1 августа 2018Кино
162

О Расторгуеве

Вчера в Центрально-Африканской Республике погиб режиссер-документалист Александр Расторгуев, снимавший фильм о ЧВК «Вагнер»

текст: Алексей Артамонов
Detailed_picture© Рамиль Ситдиков / РИА Новости

Александр Расторгуев не очень любил давать интервью, во всяком случае, рассказывать про себя — по долгу службы мне часто приходилось с этим сталкиваться. Пытаясь загуглить те немногие, что существуют, обнаруживаешь, что половина ссылок упрямо ведет к другому Расторгуеву, лидеру группы «Любэ». В том, что режиссера фильмов о мальчиках в тюрьме («До свидания, мальчики») и о роте голых солдат накануне их гибели в Чечне («Чистый четверг») алгоритмы связали с главным псевдолирическим рупором нового державного милитаризма, есть какая-то и правда, и насмешка. Вполне в духе кино Расторгуева. Родину он любил точно не меньше. И все пытался за уродливым русским жаром увидеть проявления искренней нежности.

Записывать речь Расторгуева было очень удобно. С ней ничего не нужно было делать. Он говорил лучше, чем многие пишут, всегда образно, метко и емко. Он был настоящим интеллектуалом, которого в кино по капле из себя же выдавливал. Невозможно интерпретировать и видеть одновременно. Или интерпретировать и действовать — а он в нашем доке был главным мастером провокации: не зрителя — героя. Сам он это для себя однажды сформулировал так: «Когда проходит куриная слепота всякого умничанья и серьезного отношения к себе, мир становится полным тайными знаками. Маяками». Просто видишь — и на весла.

Маячит сложность, которую голыми руками не ухватить и простым наблюдением не высидеть. На фоне основной массы сострадательной российской документалистики, свято верящей в объективность взгляда и незыблемость дистанции, сам Расторгуев смотрелся диковато. Он не стеснялся быть жестким, даже жестоким, не только находить, но и показывать в своих героях отвратительное — или смешное. Большинство его фильмов — карнавал убогой русской жизни: «Дикий, дикий пляж» — не Босх, как часто говорят, — Рабле. Именно так ему удавалось пробиться к подлинному содержанию народной культуры. Культуры не «их», а нашей, общей, в которой высокое и низкое сплелись в общем гротеске. Себя он не противопоставлял, но брал смелость смотреть и монтировать. Чтобы в неприглядном обнаружить подлинное. Он и сам был неудобным, несдержанным человеком, а иногда — во всяком случае, в Фейсбуке — и настоящим мудаком. С ним можно было не соглашаться, но не верить ему было сложно.

Придя в документалистику с телевидения (за «Чистый четверг» всю творческую группу фильма уволили с канала «Дон-ТР»), он не стеснялся пользоваться «грязными» методами: монтировать по смыслу, накладывать музыку, использовать скрытую камеру. Его фильмы — целая антология различных приемов документального кино: от мухи на стене до занозы в заднице. Он был безжалостен — и к себе, и к реальности. К своим героям он подходил очень близко. И лучше других чувствовал неистребимую русскую потребность в исповеди, в которой стирается грань между актерством и эксгибиционизмом, личным и публичным, между чернухой и достоевщиной.

На ТВ, используя его же методы, Расторгуев и пытался вернуть правду жизни — с той разницей, что обычно телевидение — это фикшен, выдающийся за реальность, он же выстраивал и достраивал из реальности нарратив. Он, как Херцог, хорошо осознавал, что элемент вмешательства, режиссерская воля нужны, чтобы приблизиться к правде. И, кажется, был одним из немногих в нашем документальном кино, кто понимал, что реальность — материал, а не цель. Что кино — это драматургия, кино — это монтаж.

Не так давно я брал у него очередной комментарий для материала про советские короткометражки. Он говорил о фильме Павла Когана «Взгляните на лицо», в котором сценарист Сергей Соловьев вместе с режиссером придумали снимать зрителей в Эрмитаже. Он говорил, что в кино самое главное — личное изобретение, что открытие Когана/Соловьева в том, что они сделали кинематографический объект субъектом. Эту мысль он довел до конца на практике, когда вместе с Павлом Костомаровым они решили передать камеры в руки героев («Я тебя не люблю», «Я тебя люблю», проект «Реальность»). Эпоху селфи и stories они не предвосхитили, но поставили на службу реальности, которая может быть обнаружена буквально за каждым углом — и при некоторой режиссерской работе стать универсально интересной. Жизнь врасплох, но теперь своя собственная, которая из материала хочет превратиться в фильм. В этом ей нужна помощь, она об этом знает, потому так охотно люди участвуют в этих проектах. При содействии автора, который из режиссера превращается, скорее, в продюсера, в этих роликах, фильмах и заявлениях проявляется и проговаривается что-то еще помимо того, что хотят сказать о себе сами люди.

На художественно обработанную реальность спрос есть везде; я лично в этом убедился недавно, когда с фильмом Лизы Козловой мы ездили по маленьким городам Ивановской области. Люди, которые до того никогда не смотрели документальное кино (им просто негде было его увидеть), приходили, смотрели, обсуждали. Сложно сказать, что тут важнее — выстроенная из сырого материала жизни структура, высказывание или эффект узнавания вкупе со зрительской дистанцией. Одно от другого отделить непросто. Расторгуев и его коллеги эту общую человеческую потребность прекрасно ощущали. Одним из последних их проектов был сериал «Это я» для Первого канала. С первого раза не сработало: боясь рисковать, сериал неудачно поставили в сетку, а потом и вовсе сняли с эфира, перенеся на сайт. Но сам факт его появления говорит о многом: их предположения в очередной раз совпали с действительностью. Просто остальным нужно чуть больше времени, чтобы догнать. Дорогу для этого Расторгуев уже проложил.

В последние годы он вообще все больше пренебрегал своим собственным кино ради чужих и коллективных проектов. Расторгуев, Костомаров, Пивоваров — это те, кто превратил у нас документальное кино в сеть, в цеховой труд, собрав вокруг себя смелых и талантливых молодых документалистов, готовых отправляться в любые уголки необъятной страны за материалом. В политической журналистике эти побеги приживались быстрее. «Срок», а затем и «Lenta.doc» — не ролики даже, а полноценные короткометражные документальные фильмы на горячие темы — были их главным успехом на этом поприще. Проект, уникальный не только в масштабах России, — и один из немногих рабочих примеров политического кино быстрого реагирования сегодня.

Расторгуев многое открыл (помимо всего перечисленного — «Норильск-фильм», например, — первый российский интерактивный веб-док), ему нужно было все время изобретать что-то новое. Люди, близкие к нему, говорили, что в последнее время он находился в глубокой депрессии. Реальность сопротивлялась, не поспевала за его идеями. Он не знал, куда двигаться дальше, и отказывался мириться с происходящим в общественной жизни. Бескомпромиссность и отчаянность Расторгуева снова оказались более востребованы на политическом поле — вместе с Орханом Джемалем и Кириллом Радченко он отправился в Центральную Африку снимать фильм про ЧВК «Вагнер». За каким маяком найдешь свою судьбу, как и своего героя, никогда не знаешь.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет»Журналистика: ревизия
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет» 

Разговор с основательницей The Bell о журналистике «без выпученных глаз», хронической бедности в профессии и о том, как спасти все независимые медиа разом

29 ноября 202319747
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом»Журналистика: ревизия
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом» 

Разговор с главным редактором независимого медиа «Адвокатская улица». Точнее, два разговора: первый — пока проект, объявленный «иноагентом», работал. И второй — после того, как он не выдержал давления и закрылся

19 октября 202325161