22 ноября 2019Кино
186

Мика Таанила: «Я заворожен историями провалов и несовершенств»

Финский видеохудожник и документалист-экспериментатор — о технологической сингулярности и будущем кино

текст: Дмитрий Фролов
Detailed_picture© Anne Hamalainen

24 ноября в московских кинотеатрах «Звезда» и «Юность» начинается ретроспектива финского видеоартиста Мики Таанилы; показы также пройдут в Санкт-Петербурге, на Новой сцене Александринского театра и в «Порядке слов». Дмитрий Фролов поговорил с Таанилой о крахе утопий — магистральной теме его творчества.

— Я время от времени сталкиваюсь с понятием «технологической сингулярности». Оно означает гипотетический момент в будущем, после которого научно-технический прогресс станет настолько быстрым, что перестанет быть доступным человеческому пониманию и приведет к изменению самой природы нашего общества. Верите ли вы в такой поворотный момент в будущем?

— Да и нет. Я верю, что такой момент, скорее всего, наступит, и я, в первую очередь, связываю его с работой над созданием искусственного интеллекта, которую сейчас ведут многие ученые. В одном из моих фильмов — «RoboCup99» — они как раз размышляют на этот счет. По их оценкам, такой момент наступит в 2050 году, и я делаю такую же ставку.

— Я задал такой вопрос, потому что понятие технологической сингулярности еще и объединяет две ключевые, на мой взгляд, темы в вашей художественной практике — технологии и время, в частности, мысли о будущем. Вы бы могли назвать себя технооптимистом?

— Не думаю. Я действительно размышляю об этом уже довольно давно, и я сделал несколько фильмов и музыкальных проектов о технологиях. Я восхищен тем, как ускоряющийся прогресс влияет на нашу повседневность, особенно с помощью мобильных устройств. Но я не считаю себя технократом или поборником технологии как таковой. Если честно, я совсем не фанат прогресса. Впрочем, я и не пессимист; это просто нечто, что я хотел бы обсуждать в своих фильмах. Технология как таковая — это очень конкретная вещь, а я воспринимаю кино как искусство конкретного. В реальном мире всегда есть нечто конкретное, и это можно показать с помощью камеры и еще как-нибудь. Затем можно собрать композицию из этого конкретного материала. И я думаю, что кино о технологиях — это отличный способ обсуждать наши ценности, убеждения и даже религию. Какую жизнь мы хотим прожить здесь, на Земле? Какого рода мечты или образ жизни мы хотим иметь? Демонстрируя конкретную, порой грубую и топорную технологию в своих фильмах, я стараюсь касаться именно этих тем. Но — возвращаясь к вашему вопросу — мой подход к технологиям двойственный. Я, к примеру, постоянно пользуюсь современными средствами коммуникации вроде того же Skype, но я далеко не в восторге от них, потому что все они полны противоречий.

— Ваши фильмы порой рисуют весьма постгуманистический мир, в котором принтеры исполняют симфонию, а роботы играют в футбол. Но кажется, что вам не менее интересно, какие люди стоят за этими технологиями.

— Мне кажется, что в людях и машинах меня привлекает одно и то же, а именно — их хрупкость и несовершенство. Мы, люди, постоянно стремимся делать все, что в наших силах, чтобы жизнь стала лучше. Но важно понимать, что никто не идеален. То же самое с передовыми технологиями: они всегда направлены в сторону цифрового совершенства, невероятно точного и безошибочного. В этом заключаются наши мечты и желания. И меня больше всего интересует именно тот момент, когда происходит сбой и что-то не работает, когда инновация проваливается и производит глитч, становясь ломкой и шаткой. В этот момент технология напоминает человека: она такая же хрупкая.

— Наш разговор напомнил мне также о финских медиаархеологах Эркки Хухтамо и Юсси Парикке. Они смотрят на забытые технологии и выискивают в них признаки нашего времени, а также различные видения будущего. Такой подход встречается и в ваших фильмах.

— Да, они действительно настоящие специалисты в изучении архивов и археологическом подходе к истории медиа. Я знаю обоих, и мне очень близко то, что они делают, я слежу за их текстами. Но также важно помнить, что я не считаю свои работы научными исследованиями. Я думаю, что они — нечто противоположное. Это произведения искусства, будь они спекулятивными, основанными на вещах из реальной жизни или же на архивных материалах. Но я создаю композицию из этих элементов, и я рад, когда мои фильмы ставят меня самого в тупик и я толком не знаю, о чем они на самом деле. Я — человек совсем не академического толка. Впрочем, обращаться к истории технологий — это очень интересно. Когда мы делали фильм с Эркки Куренниеми, я прочитал довольно много текстов Ричарда Бакминстера Фуллера. У него была идея, что предсказать, какой будет жизнь через 40 лет, можно, вернувшись в прошлое ровно на тот же промежуток времени. Это предполагает создание мысленного пространства с тремя сосуществующими временными слоями: настоящим временем нашей жизни, предсказаниями ближайшего будущего и материалами из недавнего прошлого. Мне кажется, это действительно есть во многих моих работах, но особенно заметно в фильме о проекте Futuro. Он был сделан как раз спустя 30 лет после того, как этот дом был спроектирован, но по факту это фильм о будущем.

© Samppa Erkkila

— Кстати, а этот проект дома Futuro тоже был основан на идеях Фуллера? Насколько я знаю, он сам разработал дизайн подобного мобильного дома.

— У него даже была мечта о мобильных городах. Но дом Futuro был разработан в Финляндии в 1968 году, скорее, под косвенным влиянием Фуллера и некоторых других людей. Впрочем, такой футуристический образ мышления был очень распространен и широко представлен в архитектуре и дизайне того времени. Как раз тогда человек впервые ступил на Луну, и в воздухе витало много надежд на то, что технологии помогут нам в будущем. Я уверен, что архитектор Марри Сууринен был хорошо знаком с идеями Фуллера, но, возможно, испытал его влияние не напрямую.

— Вы как раз, в первую очередь, и интересуетесь такими мечтами и надеждами?

— Да, мечтами и утопиями. И в особенности тогда, когда они не воплощаются. Я заворожен историями провалов и несовершенств вроде случая с Эркки Куренниеми. Имея столько фантастических идей, он так и не воплотил их в течение своей жизни. Или мой более недавний документальный фильм про атомную электростанцию в Финляндии. Мы уже снимали его довольно долгое время, когда я осознал, что этот фильм — на самом деле, тоже о тех же самых умирающих технологиях. Мы не планировали этого изначально, но стало понятно, что атомная энергетика уходит корнями в послевоенную историю и сейчас кажется чем-то далеко не самым полезным и умным для нашего настоящего и тем более будущего. Или можно еще сказать, что это фильм об утопии, которая вот-вот развалится. Хотя я надеюсь, что нет, конечно… Но электростанция до сих пор не открыта, и задержка уже превышает 10 лет. Там все еще очень много проблем.

— В этом фильме звучит удивительная музыка группы Pan Sonic, с которой вы часто сотрудничаете. Вы также сделали ряд музыкальных клипов и фильмов о музыке. Почему она так важна для вас?

— В первую очередь, это просто лучший способ представить то, что не может быть репрезентировано в кино ни изображением, ни речью, а именно — чувства и эмоции. С помощью музыки они идут прямо по вашему позвоночнику и попадают в бессознательное. Я всегда стараюсь использовать очень точную музыку, подбирая ее для конкретного контекста. Но это очень мощный элемент, почти как динамит, поэтому с ним нужно быть осторожным. Вторая причина — музыка напоминает мне о моем подростковом возрасте, когда я и мой друг Антон Никкиля играли в панк-группе Swissair. Это была довольно хаотичная и непрофессиональная деятельность, но невероятно освобождающая. И с возрастом воспоминание об этом становится все важнее.

— Родители Антона были политически ангажированными людьми и принимали участие в движении «новых левых». А какой бэкграунд у вас?

— Моя семья имела очень мало общего с искусством и была типичной буржуазной ячейкой среднего класса. Моя мать была фармацевтом, а отец — геологом. Но я ходил в ту же самую школу, что и Антон, мы с ним знакомы с девяти лет. Именно дружба с ним стала моими воротами в мир искусства в целом и в мир панк-рока в частности. Тогда же, начиная с 14–15 лет, я начал интересоваться кино, литературой, поэзией и т.д. Но иногда я в шутку думаю, не повлияла ли на меня косвенно и профессия отца, хотя это, конечно, очень спекулятивно. Он был геологом, изучал подземные течения, различные слои земной коры и раскапывал то, что находится под поверхностью.

— Насколько я знаю, в Хельсинки с 1990 года существовал кооператив кинематографистов — Helsinki Filmmakers Co-op. Имели ли вы к нему какое-нибудь отношение?

— Я не был непосредственно вовлечен в основание кооператива, потому что учился в тот момент в киношколе в Лахти, в 100 км от Хельсинки. Но, когда я вернулся из Лахти, я стал его активным участником и даже работал там, разрабатывая мои проекты вместе с Сами ван Ингеном и Сеппо Ренваллом.

— Программы, которые вы составляете для фестиваля в Оберхаузене, посвящены особым формам экспериментального кино, выходящим за пределы экрана. Вы и в своей собственной художественной практике часто имеете дело с expanded cinema, инсталляциями и театром. Почему вам кажется важным искать кино где-то еще?

— Потому что культура динамического изображения меняется все время, нравится нам это или нет. Стандартная ситуация кино, когда мы идем в синематеку и смотрим полнометражные ленты в хорошем качестве, существует до сих пор. Есть также и глубокая музейная традиция, немного романтичная, за что она мне нравится, конечно. Но я бы хотел также думать об альтернативах и параллелях этим двум моделям. И, я думаю, это опять возвращает нас к вопросу о будущем. Здесь можно спекулировать и мечтать о том, каким кино может быть в будущем. Конечно, оно уже в реальности айфонов и компьютерных экранов, но это не единственный путь. Оно может быть более человеческим — или, по крайней мере, более неожиданным. Так что я воспринимаю свою кураторскую деятельность так же, как собственные фильмы. Это еще один способ задать извечный вопрос, что такое кино и каким оно может быть в будущем.

КИНО: ВЫБИРАЙТЕ ГЕРОЕВ ДЕСЯТИЛЕТИЯ



Понравился материал? Помоги сайту!

Ссылки по теме
Сегодня на сайте
Разговор c оставшимсяВ разлуке
Разговор c оставшимся 

Мария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен

28 ноября 20245055
Столицы новой диаспоры: ТбилисиВ разлуке
Столицы новой диаспоры: Тбилиси 

Проект «В разлуке» начинает серию портретов больших городов, которые стали хабами для новой эмиграции. Первый разговор — о русском Тбилиси с историком и продюсером Дмитрием Споровым

22 ноября 20246608
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 202413173
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202419646
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202423715
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202429016
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202429668