24 февраля 2016Литература
147

О старом и новом в современном литературном процессе

Петр Алешковский о «НОСе»-2015, Даниле Зайцеве, евреях и единственном романе, написанном на русском диалектном языке

текст: Петр Алешковский
Detailed_picture© НОС-2015

Присуждение премии «НОС» автору «Повести и жития Данилы Терентьевича Зайцева» вызвало ожесточенную дискуссию на Кольте. Задала тон Елена Рыбакова, ей ответил председатель жюри премии Константин Богомолов, и окончательный вердикт вынес филолог Марк Липовецкий.

Претензии Рыбаковой и Липовецкого можно свести к понятным страхам за всех нас: «эксперты сосредоточились на провокации и вывели Данилу Зайцева в суперфинал», в результате чего победил «архаизирующий тренд», символизирующий приход нового russkogo muzhika, этакого необразованного Распутина, выход коего на сцену истории все мы знаем, чем чреват. Чистосердечное признание старообрядца в том, что от прочтения забытой книги-подделки «Протоколы cионских мудрецов» «мурашики побежали у него по коже», заставило специалистов, занимающихся современной литературой, немедленно забить тревогу и дать отпор мракобесию. «Какая тут демократия, когда на повестке дня соборность по самое мама не горюй», — с гражданским пафосом закончила статью Рыбакова. Понятное и правильное дело, казалось бы. Так, да не так.

Современный, активно работающий режиссер Константин Богомолов, ниспровергатель клише и борец с устоявшимися критериями театральной моды, объяснил свой выбор, горько посетовав, что изменения, происходящие в литературе (читай: и в мире искусства), пока никак не осмысляются нашими критиками. Богомолов справедливо заметил, что похвала новому и нестандартному в такой ситуации бывает хуже ругани, вежливо умолчав, что ругань — всегда результат бессилия. Буду невежлив и настою на добавлении.

Создающего новый театр режиссера, до сей одиозной истории с «НОСом» воспринимаемого как «своего» (что было особо подчеркнуто), добил критикующий Марк Липовецкий. Председатель жюри и его члены, а до кучи и эксперты с удачной подачи не лишенного интеллигентской самоиронии Богомолова были записаны обоими литературными критиками в разряд читателей — в низшую касту, одним словом. Забылось походя, что Богомолов и эксперты (про них знаю точно) — профессиональные, дипломированные филологи.

Что же так зацепило в тексте «Жития» всех, кто его прочитал или хотя бы перелистал? С одной стороны, староверы Латинской Америки не заметили в книге исповедальных нот автора, сурово окрестили одноверца «жидом и масоном», продавшимся светскому миру. Отступника прокляли и прогнали его детей с деревенского праздника. Утопические мечты о создании Нуэво-Эсперансы (Новой Надежды), чаемой автором деревни-мечты староверов в Аргентине со школой и своими докторами, вышедшими из их среды, пристроившейся к условиям, диктуемым XXI веком, — места, где все «будет честно и достойно», — не нашли отклика в суровых сердцах добровольных затворников (чьего выхода на сцену новой словесности так страшатся Липовецкий и Рыбакова), которые вот уже более трех сотен лет хотят только одного — чтобы их оставили наедине со своим бытом и своими молитвами.

С другой стороны, еще в 2012 году в мимолетном СМИ некий доктор политических наук и исполнительный секретарь международного движения «Интернациональная Россия» Татьяна Полоскова, пытаясь завуалировать неудачи с утопическим планом руководства страны по переселению «russkogo sootechestvennika — мужика-пахаря» на родную почву, в своей статье заклеймила только что написанное «Житие» и самого Данилу Терентьевича как «борца с путинским режимом», уехавшего из не принявшей его России в «свою Аргентину» писать «антипутинский памфлет».

Теперь вот и литературные критики предостерегают: враг у порога! Похоже, «Протоколы сионских мудрецов», масонские заговоры и тайные тамплиеры — клише, работавшие страшилками в прошедших веках, — вовсю работают и сегодня, и не только в сочинениях Умберто Эко и стряпающего завораживающие триллеры Дэна Брауна.

А как же современная литература? Ведь речь в статьях Рыбаковой и Липовецкого на Кольте идет об идеологии и только о ней, но никак не о новой словесности. О том, что вердикт, выносимый любым жюри, идеологичен, говорила на церемонии вручения (и весьма справедливо) и Анна Наринская — эксперт премии. Надеюсь, ее-то вряд ли можно заподозрить в стремлении кадить фимиам и устраивать прогулки с пингвинами в Антарктиде.

Книга «Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева» уникальна уже тем, что на сегодняшний день это первый и единственный роман, написанный на русском диалектном языке. Для многих читателей он настолько пугающе непривычен, что может вызывать различные эмоции вплоть до брезгливого отторжения, рождать подозрения в надуманности или нарочитой имитации. В современной толерантной Европе уже в начале 2000-х годов литературное сообщество столкнулось с необычным явлением. Драгица Райчич — домработница и беженка из Хорватии, перебравшаяся в Швейцарию и севшая в свои двадцать лет за парту в миграционном центре, выполняя задания по немецкому языку, добросовестно писала стихи и короткую прозу — так построено обучение. Не беда, что ее словарный запас не превышал сотни слов! Преподаватели, ознакомившиеся с ее стихами и короткими рассказиками, были поражены: рефлексия Драгицы Райчич, ее образы и переживания, эти странные корявые полунемецкие (если дозволено так сказать) слова задевали за живое, ранили, заставляли думать о написанном, не оставляли. Райчич мгновенно стала знаменита. Сегодня бывшая домохозяйка и признанный поэт колесит по миру с выступлениями, она вышла замуж за немецкого профессора и, обретя статус, кокетливо признается, что тогда, в начале, сознательно коверкала слова. Ей не верят лишь те, кто имеет ухо, другие просто воспринимают ее на ура, завороженные магией ее слов. Та же история произошла и с эмигрировавшим из России Владимиром Каминером, обернувшим свое незнание языка себе на пользу. Рассказывая смешные истории про соседей-эмигрантов, Каминер, поначалу бесстрашно пользовавшийся немецко-русским разговорником, завоевал сердца немцев и теперь — постоянный гость телепередач, уважаемый автор с «ироничным» языком (о гениальное умение политкорректности обозвать без обиды!). Меж тем профессиональная среда среагировала мгновенно. Разразилась грандиозная дискуссия: можем ли мы считать «этот язык» «нашим»? Тем более что вслед за книгами Райчич и Каминера на книжные прилавки Германии хлынула «турецко-немецкая» проза и поэзия — свежая, незнакомая, притягивающая и будоражащая одновременно. Об этой «интерлингвальной» (или «интеркультурной») литературе в последние два десятилетия немало написано, ее тексты включаются в антологии и университетские reader'ы по современной словесности — то есть то, что это литература, давно не подвергается сомнению.

Я никогда не задумывался прежде, взахлеб читая Фазиля Искандера или Даура Зантарию, откуда у них такое буйство русского языка, откуда такие замысловатые и одновременно обаятельные обороты: ухо просто принимало «Колчерукого» или описание дневного пекла в стихотворении, когда «маленький ров не может перейти даже полтора коров». Язык дышит, где хочет и как может, акцент, тонкое смещение в сторону материнского языка только прибавляет красок, делает прозу богаче. Стоило же мне приехать в Абхазию, как я с удивлением обнаружил, что так — свежо и образно — говорит любой сухумец, и малообразованный, и выпускник университета. Мы принимали этот язык за свой, мы им упивались, но мы не знали этой простой тайны!

XX век заставил нас понять и принять примитив. Наивная живопись — сегодня, пожалуй, единственное искусство, созданное кистью на картоне или холсте, которому дают дорогу критики-искусствоведы, ратующие за новое искусство. Остальное осуждается ими как тень Академии, салон и мишура, не стоящая их серьезных раздумий. Но примитив, наив — это мы ценим, тут и двух мнений быть не может.

А что же с нашей-то сегодняшней литературой? «Театр.doc» приняли. Светлану Алексиевич только глупый не примет и, как мы заметили, не принимает, выискивая в ее текстах вражескую клевету. Но когда иное новое приходит, привыкшее к старому звуку ухо не слышит, и объяснение зачастую оборачивается руганью, как, похоже, и в нашем случае с текстом «Жития», когда литература подменяется идеологией.

Эксперимент, необычное всегда воспринимается как чужое: куда проще судить об устоявшемся и привычном. Метания русского языка следует, видимо, придержать до поры: вот если отметят медалькой, тогда будет правильно и справедливо и принять, и поприветствовать.

Так случилось и в этот раз. Явился свету Данила Терентьевич Зайцев в русской рубахе, расшитой китайскими цветами, и с окладистой бородой. Четыре класса образования и «мурашики по коже». Оттого, кстати, озноб и мурашики, что, в отличие от большинства, приучен верить в грядущий апокалипсис и страшится его — его, а не «закулисы».

Всегда полезно знать контекст. Тут надо подумать и если и не принять, то обоснованно, а не от испуга, не идя на поводу идеологем XIX века. А тут горе-автора еще и выдвигают на премию, да еще ее и дают! И лонг-листы Русского Букера и «Большой книги», шорт-лист «Ясной Поляны»! Конец света, словом, в наше-то стремительно становящееся иносоветским время. А еще и эксперт премии — фольклорист и культуролог Константин Богданов, работающий в Пушкинском Доме, — прилюдно признается, что читал роман с неотрывным интересом. Сознательно провоцирует? Читал, а про протоколы не вычитал?

Данила Терентьевич теперь в Аргентине, занят строительством дома. В который раз разрабатывает землю под огород, корчует аргентинские колючки. Я написал ему письмо, рассказал, что вдобавок ко всему его теперь еще и в антисемиты записали. Ответ пришел немедленно:

«петя я никакой ни антисемит. а наабарот ценю евреяв. сам подумай ведь господь поручил весь мир в ихни руки. а мудрея бога нет нигде. дак зачем идтти против бога. а уж как ане вырулят ету планету ета ихний ответ. перед богам. а народ што заработал то и получяит за сваи грихи. опять же от бога. евреи мудры вот и бог им поручил. дал бы бог другим нацыям. было бы хужы. ета мое личное точкя зрение. твой данила».

Прочитал ответ, улыбнулся, зубами заскрежетал. И «мурашики» по коже побежали…

И, что удивительно, после выхода книги меня несколько раз всерьез спрашивали: «Ты этот текст написал? Ты его переписал?» Подобные вопросы от получивших филологическое образование друзей ставили в тупик. Можно ли такое сымитировать? Отвечаю: не я писал. Профессиональный ученый — Ольга Геннадьевна Ровнова, диалектолог, сотрудник Института русского языка имени В.В. Виноградова, выступила редактором. Три года переносила рукописный текст из тетрадей на экран компьютера. Бережно и ответственно, сохраняя стиль и особенности правописания, как есть. Я же с первой тетради, которую прочитал, мгновенно понял: Зайцев — прирожденный писатель, а написанное им — новый современный роман. Так и родился этот «проект»: подготовили текст, написали предисловия и отнесли в издательство. Очень рад, что жюри премии «Новая словесность» со мною согласилось и тем подтвердило цель и задачи премии. Точка. Но тут вот на днях опять спросили…

Не так, казалось бы, и сложно разобраться и оценить исключительное новаторство «Повести и жития Данилы Терентьевича Зайцева», вырвавшегося (вырывающегося) из оков традиционной общины, но ни в коем случае не порывающего с ней. Единственное (повторю еще раз) на сегодняшний день литературное произведение, написанное на русском диалектном языке, написанное именно как роман, надиктованное руке голосом, как в средневековом скриптории, создано с одной целью — рассказать о времени, пропустив его через необразованную, но горячую душу, возопить, пусть и с использованием приемов мыльных опер, нарисовать полотно теми кистями, что оказались под рукой, и теми красками, что привычны, — из ближайшего магазина. Это — не литература? Это — не новый, незнаемый язык? Это — не наша современная словесность? Это ли не наша жизнь, в конце-то концов?

Опомнитесь, господа, или оставаться вам в XIX веке, привычно оберегая традиционную поляну, сидя под спроецированным на стену письмом Белинского Гоголю, как учили. Еще в советской школе. Нет, не в наступающей религиозной агрессии тут дело и не в новых скрепах. Дело, думаю, в близорукости и нечуткости к родному языку, в привычных старых «запугах», как говорит Данила Зайцев. А что до языка, так он разрешения не спрашивает, живет себе, полнится словами, отметает косное и неужившееся, дышит той свободой, о которой мы все лишь мечтаем.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Posthum(ous): о том, что послеОбщество
Posthum(ous): о том, что после 

Участники Posthuman Studies Lab рассказывают Лене Голуб об интернете растений, о мощи постсоветских развалин, о смерти как основе философии и о том, что наше спасение — в образовании связей

26 октября 2021217