«Фестиваль, который трудно закрыть»

Алексей Агранович и Алексей Медведев уже четвертый год делают самый далекий и один из самых лучших кинофестивалей в России — «Край света» в Южно-Сахалинске. Агранович — генеральный продюсер, ответственный за всю сложную фестивальную инфраструктуру, выходящую далеко за рамки кинематографа; каждый раз во время фестиваля на Сахалине проходят выставки и мастерские в смежных, а то и вовсе далеких от кино областях — от фотографии (как в этом году) до урбанистики (как в прошлом). Медведев — программный директор, обходительно, но уверенно воспитывающий сахалинскую публику фильмами Цзя Чжанке, Хоу Сяосяня, Хон Сан Су (которого местные бабушки смотрят взахлеб, как какого-нибудь Эльдара Рязанова), Джафара Панахи и даже современным японским «пинку» (в прошлом году сюда приезжал Синдзи Имаока, а на ночных показах давали садомазо-комедию «R100»). За эти годы фестиваль действительно глубоко и неформально вошел в городскую жизнь — люди тут не уходят ни с Лава Диаса, ни с Германа-младшего, скейтеры смотрят на площади немое кино, публика (и студенты, и люди средних лет, и неравнодушные и трезвомыслящие старушки) набивается после показов в шатер для Q&A и по часу беседует по существу с зарубежными режиссерами. Накануне церемонии закрытия фестиваля Василий Корецкий поговорил с Аграновичем и Медведевым о перспективах этой дальневосточной культурной вольницы и о том, как вообще надо делать кинофестиваль в России.

— Главный вопрос — будет ли все это продолжаться после губернаторских выборов (назначенных после внезапного ареста предыдущего сахалинского губернатора Александра Хорошавина в марте 2015 г. — Ред.)? У нас, как известно, новая метла всегда по-новому метет.

Алексей Медведев: Так получилось… это, кстати, любимое сахалинское словечко — «получается». Так вот, получается, что мы сделали фестиваль, который трудно закрыть. Мы, конечно, не специально — мы старались просто сделать хороший фестиваль, который врастает в местную жизнь, а не является формальным привозом звезд и показом более-менее громких фильмов.

Алексей Агранович: Но для того, чтобы все это убить, не обязательно же и закрывать! Это как с ребенком, который требует внимания: ты можешь ему кинуть планшет или пульт от телевизора, а можешь почитать или поиграть. Мы сейчас читаем и играем. В принципе, забери книжку и дай пульт — это будет называться также фестивалем, формально все будет то же самое. Но на самом-то деле все будет совсем по-другому.

— А сюда, на Сахалин, вообще доходят все эти неформальные культурные веяния из Москвы? Я имею в виду не официальные распоряжения из центра, а вот эту упреждающую самоцензуру и самоформатирование...

Агранович: С моей точки зрения, проблемы «Гоголь-центра» здесь никого абсолютно не беспокоят, конечно. Тут люди вообще не очень знают, что это такое.

Медведев: Да, все это очень далеко от них.

Агранович: С другой стороны, довольно сильная внутренняя самоцензура есть у нас самих. Я же внимательно, даже слишком внимательно слежу за тем, как бы не подставить себя и фестиваль. Сейчас такое время, что я сижу на фильме «Про любовь» — и мне вдруг страшно становится, что его кто-то как-то истолкует...

— Ну вот еще «Тряпичный союз» у вас в конкурсе...

Агранович: По-моему, нет фильма безобиднее, чем «Тряпичный союз».

Медведев: Хотелось бы пояснить то, что Леша сказал о самоцензуре. Я бы все-таки назвал это каким-то другим словом. Потому что, когда мы только начинали фестиваль, в стране была несколько другая атмосфера. И мы его делали все эти годы одинаково, наша идеология не менялась, мы не начали больше или меньше бояться. Мы как делали его, так и делаем сейчас. Ограничения какие-то мы для себя ввели, причем они очень широкие. Если фильм про группу «Война» мы можем показать, то фильм про Pussy Riot мы показывать не будем. Просто нам это неинтересно, потому что это означает провоцировать людей, в зале начнется драка… Ну не нужно этим заниматься фестивалю, который должен человека познакомить с какими-то базовыми вещами.

Точно так же — подбор фильмов в конкурс. Эти фильмы могут быть на любую острую тему, но главное, чтобы они были доступны человеку за счет душевного труда. Не благодаря тому, что он прочел всю Британскую энциклопедию и пересмотрел миллион фильмов из интернета, а благодаря тому, что он немножко поработает и что-то почувствует про себя, про эту жизнь, про свой остров, наконец. Когда мы сюда пришли, мы несколько раз переспрашивали: «А вы точно уверены, что вам нужны именно мы?» И нам отвечали: «Да, мы хотим международный фестиваль. Мы хотим, чтобы там были представлены страны-соседи, чтобы там была панорама мирового кино, чтобы там были важные, громкие фильмы, чтобы был конкурс, чтобы было международное жюри». Мы сказали: «О'кей, мы это делаем».

Теперь если появится внешний фактор, который помешает нам реализовывать такую концепцию в полном объеме, то мы просто не сможем все это дальше делать. Я вот не первый раз привожу один и тот же образ: если тебя просят сделать колесо, то ты его можешь сделать только круглым, а если тебя потом попросят сделать его немного квадратным, оно уже не сможет ехать.

— Эта история с колесом похожа на то, что мне рассказывал Ник Боннер, консультант Международного Пхеньянского кинофестиваля. Когда от него требуют убрать какие-то иностранные фильмы, он отвечает: «Но тогда ваш фестиваль не будет международным!» Иногда помогает.

Агранович: Не очень, конечно, комфортно себя чувствовать сравненным с Пхеньянским кинофестивалем, но ладно (смеются).

— А когда все сворачивается и фестиваль уезжает, здесь остается какая-то инфраструктура, может быть, неформальная? Потому что вот эта прекрасная фестивальная газета, где публикуются стихи Лава Диаса, выпускается приезжими, фестиваль делается приезжими — а формируется какое-то местное комьюнити, лобби вокруг этого фестиваля, которое продолжает культурную жизнь, связанную с кино, после того, как вы уезжаете? Вот была же здесь киномастерская. Что с ней сейчас?

Агранович: Да, конечно. Мастерская существует, потихонечку развивается. Мы открыли ее в позапрошлом году. Представляли себе ее жизнедеятельность одним образом, но жизнь внесла свои коррективы. То есть мы предполагали, что сюда каждые два месяца будут приезжать специалисты, педагоги, будут читать недельные мастер-классы и все это будет помогать каждому из студентов делать свой индивидуальный проект. А потом, к следующему фестивалю, эти проекты сложатся в некий альманах. Ни черта из этого не вышло, хотя сюда и Родионов приезжал, и Ваня Лебедев, и Юля Левицкая (художник-постановщик, в частности, казахстанских «Уроков гармонии». — Ред.). Но студентов немножко демотивировала повседневная жизнь. Плюс полное отсутствие материальных возможностей для того, чтобы реализовывать какие-то свои киноидеи. Тем не менее они как-то варились, искали свое место.

А в этом году мы — точнее, это была Лешина мысль — предложили создать региональный кинофонд. Наша идея заключается в том, что есть студия-мастерская и она потихонечку должна становиться, скажем так, продюсерской компанией. Компания собирает заявки со всего Сахалина, все это проходит первый отбор и попадает на питчинг уже в региональном фонде.

— Фонд финансируется регионом?

Агранович: Да, из регионального бюджета. Но при этом экспертный совет фонда состоит из специалистов, скажем так, федерального масштаба, и, может быть, туда входит кто-то из-за рубежа. После питчинга мастерская под кураторством фонда начинает разрабатывать выигравшие проекты до того момента, когда принимается окончательное решение — выделяется грант или не выделяется. То есть все происходит в несколько стадий.

Медведев: Тут еще важно, что это такой тест на здравый смысл. Ведь идея заключается в том, что можно сделать очень многое за не очень большие деньги. Какие-то условные пять-семь миллионов рублей — и там появятся зачатки местной киноиндустрии, появится связь между людьми, работающими на Сахалине, и людьми из экспертного совета, где крупнейшие режиссеры, специалисты, наши и даже европейские, азиатские. Появится возможность посылать какие-то удачные короткометражки на фестивали, участвовать в питчингах в Азии, Европе, осуществлять совместные проекты. У подобного фонда в Румынии бюджет 100 тысяч евро. Я думаю, у нас речь идет даже о чуть меньшей сумме. Для области это… ну, нельзя сказать, что ничто, но это мелочь, а сколько она может дать для самоощущения людей, которые здесь живут!

— Ну а достаточно ли просто решимости и финансовой возможности снимать тут что-то локально для появления местной киносцены? Вот в Якутии, где мы наблюдаем реальное появление национального кино, очень сильна национальная составляющая. Эти фильмы сняты на якутском, и для якутской публики это очень важно — смотреть кино про какие-то свои местные проблемы на своем языке. Опять же в Якутске есть национальный театр, актеры которого реально являются местными звездами и снимаются в фильмах…

Агранович: Там есть еще одно обстоятельство. Еще при Советском Союзе, в конце 80-х — начале 90-х, Якутия оплачивала обучение своих молодых людей во ВГИКе. Вот на моем курсе, актерском, был целевой набор — 8 якутов. Один из них, кстати, Рома Атласов, сейчас как раз один из этих главных артистов. И там просто собралось некое профессиональное сообщество, которое изыскало возможности это все делать. Здесь сложнее, здесь это все-таки инициатива, скорее, не снизу, а сверху. Мы их спросили: «Кто хочет играть в кино?» — и руки из разных углов тянутся: «Мы!» Но как играть, они не знают, и мы вместе с ними начали это делать.

Медведев: Нет, здесь местная культурная идентичность возможна, но над этой идентичностью надо работать. Не в плане, конечно, новой русской идеи, но надо людям напомнить про то, что они живут в уникальном месте, потихоньку снимать эти короткометражки, блокировать их в альманахи, устраивать местный прокат… Тут же еще проблема, на которую жалуются местные начинающие режиссеры: сняли фильм, показали его десяти друзьям — и все, а дальше это вроде бы никому неинтересно. А мы хотим доказать, что это можно показывать.

Агранович: В следующем году я как раз хотел позвать сюда сильных графических дизайнеров и вместе с мастерской урбанистики сделать воркшоп по городской или областной identity. Потому что вопрос о самоидентификации и ее визуализации — это вообще очень актуально, а здесь (оглядывает городской ландшафт) особенно. Мне кажется, что это следующий шаг, если все будет нормально. Плюс фотографы. Тут уже потихонечку складывается рабочее сообщество на грани урбанистики, дизайна, новых коммуникаций.

— Все эти воркшопы, мастерские, открывающиеся в Южно-Сахалинске, по сути же не очень привязаны к кино и делаются для того, чтобы расширять культурный кругозор?

Агранович: Они вообще не привязаны к кино! Например, на мастерской урбанистики, которую мы запускали в прошлом году, сложились воркшопы вокруг идеи реконструкции местного парка Гагарина — и это по-прежнему очень активно действующая группа из 8—10 человек, которым в прошлом году, уже после фестиваля, удалось как-то пробить стену. Их приняла мэрия, им сейчас скидывают какие-то задачи для парка Гагарина, что-то еще они придумывают сами. Другое дело, что у них пока реализация хромает — придумают что-то, а это потом либо куда-то исчезает, либо в каком-то очень странном виде воплощается.

Но, в общем, все направлено на то, чтобы повышать качество жизни здесь с помощью различных культурных инструментов. И кино в этой модели для меня важно несколько более других инструментов только потому, что это самое массовое из искусств. А в принципе в фундаменте всего этого могли бы лежать театр, музыка, живопись, что угодно. Фестиваль — инструмент, он должен менять качество жизни. Фестиваль не может — ну, может, конечно, но не в нашем случае — быть самоцелью, это только способ дотянуться еще куда-то.

Медведев: Хотел уточнить еще один важный момент. Ты спрашиваешь, привязано ли это к кино? Вроде бы не привязано, но на самом деле логика, о которой говорит Леша, в той же Европе уже опробована. Есть механизм функционирования региональных кинофондов. Их десятки по всей Европе, они сотрудничают друг с другом, и один из их инструментов — создание творческих кластеров, чем мы и занимались тут фактически с первого момента. Кино — это просто удобная база, вокруг которой может быть и дизайн, и музыка, и компьютерная графика, и урбанистика, и художники, все! Создается некий культурный центр, строится новое здание, туда на льготных условиях идут, не знаю... местная студия компьютерной графики, фирма по дизайну, маленький независимый телеканальчик... у нас, наверное, нет таких, но что-то же есть. И они вместе начинают вариться в этом котле. И когда возникает большая объединяющая задача, например, съемка условного альманаха «Сахалин, я тебя люблю», все эти люди начинают работать вместе над большим проектом, что не мешает им параллельно зарабатывать деньги, самовыражаться и вести творческую жизнь.

— Ну да, кино — это массовое искусство. Но при этом в России нет ни одного кинофестиваля, на который целенаправленно приезжали бы туристы хотя бы из соседнего города. Нет практики посещения кинофестивалей как культурного ивента. А вот на музыкальные фестивали, к примеру, человек готов ехать, жить несколько дней в грязи, в палатке...

Медведев: Ну, музыкальные фестивали — это отдельная тема, там есть присутствие артиста на сцене, там аура уникальности события, неповторимости, здесь-и-сейчас. На кинофестивале мы тоже, конечно, стремимся создать что-то подобное за счет хорошего качества показа, присутствия актеров, проведения встреч со зрителями, но все равно у человека есть подсознательное «а, ну ладно, не поехал на фестиваль — найду в интернете, не найду это — посмотрю другое».

Агранович: Почему сюда должны приезжать люди? Потому что здесь, на фестивале, все вообще по-другому! Люди же идут по городу, заходят сюда — и попадают в другую жизнь. Это довольно редкое предложение сейчас — вообще в стране и в регионе в частности. Другое дело, что все зависит не только от желания людей, а еще и от нашей готовности. Вот прилетел в город неожиданно на какой-то форум председатель правительства Российской Федерации — и тут же закончились гостиницы. Хотя, в общем, он привез с собой всего пару самолетов людей! И так далее.

Медведев: Вот китайский продюсер тут говорил мне: «У вас билеты бесплатные! Я всем расскажу, все мои друзья захотят приехать!» Это вполне возможно. Но строить на этой возможности следующий шаг, мне кажется, преждевременно. Да, есть прецеденты, и мы все знаем кинофестивали как часть современной культуры туризма, но это всегда связано с какими-то жутко привлекательными, удобными в плане логистики местами. Пол-Европы может съехаться в Каннах, и молодежь будет на берегу Средиземного моря спать в спальниках и смотреть фильмы «Двухнедельника режиссеров» или «Недели критики». Роттердам, Берлин — удобные города, Вена привлекательна как культурный hi-end туризм. Cамый впечатляющий пример — это Карловы Вары: удобная логистика, поезд из Берлина, из Мюнхена — несколько часов. Стадион, где стоят палатки для молодых туристов, которые могут брать велосипеды напрокат практически бесплатно... И, конечно, это превращается в феномен культурного туризма. Но для этого нужно очень много входных данных.

Агранович: Карловы Вары — это изначально курорт, и фестиваль Карловым Варам нужен был для того, чтобы поддерживать и развивать именно туристическую инфраструктуру, продавать больше минеральной воды условно. Но здесь такая задача — далеко не первая. Они говорят, что на Сахалине потихоньку развивается туристическая инфраструктура, туристический бизнес, и если в эту сторону повернется стратегическая извилина управления островом, тогда мы, конечно, будем об этом тоже думать. Мы же ведь тоже как бы сервис.

— А сколько зрителей приходит на фестиваль?

Агранович: Мы сейчас почти на максимуме проектной мощности, посещаемость у нас близка к 75—80 процентам. В этом году — порядка 30 тысяч посещений за 8 дней фестиваля. Фактически это шестая часть населения города. Понятно, что много посещений повторяющихся, но даже если это пять процентов населения города, исключая стариков и детей, — это много! У нас была идея второго, параллельного фестиваля фильмов для детей. Соответственно произошло бы увеличение количества посещений, увеличение аудитории за счет семейных просмотров, создание детских тоже воркшопов, мастерской. За счет этого мы хотели бы расширяться. И, конечно, было бы круто, если бы мы начали воспитывать зрителей для большого фестиваля «Край света» на детском фестивале, который, если он все-таки получится, будет называться «Игра света».

Медведев: У меня есть знакомая, которая делает Монреальский детский кинофестиваль, и она так это объясняет: «Меня все спрашивают: вы делаете детский фестиваль, потому что вы любите детей? А я отвечаю: нет, я люблю кино». Если ребенок в 10—12 лет не узнает, что есть кино не только русское и американское, но и китайское, чешское, исландское, бразильское, то он потом уже никогда на эти фильмы не пойдет. А если у него будет хотя бы какая-то матрица культурного разнообразия, тогда из него вырастет полноценный зритель взрослого кино.

Агранович: И потом вообще, с моей точки зрения, кино — это игра, и если ребенок с детства понимает, что это игра, то в нее можно научиться играть. Вообще поразительно, насколько мы еще ничего не понимаем про зрителей. Вот я видел фильм моего товарища Леши Германа «Под электрическими облаками» и был глубоко убежден, что это фильм для эстетов, киногурманов, а дальше они уже делятся на тех, кому он нравится и кому не нравится. Но вчера на показе был практически полный зал, я фильм представлял, и я смотрел на этих людей и думал: сейчас я, конечно, все объясню, но вам будет тяжело. А еще по глупости перед показом Леше сказал, как бы подсознательно его утешая: тут и не такое смотрят и никто не уходит, ты не волнуйся. И как только начался фильм, я решил, что это будет первый фильм, с которого люди массово уйдут, Леша это увидит и это будет страшно. Каково же было мое изумление, когда я вернулся через 2 часа 10 минут в зал и увидел ровно то же количество людей, что сидело в самом начале. Ровно то же самое! И что, они из вежливости сидят? Нет, ни фига, я не верю в зрительскую вежливость.

Медведев: Здесь у людей настолько чище каналы восприятия, они здесь слабее сидят на медийной игле... Когда мы в конце первого фестиваля говорили, что здесь зрительский рай, мы, честно говоря, думали, что сами создали для себя такую легенду, сами в нее поверили и стали ее продвигать. А оказалось, что это действительно так! Здесь совершенно другая зрительская парадигма!

— В последнее время у меня складывается ощущение, что как-то осмысленно существуют только локальные маленькие фестивали (ну, кроме тех, на которых откровенно пилят бюджет). А те фестивали, что происходят в крупных российских городах, скорее, умирают или обессмысливаются, как вот ММКФ, к примеру. И не только потому, что нет денег, но и потому, что никому особенно ничего не нужно, все делается по инерции. Все так?

Агранович: Если Никита Сергеевич и те замечательные специалисты, которые с ним работают, задумаются всерьез, то увидят, что Московский фестиваль нужно немножко... эволюционировать. Не надо ничего разрушать. Надо просто чуть-чуть переставить акценты, чуть-чуть его перенаправить. ММКФ — очень герметичный фестиваль. Вроде бы он есть, и народ ходит, не скажешь, что это малопосещаемый фестиваль, но...

— ...но посещают его довольно бессмысленно.

Агранович: Ну да, но народу много...

Медведев: Проклятие (смеется) российских фестивалей в другом. Не в том, что Москва — большой город и поэтому что-то не получается. Дело в том, что в очень многих сферах российской жизни можно, как в Советском Союзе, имитировать работу: мы делаем вид, что работаем, а вы делаете вид, что нам платите. А фестиваль... тут ты должен работать на результат, иначе у тебя ничего не получится! Вот я намеренно приведу маленький, скромный пример: машина должна вовремя подъехать к гостинице и привезти председателя жюри на показ. Нельзя сказать, что у тебя в машине прокололи колесо. Значит, ты должен взять деньги из своего кармана и привезти человека на такси, потому что показ должен начаться вовремя. Не то что тебя зрители на части разорвут... просто не нужно и браться за это, если ты не можешь решать экстренные проблемы. Главная проблема вообще всех сфер деятельности у нас — отсутствие ответственного среднего звена.

— Кадры решают все?

Медведев: Да. Потому что идея вроде бы есть, исполнители тоже вроде бы есть, можно заказать сайт, можно поставить шатер, но должны присутствовать ответственные... я не знаю, как их назвать. Их презрительно называют «менеджеры среднего звена», а на самом деле это главные люди на свете. Идеи выдвигать — это хорошо, но нужно еще проследить, что если ты сделал сайт, то он должен быть по-умному устроен. Если ты повесил расписание, проверь каждую ссылку, чтобы она вела на нужную аннотацию. Если ты привез гостя, то должен сделать так, чтобы ему было интересно, а не просто поселил в гостиницу и забыл там.

Вот Леша тут говорил, что фестиваль — это не самоцель. Так вот, вовремя пришедшая машина и нормальные субтитры — это тоже не формальная вещь. Для того чтобы все это было эффективно, чтобы микрофон не отключался на сцене, должна быть проделана масса содержательной работы.

Агранович: И есть еще одна сторона этого вопроса по поводу связи фестиваля и места, где он проходит. Такой фестиваль, какой делается на Сахалине, нельзя провести в Москве, там его нужно совсем по-другому делать. Я столкнулся с этим только в этом году — вдруг понял, что от контекста, в котором ты смотришь кино, очень зависит твое восприятие. Фильм, показавшийся тебе совершенно фантастическим на фестивале в Сочи, здесь вдруг поворачивается к тебе абсолютно другой стороной. У меня с двумя картинами, которые я посмотрел на «Кинотавре» и здесь, так произошло. Одна картина выглядела там… ну так, ничего, а здесь я ее прямо полюбил. И наоборот. И черт его знает, как это работает!

Медведев: Я приведу конкретный пример фильма, сработавшего именно в контексте этого фестиваля, — «“Москвич”, любовь моя», армянская картина, за которую никто не взялся, несмотря на то что у нее французский сопродюсер. Я в этот фильм поверил, и мы поставили его в такой контекст, где он показал все свои лучшие стороны. И здесь его публика, конечно, приняла на ура; ни на одном фестивале мира он не мог бы рассчитывать на такой прием. Его бы там просто не заметили.

Понравился материал? Помоги сайту!