17 очерков о 1917-м

К столетию революции вышло множество самых разнообразных книг — от объемных монографий до разносортной публицистики, не говоря о переизданиях того, что было написано по поводу событий столетней давности за все минувшие годы, начиная с мемуаров современников — участников и наблюдателей и вплоть до исследований самых тончайших аспектов и мельчайших подробностей.

Сам интерес к изучению революции строится по двум ключевым моделям: либо это преимущественное внимание к уплотнившемуся до нескольких дней, недель, месяцев ходу большой истории, либо понимание «событий революции» как реализации, раскрытия того, что подготавливалось, вызревало на протяжении предшествующих десятилетий, если не столетий, — и внимание к сиюминутному отвлекает от существенного, побуждая принимать «пыль дней», суету ежедневного за определяющее ход вещей, тогда как это лишь следствие происходящего на глубине.

Впрочем, эти условные подходы не обязательно противостоят друг другу: ведь и в самой плотности революционных дней можно видеть «обнажение», проявление более или менее давних противоречий — ситуацию, в которой гораздо лучше можно увидеть устройство реальности, чем в рутинном течении дел, где многое остается скрытым не только от самих участников, но и от наблюдателей, отстоящих во времени, — и, напротив, предпосылки и условия далеки от детерминированности, то, что складывается на протяжении большого времени, не обязательно должно мыслиться как имеющее лишь один конкретный результат — и тем более его конкретную форму: события дней, часов, конкретные поступки конкретных людей могут и в этой оптике принципиально влиять на результат — или, по крайней мере, порождать исторические «отклонения» от «среднего», нивелирующиеся лишь в том же «большом времени».

Совсем небольшая книга Бориса Колоницкого — кажется, лучшее, что появилось среди новых отечественных научно-популярных изданий к столетней годовщине. Это никак не «история», пусть самая краткая, революции — как и сказано в подзаголовке, это лишь серия очерков, но сами они оказываются отнюдь не случайным набором заметок, определенных направлением интереса автора. Логика их иная — определенная тем, что для отечественного образованного читателя революция 1917 года — событие, пожалуй, известное лучше любых других из числа исторических и о котором, как ему зачастую кажется, он знает если не все, то самое существенное. Семнадцать очерков посвящены тем темам или аспектам, в которых историку есть что сказать неизвестного или не очень знакомого читателю — из числа именно существенного, центрального: не ради того, чтобы придать / внушить последнему некую законченную концепцию революции, но прежде всего ради усложнения его понимания, то есть приближения к реальности.

© Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2017

Сами очерки выстроены в хронологической последовательности — от думских речей ноября 1916-го до разгона Учредительного собрания в январе 1918-го, но открывается книга разговором о самом юбилее и о том, как именно памятуется и каким образом осмысляется в публичном пространстве революция, — и этой обращенностью не только к прошлому, но и к современности, вниманием к напряжению между ними, тем, что и придает истории актуальность за границами профессионального сообщества, проникнута вся книга. На первых страницах Колоницкий замечает:

«<…> применительно к истории революции в России национальное согласие существует по одному поводу: примиряться никто не желает, а покаяние понимается как требование, чтобы “они” покаялись перед “нами”» (стр. 12).

В этом плане сама книга ближе всего если не к примирению — то к пониманию, демонстрации многогранности событий и логик/чувств/влечений, стоящих за ними. Так, обращаясь к «делу Корнилова», Колоницкий отмечает, что в этой ситуации — где переплелись и стремление Керенского установить власть над столицей, избавившись от становившегося все более опасным петроградского гарнизона, и опасения перед приходом генерала во власть, и стремление самого Корнилова играть политическую роль, и многое другое — уже обозначились черты будущей Гражданской войны. Повествуя о разгоне Учредительного собрания, рассказчик обращает внимание, что «для потомков [это событие] значит гораздо больше, чем для большинства современников», для которых «это был не первый и не последний эпизод ужасной Гражданской войны» (стр. 137). В истории революции значимыми оказываются не только «факты» и «действия», но и слухи, образы, страхи — и рамки представлений, которые определяют действия: так, автор напоминает, что о голоде в столицах начинают говорить уже на втором году войны, а к 1917 году сложившееся положение с продовольствием осмысляется посредством этого и родственных слов все чаще. Можно, конечно, сыронизировать, что перебои с продовольствием, хлебные очереди и т.д. на фоне того, что придется пережить в 1918 и 1919 годах, воспринимать как «голод» получается лишь в качестве очень сильного преувеличения, но здесь важна именно историческая рамка: с подобным горожанам ранее сталкиваться не приходилось, это нарушало все привычные представления, ломало рутину жизни — и, воспринимаемое как катастрофическое, создавало условия для революции: ведь последняя предполагает именно действие, выходящее за пределы рутинного, а для этого ключевым становится осознание как данности его отсутствия или нарушенности — в том числе и способность к радикальному действию именно ради восстановления «нормального», которое более не связывается с существующей властью.

Слухи и подозрения — от «распутинской» истории до шпиономании военных лет — играют роль в создании фона, на котором воспринимаются конкретные слова и действия, что примечательным образом выпадает именно из «конспирологической рамки»:

«Миф о заговоре “темных сил” во многом подготовил Февраль. А впоследствии Февраль “объясняли” как заговор либералов (революционеров, масонов, иностранных спецслужб). Конспирологическая историософия игнорирует при этом конспирологическое массовое сознание участников событий» (стр. 56—57).

В небольшой, едва ли не миниатюрной книге Бориса Колоницкого читатель находит главное: не столько ответы на конкретные вопросы, сколько сам способ говорить о прошлом в его сложности и своеобразии, без обращения в «зеркало» современности — и вместе с тем (или, точнее, именно благодаря этому) через прошлое получая возможность лучше понять нечто в окружающем его мире и в себе самом как существе историческом.

Б.И. Колоницкий. #1917. Семнадцать очерков по истории Российской революции. — СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2017. 144 с.: илл.

Понравился материал? Помоги сайту!