26 ноября 2018Литература
166

Вне фокуса

По-русски вышла первая книга о Джорджо Вазари

текст: Андрей Тесля
Detailed_pictureМазаччо. Троица (фрагмент), ок. 1425—1427 гг.

Джорджо Вазари — пожалуй, самый известный автор, когда-либо писавший об искусстве. Истории, рассказанные им, мы знаем даже в том случае, если никогда не читали его «Жизнеописаний», — они разошлись по популярным брошюрам, просветительским передачам, путеводителям и рассказам экскурсоводов, смешиваясь с другими, обогащаясь бродячими сюжетами и в этом смысле вполне продолжая авторскую линию: ведь и сам Вазари был не чужд тому, чтобы приписывать тем, кого почитал в качестве великих, расхожие слова или истории, призванные стать моральным примером, — как поучение или, в других случаях, как предостережение: истории о том, как человек с самыми большими дарованиями может не использовать их вполне, обратить в пустое, — хотя, с другой стороны, уже одно то, что и сами эти персонажи «дурных примеров» оказались увековечены Вазари, говорит о достижении ими одной из основных ренессансных целей, определяющих смысл человеческой жизни, — славы, способности в памяти о себе преодолевать время.

И наш интерес к Вазари в первую очередь обусловлен именно значением его книги — то, что сам он был живописцем и архитектором, декоратором городских празднеств и герцогских торжеств, забывается или, точнее, отходит на второй план, служа объяснением или пояснением к его взгляду на историю искусства ближайших к нему столетий, а отнюдь не чем-то самоценным. Авторы очередной английской биографии Вазари (и первой книги о нем, выходящей по-русски) пишут:

«Историки искусства в большинстве своем приняли его точку зрения. Только недавно они стали изучать тех художников, которых Вазари пропустил (например, Пинтуриккьо). А все из-за его авторитета» (стр. 314).

© Манн, Иванов и Фербер, 2019

В этом смысле книга Ингрид Роланд и Ноя Чарни — об интересе к самому Вазари, не сводящемуся к тексту его книги: о ярком человеке, которого ценили и которым восхищались (или которого ненавидели, что в родстве с восхищением) современники, — и если последующая оценка его художественных достижений существенно изменилась, то ведь вся история искусства — это история о переоценках. И вместе с тем о том, что есть многое, что ценится именно в настоящий момент — спустя время оно не будет представлять особенный интерес, тогда как сами эти качества будут цениться уже в других, в современниках, чтобы затем вновь подвергнуться обесцениванию: умение верно и отчетливо понимать желания заказчика, в том числе и те, которые он сам для себя ясно не сформулировал, навык заканчивать работу к сроку, соблюдая договоры и к оговоренной дате представляя работу должного качества. Это ремесленные навыки — но художники Возрождения были вполне ремесленниками: цена их работы, например, во многом определялась ценой тех красок, которые использовались в картине, и от того, сколько было лазурита, а сколько пошло охры, зависел итоговый счет.

И тот же Вазари был намного выше ремесла — иными словами, он был прекрасным ремесленником, но не только им; кстати, именно ему мы обязаны многочисленными историями о художниках-творцах, которые свои эстетические задачи ставили выше любых прагматических соображений — как и сам он сохранил во флорентийской базилике Санта-Мария-Новелла при перестройке, затеянной его патроном, великим герцогом тосканским Козимо I, фреску Мазаччо — закрыв ее фальшстеной, на которой уже нарисовал свою собственную. Действие совершенно непрагматическое — из осознания величия работы своего предшественника и неспособности уничтожить то прекрасное, что в глазах заказчика не имеет никакой цены. Он же был одним из первых, кто стал собирать рисунки — оценив их эстетическую ценность, а не только роль подготовительных материалов к большим работам, живописным или скульптурным.

Биография Вазари, написанная Роланд и Чарни, — не столько про переоценку персонажа, сколько про интерес к нему как человеку, оказывающемуся намного больше своей книги, — и в то же время именно за счет этого его великая книга становится понятнее. Не за счет простого ответа на вопрос, что сделало ее возможной, а через большую и оригинальную жизнь, прожитую автором. А глубина и тонкость его взгляда, умение видеть то, что не видело большинство не только современников, но и ближайших потомков, побуждают вновь взглянуть на его собственное творчество, увидеть точность и размеренность Уффици, изящество и оригинальность многих работ Вазари в родном Ареццо и оценить роспись купола флорентийского Дуомо.

История восприятия Вазари — это еще и история про очень высокую планку: он не выдерживает сопоставления с теми, кого сам прославил, — его меряют по высшему счету и в итоге находят несоответствующим ему, а его собственные работы, на протяжении веков доставляющие наслаждение, отделяются от автора: любуясь Уффици, не думают об архитекторе, думая о Вазари, вспоминают его сомнительные росписи парадных залов.

Повествование Роланд и Чарни — переплетение историй о том, как Вазари рассказывает истории про живописцев, и его собственной жизни, удивительно насыщенной, с постоянными перемещениями из города в город, интересом ко многому — и вместе с тем усталостью от «житейской суеты». В одном из писем другу он вдруг демонстрирует качества интроверта:

«Впрочем, не удивительно, что ни этим алтарным образом, ни вышеупомянутым для церкви Сан-Пьетро в Монторио не удовлетворил ни себя, ни других. Действительно, находясь волей-неволей в постоянном распоряжении этого первосвященника (речь о Юлии III. — А.Т.), я не находил себя покоя, то есть был в постоянном движении...»

Человеку подобного склада было тяжело существовать в ренессансном мире — ведь тот, как и большинство миров до модерна, открывающего дорогу анонимности и безличному общению, был про постоянное взаимодействие, построение личных контактов и т.п. Впрочем, Вазари — человек, не только восхищавшийся, но и вызывавший приязнь с молодых лет со стороны Микеланджело, — мог бы вызвать подозрение в таком характере, но его образ биографа и придворного все время делает его самого «вне фокуса».

И. Роланд, Н. Чарни. Коллекционер жизней. Джорджо Вазари и изобретение искусства / Пер. с англ. Анны Ландиховой; научн. ред. Мария Меньшикова. — М.: Манн, Иванов и Фербер, 2019. 384 с.

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 20249388
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202416033
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202420346
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202425583
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202426925