Ее парень работает вышибалой

24 февраля открылась первая поэтическая резиденция по программе «Современная российская поэзия в переводах», открытой старейшим независимым русским культурным центром Великобритании «Пушкинский Дом». Ее первыми резидентами стали поэт Галина Рымбу и переводчик Хелена Кернан.

COLTA.RU публикует новые стихи Галины Рымбу, которые, в частности, станут объектом переводческой работы в рамках резиденции в Оксфорде.

Её парень работает вышибалой

её парень работает вышибалой
на панели
у него малиновая девятка
на которой он развозит женщин
и приезжает разруливать ситуации
по ночам

он показал нам видео на телефоне
где прикольная ситуация так сказал он
два пьяных голых мужика в бане
с обвисшими животами
не хотят отпускать женщину хотя она уже
своё отработала
и мычат
а женщина плачет
но он щас разрулит
всё равно смешно же да
говорит парень парень парень

её парень работает вышибалой
у него малиновая девятка
на которой мы иногда вместе ездим и развозим женщин
к мужчинам
по ночам

ей 14, а мне 15
ей 14, а мне 15
она недавно лишилась девственности
а я еще нет
еще нет
и многие девчонки знают это
и кошмарят меня за это
это очень стремно в наших компаниях и на районе
быть еще девственницей в 15 лет

хоть я и девственница мы всё равно дружим и обсуждаем еблю
члены мускулы и попки
всяких парней
под пивко всё детально обговариваем

и я так горда что она доверяет мне
и мне так нравится когда они берут меня ночью с собой

мне нравится представлять что у нас миссия
мы едем на важное задание
возможно так и есть
защищать женщин от мутных мужчин
но также и
отвозить иконы и статуи женщин
к пьяным мужчинам
чаще всего берут одну
икону на компанию
и долбят
долбят
долбят
долбят
долбят
долбят
долбят
долбят
долбят
долбят

а потом девятка увозит
увозит
увозит
икону женщины

девятка-ночь

мы купили два литра балтики
мы божественных чипсов купили
рифленых
и шоколадку
и сигареты
кайфуем
до следующей
кайфуем и слушаем музыку
в общей машине
в общей ситуации
на троих
это хорошая ночь

а потом
мы подбираем на дороге у цирка
одну женщину
она уже отработала этой ночью
хорошая говорит он
хорошая женщина
одна тянет двоих детей
других вариантов нет
приходится так работать
пока дети малы́е еще совсем ночью спят
она быстренько уходит
а утром возвращается
возвращается
возвращается
возвращается
мама возвращается
мама
мама
мама

так каждое утро говорит
отвожу её к детям
стараюсь приглядывать
чтобы ничего не случилось
мы сидим рядом
на заднем сидении
мне 15 ей около 30
мне 15 ей около 30
мы накрашены почти одинаково
как все женщины нашего мира
именно этого нашего общего мира
в котором мы встретились на заднем сидении
малиновой девятки
этой ночью
когда я сбежала из дома
пока родители спят
когда она быстренько вышла из дома
пока её дети спят
мне 15 ей около 30
мне 15 ей около 30
почему я чувствую к ней такую близость
такую теплоту
такое уважение
это великая женщина — думаю так
живая великая женщина
на её плечах этот мир стоит
не иначе
почему я чувствую эту нежность
почему она такая реальная, такая действительная,
великая, живая женщина
икона, богиня, княжна
стыдится на меня смотреть
отворачивается
съеживается на заднем сидении
а потом выходит из машины
и уходит не оглядываясь в жаркие джунгли хрущевок
в районе нефтяников
на улице советской уходит в ночь
в жаркие джунгли хрущевок
как багира крадется
в пещеру подъезда
там воют скулят кричат
там воют скулят кричат
сражаются
и мы её больше не видим
больше не видим

мы едем в малиновой девятке
теперь по проспекту мира
где многое происходило
по проспекту ёбаного несправедливого мира
но такого красивого
такого красивого
такого нашего мира
уже рушится-проступает рассвет
и над нами
поднимается огромное коралловое солнце
и заливает светом цирк
стелы и обелиски победы
разрушенную набережную
и памятник-танк
скамейки с пустыми бутылками
и заводских рабочих уже понемногу
выползающих из домов
навстречу
рейсовым автобусам
душным маршруткам
мы едем едем и кажется вот-вот взлетим
мы едем и слушаем веселую песню
которую она так любит
«два кусочека колбаски»
и она подпевает
и мотается туда-сюда на переднем сидении
её осветленные волосы так красиво двигаются
в такт музыке так красиво
обнажаются маленькие хищные
немного кривые зубки
так нежно блестят
глаза цвета августовской цветущей
речной воды
и мы взлетаем
и падаем
взлетаем
и падаем

она берет его за член
через штаны
а он рулит
и она продолжает петь
«два кусочека колбаски»

скоро они отвезут меня домой
и всё исчезнет
а он будет долбить и долбить её
на заднем сидении
своим пухлым малиновым членом
и кусать за шею
и обливать коктейлем ягуар
едва оформившуюся грудь
животик
брать за волосы
они так и останутся на проспекте мира
даже после конца мира

в нашем городе все проспекты ведут в никуда

Оскорбление власти

Оскорбление власти — наше прямое дело,
особенно — в письме, свободном от идеологий
(насколько это возможно?). Некоторые говорят:
«поэзия не должна путаться с идеологией». Оскорбление
чувств верующих — вот путаница, тавтология…
Ведь любая вера сама по себе это уже оскорбление наличной
реальности (она всегда про то, что может быть по-другому)
и власти (если только не находится в меркантильном союзе с нею).

«Религия — опиум для народа» — раньше было,
но сегодня в этой стране — авторитаризм, олигархат, коррупция,
силовики, менты и рождаемые ими миры — вот главный наркотик,
ежедневно делающий реальными страшные галлюцинации и искаженные картины мира,
жестче, чем у Босха, страшнее, чем в «Чужом» — страх другого;

Так одной женщине, живущей на окраине СПб, всё время казалось,
что в соседних квартирах поселились украинцы,
а этажом ниже поселились таджики,
всё время стучат там, кричат и рушат,
она вызывала полицию, вызывала скорую,
звонила в ФСБ и в районную администрацию,
ей верили и искали: все так думают.
ВСЕ СУЩЕСТВУЮТ.
Никто не хочет жить на одном этаже с геями. Трансгендеры —
инвалиды природы и должны содержаться в специальных
клиниках. Никто не хочет чтобы детей усыновляли геи и лесбиянки.
СТАНЦИИ ШИЕС НЕ СУЩЕСТВУЕТ.

Я всё время думаю об этом 1% людей,
в руках которых сосредоточено больше 80% мирового богатства,
я о них ещё с детства знала, и долго ночами, когда
не могла заснуть от голода, оскорбления им подбирала,
и душу дьяволу чуть не продала, его просила,
чтоб он разобрался с этим, если действительно существует,
потому что по ходу все боги уже не справляются.

Вот среди этих, 1%, интересно, сколько сторонников авторитаризма
или национализма? сколько гомофобов?
а сколько тех, кто лицемерно смотрит «влево»
и видит там только черную дрожащую гнилую человекобашню,
которая обрушивается на землю в поисках еды и воды?

Ребят, у меня для вас приготовлены п∗∗∗∗ц самые точные и горячие оскорбления.

Христос бы преобразил ваши головы
Аллах утопил бы их в горячей реке
Осирис забрал бы ваши глаза

«Оскорбление власти рождает хаос». Но сама власть
это и есть союз и баланс порядка и хаоса.
Поэтому люди в стране с авторитарным режимом
под жестким управлением нескольких олигархических кланов
в союзе с ФСБ и РПЦ говорят: «какой у нас в стране хаос»,
«даже Путин, и тот уже не может поддерживать порядок»
или говорят «власти не существует, здесь каждый сам за себя выживает».

А хорошо бы и правда тут анархию, демократию, думаю я,
или, возможно, анархо-коммунизм
(что не = коммунизм в устоявшемся понимании и его травме).
Анархо-коммунизм — это про демократию,
про всеобщую осознанность и социальную ответственность,
про то, что труд и ресурсы принадлежат нам,
а мы сами определяем какими должны быть общественные институты,
про ослабление функции государства,
которое не может и не должно быть в XXI веке
«сильной рукой». Особенно тут.
И реальные права всех здесь живущих народов
на реальную автономию, свою землю, языки и самоопределение.
И немедленно прекратить войну и вторжение, уйти
с оккупированных территорий, исправить чужие ошибки.

Или, может быть, начнется хотя бы с того,
что за Сенцова и Кольченко и за других
украинских политзаключенных возьмут и впишутся, реально,
как за Голунова, просто пойдут и разрушат эту тюрьму?

И за тех, кто по делу «Сети» сидит. И за историка Дмитриева.
А еще я думаю, что другие могут этот текст дописать,
например, этот список сидящих и преследуемых дополнить.
Прямо здесь. Предложить идеи для действий,
самого радикального характера.
Здесь, в письме, это возможно. Это — начало.

Оскорбление власти рождает хаос. И это правда.
Смещает баланс.
Думаю, что он есть —
этот другой, спасительный хаос действия, хаос восприятия,
который бросает нас в сердцевины мира,
в его узловатые терпкие луковицы,
бросает в историю,

делает воздух между телами веселым и горячим,
заставляет верить в возможность действия и перемен,
когда, казалось бы, уже вообще — всё,
вытесненную и отрицаемую утрату превращает в реальную скорбь
по всем нашим мертвым (а без этого, без переживания скорби
и оплакивания жертв невозможно двигаться дальше —
ни в политике, ни в истории); превращает страх
не в парализующую, но в движущую силу,
несущую изменения всем процессам,
приводящую к изменению власти и к пересмотру её категорий;

Оскорбление власти и подрыв её оснований — наше прямое дело,
мы — те, кто пишет, разрушает, критически осмысляет и переизобретает её формы.
Но мои друзья снова говорят: «это сомнительно, поэзия не должна
смешиваться с идеологией». Может быть и так. Но вопрос власти
и контроля за нашими чувствами, трудами,
намерениями и телами она может поднять?
И вопросы будущего мира?
Пока мы сидим с вами на набережной и пьём пиво
и смотрим, как на горизонте бегут огненные лисички заката
и врезаются в шустрых чернобурок ночи,
в её бурых небесных медведей, в её пылающих глухарей.

Наступает время последней ночной смены
для людей, делающих самолёты и ракеты, которые никогда никуда не полетят,
для людей, делающих пули и боеголовки из черного сахара,
для людей, ткущих новую розовую форму для укуренных ментов и ментесс,
для квирных человекоангелов, поющих в городских канализациях.

Вы — трудяги-бабочки, птицы-трудяги
немыслимых производств,
люди, которых здесь как будто бы не существует.

И я, могу ли я что-то писать о стране, где меня нет?

июнь, 2019

Этот день

Это было в такой день лета, когда дубинки полицейских стали раскаленными,
как спинки жуков на солнце,

такой день лета,
когда весь город пыльный и пахнет духами «мираж» за 300 рублей,
а руки и губы влюблённых пахнут красным винстоном,

такой день лета,
когда салоны маршруток наполняются газом,
а люди ныряют туда, как в южное море, на котором
не были никогда,

такой день лета,
когда фрукты сами, бесплатные, скатывались с прилавков,

такой день лета,
когда мой мёртвый учитель музыки вошёл в пустой прохладный класс и смотрит
старые партитуры.

Это было в такой день, когда жизнь возникала уже на руинах:
медуница, крапива, грибы; и лёгкие камешки руин хрустели
под тяжестью лап
новых видов,

в такой день,
когда мы, одетые в шкуры плакатов, стояли в горячем тоннеле и обсуждали план действий,
и от романтизации протеста только жарче еще становилось.

Такой день,
когда весь мир становится раскаленной равниной в трещинках,
равниной равенства.

Это было в такой день, когда сопротивление больше не казалось бессмысленным,

в такой день, когда плов в казанке томился, на открытом огне, на равнине,
и люди были вокруг, держали в руках свеже-
вскрытые головки чеснока, держали ножи,

в такой день, когда чувствуешь: вот-вот начнётся…

такой день, о котором позже едва ли напишут,

такой день, когда
ещё сотни бастилий предстоит открыть,

и вот ты уже стоишь у ворот тюрьмы, уже кричишь:
держитесь, ребята, сейчас мы вас вытащим;

а потом вы вместе двигаетесь по направлению к мерцающим соединениям,
во дворе, в диком парке, за гаражами

такой день,
когда лёгкие споры знания рассеялись в воздухе, распространились
в каждой столовке, в каждом фастфуде, в каждой чайхане, в каждой донерной,

и съедая свою картошку, свою лепешку, выпивая пивко или чай, чувствуем:
мы будто бы изменились

и подумали: когда же, когда
настанет сытость для всех?

И вот город уже горит,
равнина горит желанием,
коровы возвышаются, возносятся над скотобойней, река кипит,
хлебозавод раскрывается, как шкатулка с секретом, выпуская
птицы-хлеба, и внутри нас открывается новая, холодная книга,

на площади маршрутка горит…

Это было в такой день, когда
университеты стали уличными,
блуждающими животными;

вот студенты-революционеры, как стайки котов,
греются на летнем солнце…

и торговые центры потеряли смысл, открылись в последний раз
бесплатно, для всех, и кто-то даже на лошади,
на старой телеге вывозит оттуда в прошлое
одежду, посуду, еду,
ощущение праздника...

Это было в такой день лета, когда мой отец навсегда сбросил со своих плеч
мешок с мукой и ушёл домой,

когда моя прабабушка сбросила с плеч военный мешок с мукой
и ушла домой,

а мой прадед другой, на небе
красным знанием фашистский раздавил виноград,
растоптал своими сильными, смуглыми ногами
и не стал из него
делать вино

Этот день был всегда, ясный до мелочей

такой день, когда в сердцевине насилия, светлого,
по-новому проявилась
анархия-ночь

Элегия

всё скоро закончится. лето закончится. время висит
на кончике хвоста спящего зверя. мы пойдем в лес и вернёмся пустыми.
нам ничего не надо от леса.

вечером из магазина
ты принесёшь пакет дешёвой еды и радугу овощей, поставишь в саду
на ледяную росу. я нарежу побольше лука на ужин.

будем курить в туалете (на крыльце уже зябко)
и смотреть: в Инстаграме все выкладывают фото своего лета.
это чужое.
чужое в конце лета всегда кажется ближе.
ты говоришь: высохла для тебя река моего взгляда,
а я говорю, что решила перечитать Гильгамеша и Данте:
любовь находит свой путь.

почти кончилось лето. экраны погасли.
леший из леса в наш сад старый пробрался
и ласкает себя в кривой беседке из винограда,
а тёплый ветер вечерний ещё на твоем лице
как никогда полиаморен.
ночью встану попить и долго смотрю, как на столе изменились разводы от кофе.

август резко прошел вперед и ногой раздавил ржавую банку колы.
сын нам скоро построит млечный путь из подгнивших яблок.
август закрыл нам глаза широкой ладонью, а его подруга,
как мама моя молодая, у изголовья постели стоит в старой ночнушке,
и ромашковым кремом пахнут её руки,
а волосы на плечах сияют спокойно.

где-то наши друзья принимают таблетки
и, обнявшись, смотрят сериал в панельной коробке,
Лена в Зеленограде пьёт чай и читает ОВД-инфо новостную сводку,
и трамвай без водителя режет
красное тело Москвы, шкурку с неё снимает охотник-август
в чёрной лаве застывшей каски, а рядом резвится
фавн со студенческим в капельках крови.

лето — это рой времени, осень — теснота дыхания
во внутренних переговорных; представь, как дымятся
и ластятся в это время селенья в Карпатах к подножьям гор,
как в тяжелой гнилой листве новый язык тонко роится.

лето закончится. не метафора: буравящий танец пчёл последних.
жар, что, как ребенок фруктовую льдинку, лижет экран ледника.
это закончится, а мне осталось
в темноте прочитать новое сообщение
и мысленно легко пройтись с тобой до метро Полянка.

Понравился материал? Помоги сайту!