Про деревню рассказывают и «Бабы рязанские» (1927) Преображенской и Правова. Бабья доля — тема актуальная, вспомним недавний фильм Андрея Смирнова «Жила-была одна баба». Картина Преображенской и Правова тоже охватывает промежуток между началом Первой мировой и концом Гражданской. В центре сюжета здесь тяжелая жизнь крестьянки Анны. Бедная девушка пришла невесткой в богатый дом, где ее невзлюбили. Когда муж ушел на фронт и вроде бы сгинул там, свекор начал приставать к Анне с неприятными любезностями. Наконец, тот, кого все считали погибшим, возвращается домой. Падшая Анна со стыда топится в речке.
Сюжет донельзя мелодраматичный, он вполне подошел бы какой-нибудь «Рабе любви». Да и типаж Анны таков, что она органично бы смотрелась в роли умирающей княжны или графини. Не крестьянка — а мечта интеллигента. Однако есть в фильме что-то, заставлявшее самых настоящих крестьян приезжать в города заранее и ночевать в очередях у кинотеатров. Нечто — или, точнее, некто: это золовка Анны Василиса (Эмма Цесарская).
Кто хочет — обустраивает быт, а кто не хочет — топится.
В отличие от воздушной Анны Василиса крепко стоит на земле и быстро приспосабливается к изменениям вокруг нее. Пока Анна заламывает руки и не знает, как жить, Василиса организует приют для сирот в брошенном барском поместье. Такая баба запросто войдет в горячую избу и реализует социальную программу из каких-нибудь майских указов. Чем не пример для подражания?
Инициатива на местах и никакой рефлексии — это и сейчас смотрелось бы органично! Сиротский приют можно легко заменить на патронатную семью и материнский капитал. В итоге кто хочет — обустраивает быт, а кто не хочет — топится. Просто и наглядно, как агитплакат.