами поэтического фланга высказывались предложения рассматривать «Невидимый футбол» отдельно от остальных работ: это, мол, вовсе и не видео даже.

Сходный эффект — у крайне интересной работы «Опыт» Группы Эсфирь Шуб, упавшей в расщелину между поэтическим и кинематографическим контекстами. Этот видеодиптих на тексты Иды Бёрьел (фрагмент книги «Ма») и Александра Авербуха (фрагмент цикла «Временные, но исправимые неудачи») посвящен катастрофам — случившимся как с человечеством, так и с планетой еще до его появления. Звучащий за кадром фрагмент из Бёрьел описывает первокатастрофу — распад протоконтинента Пангеи, текст Авербуха — документальная поэзия, работающая с дневниками времен Великой Отечественной (увы, смысл и контекст этого фрагмента не считывались зрителями, незнакомыми с литературным материалом). Видео — сверхэффектные сами по себе (эта «самоигральность» стала основным аргументом «против» в обсуждении работы) документальные кадры горящего цеппелина «Гинденбург» и научная макросъемка циркуляции крови в капиллярах шпорцевой лягушки, найденная авторами на ЛСДФ. Как и в соответствующих текстах, тектоника и история тут преломляются в нечто большее, чем интимность, — в физиологическую телесность (тело как микрокосмос, в котором также случаются войны и стихийные бедствия). Вдобавок использование одного и того же видеоматериала для иллюстрации столь разных текстов кажется уже само по себе достаточной рефлексией над универсальностью и чрезмерной зрелищностью этих кадров, подавляющей любой наложенный текст.

Слабоартикулированные, работающие на тонкой грани фаунд-арта или даже буквализма работы, напротив, пользовались почти единодушным сочувствием и литературной, и кинематографической части жюри. Во-первых, это «Колесо обозрения», где виды советских барельефов на космическую тему и хроника парка развлечений, довольно остроумно-адовая, служат фоном для стихотворения Александры Цибули (она же — соавтор видео), точечно пересекаясь образами текста. Во-вторых — «Законы» Анастасии Вебер (стихи Анны Глазовой). Здесь намеренно аматорское видео до самого финала держится вульгарно-поэтической иллюстративности, рифмуя спящего в метро пассажира и спящего за стеклом зоосада волка («чтобы был человеку волк — волк, чтобы под кожей над сердцем шли от стыда красные пятна, когда на тебя смотрят» — рефреном повторяется за кадром). Камера с угрозой следит за беззащитным пассажиром (удивительно, как вооруженный гаджетом взгляд теряет нейтральность и становится потенциальным средством скрытой агрессии) — но банальность самого материала стирает любые нюансы исполнения.

К сожалению, главным открытием фестиваля — лично для меня — стали не работы, а шокирующая невозможность диалога. И между участниками жюри — литературная и кинематографическая фракции у нас, как оказалось, говорят на совершенно разных языках, причем именно литературная среда больше склонна к методологической рефлексии и оспариванию методов и целей работ (тут стоит вспомнить, что методы кинокритики вообще исторически были позаимствованы у критики литературной). И между представителями российского и международного контекстов: тут показательна атака на жюри Маши Годованной (ее работа «Только два слова» тоже была в конкурсе) — обвиняя коллегию в преступном невнимании к пропаганде цисгендерной нормативности, объективации и расизма, содержащихся, по мнению Маши, в части конкурсных работ (заметим — самых неинтересных с художественной точки зрения), и в обсуждении проблем, «давно уже решенных» в мире (видимо, в ином, цивилизованном, мире), Годованная невольно сама оказалась в колониальной супремистской позиции посла цивилизации в варварской стране — с присущей подобному мышлению слепотой к локальным культурным особенностям и нюансам развития. К примеру, упомянутые элементы расизма — это, очевидно, работа Шепелевой «Белый господин творец», апеллирующая, как и некоторые другие сочинения автора, вовсе не к расовой теории, а к якутским эпосу и пантеону (Шепелева — из Якутии и активно использует свою якутскую идентичность в поэтическом творчестве).

Это отсутствие общего языка, общепонятной терминологии, внятных ориентиров, позволяющих, пусть и на короткое время, прийти к принципиальному консенсусу относительно того, что такое хорошо и что такое плохо (хотя бы в жанре видеопоэзии), теоретически может казаться привлекательным, этакой победой над западным тоталитарным позитивизмом. На деле же это, как и во Франции 1968-го, заканчивается неразборчивой какофонией реплик, гулом, шумом непродуктивной полемики — и эта проблема невозможности выбора между, грубо говоря, большевистской и маоистской тактиками культурного сопротивления норме остается все еще нерешенной.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Разговор c оставшимсяВ разлуке
Разговор c оставшимся 

Мария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен

28 ноября 20245148
Столицы новой диаспоры: ТбилисиВ разлуке
Столицы новой диаспоры: Тбилиси 

Проект «В разлуке» начинает серию портретов больших городов, которые стали хабами для новой эмиграции. Первый разговор — о русском Тбилиси с историком и продюсером Дмитрием Споровым

22 ноября 20246698
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 202413252
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202419715
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202423786
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202429082
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202429732