Второй эшелон

Я к вам вернусь / от тишины оторван / от тишины своей и забытья / и темной памяти для поцелуя я / подставлю горло

Смерть поэта всегда вызывает оживление (ничего себе фразочка) литературной жизни.<…> Обычно следует перечень цитат из покойного, причем свод такой убедительности и целостности, что складывается впечатление, будто сам по себе этот кодекс извлечений — отдельное художественное произведение.

М. Генделев

В издательстве «Новое литературное обозрение» вышла книга «Генделев. Стихи. Проза. Поэтика. Текстология», посвященная творчеству русско-израильского поэта Михаила Генделева (1950—2009).

Существование большого поэта не может быть полностью проигнорировано сообществом, языком, оно изменяет речь и сознание даже никогда не слышавших и не читавших его напрямую. И, несмотря на это, он может быть абсолютно неизвестен широкой публике. Его влияние не позднейшую литературу — как водяные знаки на ходовых купюрах: одновременно отчетливо видны и нечитаемы. Такая ситуация на самом деле в чистом виде довольно редка, но в двадцатом веке по понятным причинам такие случаи происходили чаще. Континентальная Россия на десятки лет забывала о десятках авторов начала века, не успевшие на оттепель семидесятники целыми школами и течениями ускользали от читателей, эмигрантские звезды возвращались на родину с опозданием «стихами», но их время в литературе оказывалось упущенным.

Конечно, в будущем многим потаенным авторам предстоял некий публичный ренессанс — в обиход образованного класса вернулся Газданов, из лианозовских бараков и ленинградских коммуналок в разные годы становились слышнее голоса Холина, Григорьева, Шварц, Аронзона, как-то пробились сквозь насыпи приграничной лени и забвения Горенштейн и Соколов. Но по-прежнему существуют авторы, чье место в литературной иерархии, объективно высокое, остается неявным, чья известность узкоцеховая, чьи тексты малоизвестны, но влияние очень сильно. Таким «тайным» поэтом был Станислав Красовицкий, в какой-то мере Алексей Цветков, к счастью, много выступающий и издающийся в последние годы, такими остались писатель Леонид Гиршович, поэты Евгений Хорват и Инна Близнецова, неизвестны читателю выдержавший три заграничных издания невероятный роман Эли Люксембурга и труды филолога Майи Каганской; о более молодых авторах, работающих в более сложных жанрах, я уже и не говорю. Большинство из них пострадало от мутации позднего эмигрантского литературного пространства и эрозии постсоветского культурного и особенно издательского ландшафта, для некоторых герметичность их литературного труда была сознательным выбором, кого-то унесла ранняя смерть, кого-то подвела нерадивость наследников и ревность коллег, потому что возвращение таких имен в литературную повседневность, придание им подлинного веса — не только дело случая и прихотливого контекста, но и обязанность и труд их преданных читателей, исследователей и учеников.

В этом смысле Генделеву повезло. Поэт, казалось бы, необычайно узкой аудиторной группы — русскоязычных израильтян, то есть не русских эмигрантов, не евреев европейской или даже русской диаспоры, не израильтян урожденных, а вот этого относительно малочисленного и невоспроизводящегося круга («нас, по месту смерти — местных»), он достиг в русском стихе немыслимых мастерства и ярости, не заплатив за это настоящей цены личного одиночества — наоборот, число его друзей внутри литературного и медийного истеблишмента могло бы быть залогом его посмертной известности и даже славы, если бы не накладывало на любой серьезный разговор о нем игривый отсвет приятельства и непотизма.

Михаил Генделев, автор 11 поэтических книг, романа, сотен статей и эссе, десятков прекрасных переводов и текстов песен, возможно, единственный современный продолжатель лермонтовско-гумилевской традиции трагического освоения пространства жизни и культуры с использованием военной техники, совершенной метрики, открытого пафоса и трагического скептицизма, заслуживает подробного разговора — не как мой друг и учитель, а как «поэт и между прочим солдат», практик русского регулярного стиха, расширивший его семантические и синтаксические пределы.

Но он был моим другом и учителем, и от этого невозможно отвлечься и отказаться, невозможно не поддаться соблазну воспоминаний, и нетрудно понять те сложности, с которыми столкнулись составители и редакторы нового тома «НЛО», посвященного неизданному творчеству Генделева, а также собравшего в себя переводы, эссеистику, критику и комментарии (не хватает только писем, которых покойный никогда не писал, обходясь обидными записками и эпиграммами, не полностью, но тоже включенными в том).

Одна из проблем составителей была сродни вставшей передо мной при написании этой рецензии — найти баланс между беспристрастностью исследователя и вовлеченностью свидетеля. Но основная их проблема была значительно серьезнее — предъявить корпус текстов «второго эшелона» публике, по сути, незнакомой с основным собранием поэта. Это работа, которой обычно удостаиваются известные авторы. Иногда такая попытка «продать» хоть что-нибудь еще неизданное у востребованного классика носит ярко выраженный коммерческий характер. Бывает и по-другому: переиздание классических или плохо прочитанных известных текстов в полном виде, иногда с комментариями и сопроводительными материалами, восполняющими утерянный контекст. Так недавно были выпущены Ильф и Петров в доцензурной версии, Коваль с подробными комментариями, вышли в новых изданиях «полные» Олег Григорьев и Леонид Аронзон.

В этом ряду том «Генделев. Стихи. Проза. Поэтика. Текстология» стоит особняком, из которого вывезли главное, но оставили много малоценных для непосвященного деталей и предметов: бронзовые безделушки, привезенные из странствий, случайные фотографии, ключи от старых квартир. Так выглядела знаменитая мансарда Генделева в центре Иерусалима не только после его похорон, но и до них, когда поэт уже жил в Москве, — живая, полная смысла и воспоминаний для знатока и странно заброшенная для случайного гостя.

Генделев был вполне безжалостным к себе литератором: он исключил из своего официального наследия даже первую изданную книгу, при этом в выпущенном «НЛО» томе появились ранние тексты, не вошедшие в составленные автором сборники. Ничто из официального свода его стихотворений в томе не приведено, как нет в нем и его прозы, ни художественной, ни даже кулинарной. По сути, у невнимательного читателя нет способа понять, о поэте какого масштаба идет речь в напечатанных тут же критических работах и отзывах современников (упомяну Михаила Вайскопфа, Елену Толстую, Петра Криксунова). В этой книге собственно Генделев предстает отличным, хотя и не глубоким, эссеистом (сказывается ежедневная газетная барщина), хорошим переводчиком поэзии малых народов (неизвестные в России израильские авторы) и шутником, чьи лучшие колкости и так давно известны литературной Москве. В книге много Генделева «внешнего» — его биографии, его болезни, кота Васеньки, в разных местах возникают длинные перечни собеседников, друзей и коллег. В то же время стихи Генделева начиная с середины 80-х были полной противоположностью этому видимому ему — настолько цельным, последовательным, точным был создаваемый ими мир, настолько лаконичным, весомым, законодательным был его слог, что даже нередкие в разные периоды «барочные» упражнения в сарказме не ломали строя. И именно этот Генделев — невидимый Михаил, не литератор, а до ветхозаветной степени сращенный с собственной книгой поэт — до сих пор нуждается в исследовании, в перепрочтении, в учении наизусть.

Все сказанное никак не умаляет заслуг составителей Сергея Шаргородского и Евгения Сошкина (благодаря которому вообще сохранился и ранее был опубликован большой пласт израильской русскоязычной литературы, например, стихи погибшей поэтессы Анны Горенко), бережно и педантично работавших с наследием поэта, сохраненным Фондом Михаила Генделева. Предисловие составителей, как и биографический очерк в начале книги, дает адекватное представление как о предмете исследования, так и о понимании редакторами сложности стоявшей перед ними задачи, с которой они блестяще справились, учитывая описанные ограничения. Но для «широкого круга читателей» этот сборник не может и не должен быть первым знакомством со столь значительным автором, каким Михаил Генделев являлся на самом деле, а только поводом обратиться к его основному наследию, что не так уж и просто — тиражи прижизненных изданий не были достаточно велики и уже практически закончились. Возможно, выход этого тома в «НЛО» напомнит издателям о возможности переиздания его ключевых произведений, в прочтении которых этот том с его критикой и комментариями очень поможет.

Пока этого не произошло, стоит напомнить, что по адресу gendelev.org Фонд Михаила Генделева собрал в интернете огромное количество материалов, включающих в себя все важнейшие стихотворения и поэмы автора, архивные фото- и видеоматериалы, библиографию. Выпущенный «НЛО» труд может служить и к этому архиву важнейшим приложением, пока сам не станет его неотъемлемой частью.

Генделев: Стихи. Проза. Поэтика. Текстология / Сост. и подгот. текстов Е. Сошкина и С. Шаргородского; коммент. П. Криксунова, Е. Сошкина и С. Шаргородского. — М.: Новое литературное обозрение, 2017. — 728 с.

Понравился материал? Помоги сайту!