«Жюри составит список, мы на него накинемся и начнем потрошить»

2 ноября, в первый день XI Красноярской ярмарки книжной культуры, прошли дебаты литературной премии «НОС». В начале обсуждения стало известно, что председатель жюри режиссер Константин Богомолов не приехал в Красноярск по не зависящим от организаторов причинам. За столом жюри расселись другой режиссер и художник Вера Мартынов и кинорежиссер Роман Либеров, компанию им составили уже знакомые по предыдущим сезонам «НОСа» руководитель проекта «Устная история» Дмитрий Споров и переводчик русской литературы на польский язык Агнешка Любомира Пиотровска. Ирина Прохорова представила экспертов этого сезона — Анну Наринскую, Константина Богданова и Льва Оборина. Начались дебаты.

Ирина Прохорова: Что вам кажется наиболее важным критерием для формирования шорт-листа в этом году?

Агнешка Любомира Пиотровска: В прошлый раз сложно было собрать даже лонг-лист, это был не лучший год в русской литературе. Я помню свое удивление: как много книг в прошлом сезоне оказалось посвящено воспоминаниям о детстве и молодости в Советском Союзе, но эта память не осмыслялась. Ее фиксировали без общественно-политического контекста, писатели сентиментально вспоминали о том, как катались на коньках с бабушкой. В этом году авторы возвращаются к беседе с читателем о сегодняшнем дне. Если при этом они и говорят о прошлом, то осознают, что обсуждение истории ведется из настоящего времени. Действие большинства текстов, которые прислали на премию, происходит в больших городах. Кажется, у нас нет хороших книг, показывающих современную деревню. В этом году меньше и литературы нон-фикшен.

Голоса с разных сторон: «Ленин»!

Пиотровска: Да, есть книга Льва Данилкина о Ленине. Я обратила внимание и на изменение книжного рынка. В Польше вообще сегодня не печатают сборники рассказов, поэтому многих важных авторов не издают. Почти половина заявок на премию в этом году — сборники рассказов.

Прохорова: Все по стопам великого Чехова, почему нет?

Пиотровска: Для меня главная тенденция в этом году — преодоление сказочных, детских воспоминаний и обращение к сегодняшней действительности.

Прохорова: Идея преодоления истории в пользу современности?

Пиотровска: Для меня важно и обращение к современному языку, вербатим. Кажется, авторы в этом году слушают улицу, изображают с помощью средств языка своих героев, их образование, социальное положение.

Прохорова: Интересно, какие два текста из длинного списка подходят под ваши формулировки?

Пиотровска: Два — это сложно!

Прохорова: Давайте три!

Пиотровска: Меня в этом году обрадовало присутствие Сорокина — моего любимого автора, главного автора в русской литературе. Хотя я не стала поклонницей «Теллурии», новый его текст — «Манарага» — конечно, про будущее, и в языковом плане для меня это книга номер один. Как переводчица русской литературы я думала: будут ли читать эту книгу за границей? Я только что подписала договор на перевод Сорокина. Мне очень понравился и «Текст» Глуховского — простая история, криминальная, но прекрасно показан фон современной Москвы, живой язык, отличный материал для театра и кино. Третья книга — Анна Тугарева, «Иншалла. Чеченский дневник».

Прохорова (обращается к экспертам): Есть ли какие-то соображения?

Анна Наринская: А вот жюри сейчас составит список, и мы на него накинемся и начнем потрошить. Что касается Глуховского, то в его «Тексте» нет надувания щек, в отличие от многих других русских авторов, которые иначе как Толстыми себя не мыслят. Например, герой Глуховского приходит в московский магазин и описывает реально существующую рекламу, подписывается на сиюминутность, заранее говорит, что эта история не вечна. Глуховский говорит нам не метафоры вечности, а о том, что происходит сейчас, и это меня подкупает.

Прохорова: Великий Лев Толстой, на которого равняются многие наши писатели, тоже любил описывать вещность мира.

Наринская: Мне кажется, что книга Глуховского напоминает «Чапаева и Пустоту» Пелевина, у него там есть описания сериала «Просто Мария». Думаю, Пелевин хотел показать, что жизнь, которая идет здесь и сейчас, его тоже волнует.

Лев Оборин: Еще одно соображение о Глуховском. Нет ничего более неловкого, чем подделываться под современный молодежный язык. Недавно телеведущая Екатерина Андреева пыталась писать что-то на интернет-сленге, и это выглядело анекдотически.

Книга «Текст» построена на переплетении мессенджеров, каналов связи, общении с телефоном. Глуховский смог написать об этом убедительно.

Роман Либеров: Спасибо за возможность столько всего прочесть сразу, в обычной жизни такого со мной обычно не происходит.

Прохорова: Насилие иногда плодотворно!

Либеров: Насилие радости. Никогда прежде столько не взаимодействовал с современной литературой. Я был глубоко разочарован, расстроен буквально физиологически, друзья говорили, что не обязательно дочитывать эти книги. В итоге исходя из моих эстетических предпочтений у меня сложилось любительское ощущение. Я в силу своей профессии наблюдаю за современным искусством, даже плохое искусство мне что-то дает. Искусство сейчас чаще всего обслуживает провокативные идеи, а вокруг создается инфраструктура. Я был потрясен, когда понял, что то же самое происходит и в литературе. А ведь мне интересен, прежде всего, русский язык, кроме него, где бы в мире я ни находился, у меня больше ничего нет! Корпус русского языка, который складывается после чтения всех этих книг, меня фраппирует.

Прохорова: А современное искусство вас не фраппирует?

Наринская: А он его меньше любит.

Либеров: Мне кажется ложным путем то, что литературный язык должен отражать уличную речь, как люди разговаривают в жизни, — это тупиковый путь. Я обожаю мандельштамовскую литературную злость, особенно его «Четвертую прозу», умение поссориться со всеми, текст, в котором смешалось все. В этом длинном списке у меня только один фаворит — Александр Бренер, он способен нас всех перессорить! Кроме подаренных экземпляров «Житий убиенных художников» я купил еще несколько и раздарил друзьям, влюбил их в Бренера. В Лондоне ноги сами понесли меня в бары, которые он описывал.

Наринская: Они же закрыты?

Либеров: Нет! Один-то работает!

«Ненавижу всяческую мертвечину, обожаю всяческую жизнь!» Поэтому второй мой выбор — «Иншалла. Чеченский дневник», а третий — Ольга Брейнингер, «В Советском Союзе не было аддерола»; ее книга похожа на длинный пост в Фейсбуке, но, по крайней мере, там есть жизнь.

Наринская: Если бы я одна принимала решение, то выбрала бы Бренера — да, там есть ужасные слова, он глубоко задел многих моих друзей. Но человек из подполья — это одна из актуальнейших фигур в мировой и русской литературе. Кто у нас русский Буковски? Жан Жене? Харитонов? Ах да — Лимонов, тот старый Лимонов! Мне кажется, главная идея литературы, как это определял Рене Жирар, извините за умничанье…

Прохорова: Прощаю вас.

Наринская: ...зависимость от Другого, невозможность осуществиться самому никак, только через Других. Набоков ненавидел Достоевского, а в романе «Отчаяние» пересказал «Двойника».

Константин Богданов: Для меня книга Бренера — это не текст. Да, он задел многих, но фактически мы оказываемся в пространстве вечной инвективы: перед нами юродствующий текст, автор хочет себя возвеличить и уронить всех вокруг. При этом он крайне непоследователен: почему-то в попутчики берет Агамбена и Шаламова, упоминает Аверинцева.

Наринская: Ты говоришь «юродство», будто это что-то плохое?

Оборин: И книга «Обоссанный пистолет», и другие сочинения Бренера пересказывают анекдоты про него самого. Но «Жития убиенных художников» — наиболее выдающаяся среди них книга с литературной точки зрения.

Вера Мартынов: Я — художник и режиссер и с текстами дело имею редко. Совсем недавно я отказалась от почитания шедевров изобразительного искусства и окунулась в современное искусство, чтобы уйти от снобизма и понять, как мои коллеги по всему миру думают прямо сейчас. Я смотрю на современное искусство как на процесс, так же я воспринимала и чтение книг, которые прислали на премию. Я думаю о Бренере как о выдуманном авторе. Если я буду воспринимать его как того, кто ругает Мизиано или Бакштейна и просит денег у Хельмута Ньютона, то это не моя философия. Но книга у него очень интересная. Казалось бы, он ничего не хочет сказать, а говорит очень много. Мне не нравится роман Сорокина, но я понимаю, что он должен быть в шорт-листе. Я ни Бренера, ни Сорокина не люблю, но понимаю, что у них интересные книги. А третий мой автор, даже фаворит, — Герман Садулаев, «Иван Ауслендер». Это моя тройка, если мы определили концепцию шорт-листа как переосмысление прошлого и формирование образа сегодняшнего дня. Хотя эти книги написаны таким языком, на котором я и люди из моего круга общения не разговариваем.

Наринская: Как мать подростка, могу утверждать, что мой шестнадцатилетний сын на сленге, кальке с английского нечасто разговаривает. Это писатели придумали такой язык. Но ты можешь быть как Зощенко и сочинить метаязык или бежать за комсомолом, думая, что ты современный.

Мартынов: Я общаюсь с небольшой группой людей, которые в основном занимаются творчеством, порой не знаю, что ответить тому, кто меня толкнул.

Прохорова: Ну уж не знаете, я потом вам расскажу.

Богданов: Некоторым нужны усилия, чтобы перейти из сферы повседневного в литературу. Текст Садулаева не требует никакого преодоления, поэтому мне кажется эта книга просто скучной.

Дмитрий Споров: В этом году очень хороший лонг-лист. Можно смело идти и покупать почти любую книгу из длинного списка. Я отношусь с большим уважением к тексту Анны Тугаревой «Иншалла. Чеченский дневник», в нем рассматривается, как чеченец конструирует свой мир в российских условиях. Алексей Сальников здорово написал про обыденность простой семьи. Я считаю красивым текстом сочинение Андрея Филимонова «Головастик и святые», хотя коллеги говорят, что эта книга — сусальная картинка с нарочитой русскостью. Важный автор — Станислав Снытко — абсолютная эстетическая радость и удовольствие, пока читаешь его книгу!

Мартынов: Книга Садулаева — скучная? А каковы критерии скучности?

Богданов: Понимаете, мы — заложники своих ролей: вы — жюри, мы — эксперты.

Для меня книга Снытко — синестезия визуального и вербального через призму воображаемых медиа. Этот текст интересен как образец проникновения в новую изобразительность.

Оборин: Я не считаю, что нужно покупать все книги из длинного списка. В отношении некоторых можно поберечь деньги и время. В этом году поступившие тексты для меня разделяются на два кластера. Один — остросоциальные высказывания: Глуховский, Рубанов, Садулаев, Данилкин о Ленине. В 1990-е —2000-е не принято было хвалить Ленина, а сейчас такое отношение — скорее мейнстрим. Я бы отметил текст Виктора Пелевина: вечный пересмешник трендов, он оставляет читателя каждого своего нового текста на пограничье.

С другой стороны, я выделил бы три важные книги. «Дым внутрь погоды» Андрея Левкина — в ней показан процесс фиксации мыслительного опыта, но это не совсем поток сознания. Процессы, которые происходят в тексте Левкина, иные. Вторая — посмертная книга Виктора Iванiва, в которой встречаются выдающиеся языковые эксперименты. Они могли бы отодвинуть русскую прозу от постсоциалистической модели, не предлагающей ничего любопытного с точки зрения эстетического переживания. Третья — «Белая кисть» Станислава Снытко, который синтезирует прозу и поэзию; его письмо часто вызывает споры о границе между прозой и поэзией, самый известный случай — он два раза попадал в шорт-лист поэтической Премии Аркадия Драгомощенко, и вопрос о статусе его текстов стал предметом жесткой полемики.

Либеров: Книга Данилкина о Ленине очень спорная, написана чудовищно, но опыт, который она актуализирует, опыт сопротивления, сегодня важен.

Споров: Это точно не мнение всего жюри. Включение книги Данилкина в шорт-лист означает солидарность с ее содержанием. Автор подробно проработал биографию и сочинения Ленина, и перед нами — апологетика, не более.

Наринская: Вы говорите, что апологетика — это что-то плохое? Специфика «НОСа» в том, что мы обсуждаем книги публично. Мы вообще не упоминаем, например, роман Медведева «Заххок». Я не фанат этой книги, но ее появление не случайно. После лекции в Санкт-Петербурге студенты спрашивали у меня: почему у нас нет постколониальных романов?

Оборин: Как учил Эткинд — у нас внутренняя колонизация.

Наринская: Что важно сейчас для литературы? Вся тема слияния поэтического и прозаического началась не сегодня. У нас такие тексты называли прозой поэта, но кто написал «Героя нашего времени» или «Капитанскую дочку»? Писатель. И сейчас важны попытки соединения поэтического и жизненного опыта.

Молодой человек, выкрикивая «Больше красного! Данилкин рулит!», выходит из зала. Наринская вспоминает поэму Пепперштейна о Ленине.

Пиотровска: Мне кажется, «Ленин» Данилкина — книга, написанная для молодого иностранца.

Прохорова: А сегодня молодое поколение в каком-то смысле — иностранцы. Эта книга кажется мне продолжением советской литературы без осмысления. Продукт мастеровитого автора, но наивного в своей рецепции прошлого. При этом опыт неофициальной советской культуры остается непроговоренным, им пока интересуется лишь небольшая часть общества.

Жюри остановилось на десяти позициях для шорт-листа. Наринская предлагает «отполировать» список, Оборин хочет сократить две-три позиции. Впервые за несколько лет дебаты превратились из собрания «по поводу» в живую дискуссию.

В ходе обсуждения Ирина Прохорова запускает видеообращение режиссера Константина Богомолова: он перепутал даты вылета на ярмарку из-за репетиций нового спектакля «Бесы» в Афинах.

Константин Богомолов: Я не собираюсь делать программные объявления, ничего я лично не понял нового о литературном процессе после чтения книг, присланных в этом году. Отобрал 20 из них, но осталось ощущение рыхлой, бессмысленной, даже аморфной и булькающей массы. Лидеры в литературе уже определились, подорвали литературную реальность и продолжают это привычно делать в известных местах и с понятными последствиями. Новые литературные террористы в этом году не появились. В этом сезоне текст Сорокина — лучший, но выдающиеся книги у нас обычно премии не получают. Для короткого списка я предлагаю тексты Глуховского, Бренера, Iванiва, Сальникова, Филимонова, Снытко. А если четыре — Бренера, Глуховского, Сорокина и Iванiва.

(После выключения связи с Богомоловым)

Споров: А давайте исключим Сорокина из шорт-листа — и тогда интрига сохранится?

Оборин: Как показывает опыт других премиальных сезонов, включение Сорокина в шорт-лист все равно сохраняет интригу.

Либеров: Хочу заявить, что роман Сорокина к литературе никакого отношения не имеет!

Публичное обсуждение шорт-листа и объявление победителя пройдут в Москве 5 февраля 2018 года.

Понравился материал? Помоги сайту!