Жаклин Лентзу: «Есть ли шанс не заболеть, если живешь по чужим правилам?»

Артемида давно не была дома. Но вот она вынуждена вернуться в Афины, чтобы стать сиделкой своему отцу, с которым никогда не была особенно близка. Когда врач сообщает, что причины аутоиммунного заболевания (рассеянный склероз) следует искать в психологии человека, Артемида пытается понять, что разрушило тело ее отца, и узнает его многолетнюю тайну.

«Луна, 66 вопросов» — полнометражный дебют гречанки Жаклин Лентзу, известной своими экспериментальными короткометражками, основанными на образных ассоциациях, снах и интуиции. 9 июля в летнем кинотеатре Garage Screen состоится показ фильма.

— Когда ты спросила меня, понравился ли мне твой фильм, ты добавила, что сама не уверена в том, что он тебе нравится. Почему?

— Мои отношения со своими фильмами похожи на отношения с самой собой — иногда я нравлюсь себе, иногда нет. Я работаю над этим. Я вкладываю в свои фильмы свое сердце, поэтому я ужасно уязвима, когда люди наконец смотрят их. Ужасно.

— «Луна, 66 вопросов» — твой полнометражный дебют. Но ты не первый раз рассказываешь историю, в которой печальные события заставляют юных героев почувствовать себя взрослыми и взять на себя ответственность за членов своей семьи (об этом был короткометражный фильм Жаклин «Лиса». — А.М.). Почему тебя интересует эта тема?

— Меня очень интересуют дети как личности. В детские годы все может быть создано или разрушено: идеи любви, безопасности, доверия. У меня самой было сложное детство, довольно суровое, и мне приходилось жить с тяжелым грузом. Мне захотелось снимать фильмы об этом. О детях-выживших, которые превращаются во взрослых-выживших.

— Как лаканианская игра слов «истерия-история» связана с твоим фильмом?

— Я очень люблю эту игру слов. Когда я наткнулась на нее, у меня прямо глаза засияли. В моем фильме дочь бессознательно, а иногда и сознательно пытается выяснить, исходя из симптомов отца, в чем причина его дегенеративного заболевания — его «истерии». Для себя она находит ответ в том, что это связано с его личной историей. Кстати, я с самого начала планировала, что Артемида узнает секрет отца (узнает о его гомосексуальности. — А.М.), но я не знала, как именно она это выяснит, и написала сцену в машине (Артемида обнаруживает фотографии отца с подписями на обратной стороне. — А.М.) всего за неделю до съемок. Я действительно верю, что, если вы расскажете с мужеством и любовью свою историю, которая причиняет вам боль, вы исключите вероятность того, что заболеете. Разум и тело едины.

— Ты считаешь, что у всех болезней есть психосоматическое объяснение? Тебе не кажется, что с нашим телом иногда происходит что-то, на что мы никак не можем повлиять? Не думаешь ли ты, что сама идея о прямой связи между болезнью и нашим неправильным поведением может вызывать у нас паранойю и постоянное чувство вины?

— Психосоматическое объяснение не имеет ничего общего с поведением в соответствии или вопреки общепринятым нормам. Это связано с тем, что «правильно или неправильно» для нашей души. Люди не прислушиваются к собственному голосу, собственные приоритеты они приносят в жертву чужой воле. Есть ли шанс не заболеть, если живешь по чужим правилам? Я действительно уверена, что все, что нужно для хорошего здоровья, — это самонаблюдение и любовь к себе. Нет большего проявления любви к себе, чем позволить себе любить свободно.

— Режиссеры обычно не любят, когда критики пытаются загнать их в «волну», как, например, в случае греческих режиссеров — в «странную волну». Но у многих греческих фильмов есть очевидные общие черты: говоря о смерти и болезни, они часто прибегают к гротеску и абсурду. В чем причина? В особенностях греческого социума?

— Нашим режиссерам не нравится этот термин, потому что мы не верим, что эта «греческая волна» когда-либо существовала. Это еще одна попытка категоризации, быстрой маркировки, что в настоящее время является мировой культурной тенденцией. Как зритель, а не как режиссер я тоже заметила сходство между греческими фильмами, снятыми за последнее десятилетие. В то же время я посмотрела столько же фильмов, которые совершенно не похожи друг на друга. Люди могут не знать их из-за отсутствия успеха на фестивалях. Разве это не свидетельствует о том, что «волна» была изобретением критиков? Абсолютная драма и полный страх душат греков, когда они сталкиваются со смертью и болезнями. Неверующие начинают верить, верующие спят в церкви, родители теряют сон, дети теряют жизнь. Так что нет, я не верю, что в греческом обществе есть что-то «странное».

— Замечательная актриса София Коккали похожа на твое альтер эго. Ты сняла с ней уже три фильма. У тебя она всегда играет человека, который не чувствует себя принадлежащим к какому-либо сообществу, она везде и для всех чужая. Это черты ее личности или это твоя проекция?

— Я думаю, что это черты моего внутреннего мира, спроецированные на Софию, которая временами наверняка разделяет эту непринадлежность. Но есть ли кто-то, кто никогда этого не чувствовал?

— Как ты работаешь с актерами?

— Через письма, обсуждения, прогулки и беседы. У меня нет какого-то определенного метода. Я отношусь к актерам так же, как к людям, которые не связаны с этой профессией. Для меня работа с актерами — это знакомство с новыми друзьями, которых я собираюсь пригласить на мою вечеринку.

— В одной из твоих короткометражек звезды рассказывают главной героине, что настоящая причина ее страданий в том, что она не с этой планеты. В твоем полнометражном дебюте также есть эпизод со звездами, не говоря уже о луне, которая фигурирует в названии фильма. Ты веришь в астрологию? Твоя главная героиня получила 66 ответов от луны?

— Я верю в тревогу. В настоящую тревогу. И с той же интенсивностью я верю, что люди, которые испытали такое глубокое беспокойство, склонны искать ответы везде. Астрология — еще один метод прогнозирования. Я очень часто смотрю на звезды, так что в этом смысле я действительно в них верю. И Артемида наверняка узнала правду о своем отце в полнолуние.

— Ты где-то говорила, что дневник Анны Франк повлиял на тебя и твой способ написания сценариев. Как именно?

— Дневник Анны Франк был первой «настоящей» книгой, которую я прочитала. Я прочитала ее за один день. Мне было восемь лет. Я страдала дома, к тому же писала нон-стоп. И тут я впервые нашла кого-то, кто похож на меня. Через ее книгу я познакомилась с ней, она стала моим первым мертвым другом. Позже к ней добавились Лу Рид, Марсель Дюшан, Леонард Коэн, Луиз Буржуа, Поль Гоген, Йонас Мекас (он мне снился в день его смерти!) и многие другие. Когда я писала сценарий фильма и знала, что повествование будет разбито фрагментами дневника, я думала о дневнике Анны Франк. Мне кажется, меня окружала ее энергия.

— На протяжении всего фильма Артемида имитирует движения своего больного отца. Она пытается понять его или боится, что ее тело может унаследовать эту болезнь?

— Если бы Артемида могла поговорить со своим отцом, если бы она могла спросить его, как он себя чувствует, как ощущается болезнь, ей не нужно было бы входить в его положение, подражая ему. Это как мимы — они не могут говорить словами, они используют свое тело.

— Хочу спросить о последней сцене, которая построена как флешбэк из детства Артемиды. Мы видим ее спальню. Отец ставит включенную камеру на стол, подходит к спящей дочери, шепчет ей что-то, обнимает, берет ее на руки и выходит из комнаты вместе с ней. Затем появляется кадр с темнотой. Луна. Голос за кадром произносит: смотри, что будет дальше. Эту сцену можно понять по-разному. Например, я, как и две мои знакомые (мы смотрели фильм отдельно друг от друга), восприняла это как намек на инцестуальное сексуальное насилие... Но я не уверена, что ты вкладывала именно такой смысл.

— На протяжении всего фильма мы видели видеозаписи, которые Парис делал, когда еще был здоров. Там нет изображений людей или жизни. Лакуна. Я хотела в конце, после того как дочь и отец обнялись в настоящем времени, показать, что он обнимал ее и в прошлом, даже если она этого не помнит. Что он всегда любил ее, даже если и не мог это правильно показать.

Понравился материал? Помоги сайту!