Зернышки преображения

В Великобритании вышла антология английских переводов русской феминистской поэзии «F Letter: New Russian Feminist Poetry» (isolarii, 2020 год). Мы публикуем оригинальный текст предисловия к ней, написанный Галиной Рымбу.

Феминистская поэзия? Еще несколько лет назад было сложно себе представить, что кто-то говорит о ней как об отдельном явлении в российской литературе, что кто-то вообще произносит это словосочетание без уничижительного или иронического подтекста. Ведь даже в оппозиционной российской культуре до сих пор идут жаркие дебаты о феминизме как таковом, а некоторые позволяют себе сомневаться в его актуальности, считая борьбу за права женщин и ЛГБТИК+ не такой уж и важной по сравнению с «общей политической и социальной борьбой» с авторитарным режимом. Несмотря на это, можно с уверенностью говорить: в 2010-е годы в России сложилось мощное поле культурного феминизма, и феминистская поэзия играет в нем не последнюю роль. Это связано с общим политическим подъемом феминистского и ЛГБТИК+ движения на постсоветском пространстве, который стимулировал развитие феминистской поэзии. Но и до этого в истории русскоязычной литературы рубежа XX–XXI веков встречались отдельные поэтессы, позиционировавшие себя как феминистки, — это Анна Альчук (1955–2008) и Марина Темкина, которая сегодня живет в США. Однако они, скорее, были «одиночными», исключительными фигурами в литературном ландшафте этого времени. Теперь таких фигур множество, и некоторые из них представлены в этой антологии.

Также еще совсем недавно невозможно было подумать, что в русскоязычной поэзии появятся тексты, которые открыто проговаривают проблемы сексуального и домашнего насилия, насилия на почве ненависти к ЛГБТИК+. Сегодня таких текстов много. Не будет преувеличением, если я скажу, что начатый в Украине и позже затронувший другие постсоветские страны флешмоб #ЯНеБоюсьСказати, в рамках которого тысячи женщин рассказывали в социальных сетях о пережитом ими насилии, изменил облик и фокус поэтического письма в России. Он показал, что разговор о насилии, несмотря на патриархальную политику российского государства, поддерживающую гендерное насилие, все же здесь возможен, что для него необходимо искать новые языки и пространства. Пространствами для этого разговора теперь становятся социальные сети, феминистские блоги и медиа, выставки современного искусства, уличные митинги, университеты, книжные магазины и феминистские кластеры и, конечно же, стихи.

Сегодня тот расцвет, который переживала гендерная и квир-культура вместе с некоторой демократизацией общества в российские 90-е, остался позади. И настало время гомофобных законов, законов о декриминализации домашнего насилия, убийств ЛГБТИК+ в Чечне, время дел сестер Хачатурян и Юлии Цветковой, православной антиабортной пропаганды и пропаганды «консервативных ценностей», согласно которым женщины и дети понимаются как «объекты» мужского мира, а ЛГБТИК+ не имеют права на существование в этой стране или должны быть «нормализованы». Думаю, что многие молодые люди, выросшие уже при Путине и не видящие никаких других альтернативных режимов власти, не имеют адекватного представления о гендере, о сексуальности и эротическом взаимодействии. Для них секс и отношения тесно связаны с насилием, подавлением, унижением, которые рассматриваются как возможность доказать свой привилегированный мужской статус за счет «более слабых»: женщин. Так стирается различие между милитаризмом и сексуальностью, между близостью и насилием.

В новой российской феминистской поэзии нередко проблематизируется связь насилия государственного и насилия гендерного, домашнего насилия, насилия на почве ненависти к ЛГБТ+. Нынешний российский режим с его институтами государственного, полицейского и военизированного насилия не может существовать без поддержки института насилия в семье и гендерного подавления. Этот режим гипермаскулинен, но в то же время все время обеспокоен своей маскулинной идентичностью и боится ее потерять. Отсюда его кажущаяся хаотичность, алогичность, истерия, неготовность к компромиссам, противоречивые законы и решения, полицейские рейды и «зачистки» в активистских рядах, которые «угрожают» идентичности режима. Думаю, для Путина важно не только вести войну в Донбассе и в Сирии, чтобы продемонстрировать свою гегемонную маскулинность (возможно, он и сам в ней сомневается?), но и вести войну с геями и лесбиянками, квирами и феминистками, которые представляют опасность для его гегемонии и самим своим существованием размывают эту маскулинную гегемонию. Любой человек, не встроенный в репрессивный «гендерный порядок», институтами власти воспринимается как реальный, «опасный» враг и должен быть побежден, подавлен, исключен или подчинен.

Недавно начавший действовать в России закон о декриминализации домашнего насилия и то, как РПЦ (Русская православная церковь — одно из мощных орудий государственной пропаганды) публично поощряет физические наказания женщин и детей, прямо указывают на то, что российский режим видит себя носителем старых патриархатных «ценностей». Женщины, дети, пожилые люди — именно они чаще всего подвергаются домашнему насилию — рассматриваются здесь как личная собственность мужчины, объекты безоговорочного подчинения, с которыми мужчины могут делать все что угодно. Гендерное и сексуальное просвещение ничего не может с этим сделать, потому что его здесь попросту нет. В одном из своих недавних публичных выступлений Владимир Путин назвал трансгендерных людей непонятными ему «трансформерами»: так он якобы «шутливо» выражает свое презрение к гендерному просвещению и равенству. Риторика патриархата, гегемонной маскулинности, реваншизма, милитаризма и насилия процветает не только в сфере идеологии и пропаганды, но и в культуре.

Российское литературное пространство в этом смысле тоже неоднородно, и в нем тоже присутствуют мизогиния, гомофобия, дискурсы насилия и реваншизма. Феминистские поэт_ки, поэт_ессы… Еще недавно для нас эта самоидентификация представлялась дискомфортной, если не унизительной. Ведь здесь мы все помним знаменитую литературную «притчу» о том, как еще в начале XX века Цветаева и Ахматова отказывались называться «поэтессами» и хотели быть только «поэтами», т.е. идентифицироваться с мужским письмом. Все это потому, что женское письмо (а в особенности — женская поэзия) здесь всегда ассоциировалось с чем-то унизительным, неважным, второстепенным, неспособным поднять глубокие философские, политические вопросы и работать с радикальным обновлением языка; его клеймили «глупым и наивным излиянием чувств», «стишками гимназисток». И сегодня большинство русскоязычных женщин, пишущих стихи, продолжают «гордо» именовать себя «поэтами», т.е. соотносить себя с патриархатным типом письма (который всегда выдает себя за универсальный и как бы бесполый, нейтральный). Они не хотят иметь ничего общего с миром литературы женской, феминистской, квирной и предпочитают не включать в свое творчество личный гендерный опыт, а иногда даже отрицают его. Они по-прежнему могут зависеть от «мужского» влиятельного мира литературы, где реакционные мужчины-писатели, мужчины-редакторы, мужчины — издатели «толстых литературных журналов» продолжают занимать привилегированные позиции. На таком фоне наша феминистская поэзия до сих пор выглядит радикально. Но это данность: в таком политическом и литературном ландшафте она сегодня существует.

* * *

Последние несколько лет у нас появляются свои независимые литературные проекты — журналы, зины, кружки, семинары, ридинг-группы. Они работают без какой-либо материальной поддержки, на чистом энтузиазме их создатель_ниц и куратор_ок. Все больше и больше людей, включенных в политические, активистские феминистские сообщества, интересуются феминистской литературой. И часто приходят в нее именно оттуда, а не из литературной среды. Можно заметить и обратную тенденцию — многие поэтессы и поэты, ранее отвергавшие гендерный опыт, теперь начинают артикулировать его. Их письмо становится феминистичным, а частный опыт в нем начинает осмысляться как политический.

В 2017 году в Санкт-Петербурге возник проект «Ф-письмо», в чьем основании и развитии я принимала непосредственное участие. Он начинался как открытый семинар, посвященный современной феминистской литературе и теории, и объединял всех, кому интересны проблемы феминистской, женской, квир-текстуальности: не только поэт_ок и писатель_ниц, но и философ_инь, художн_иц, исследовательн_иц современной музыки, театра, искусства. Затем появился онлайн-журнал «Ф-письмо», где сейчас публикуются художественные и теоретические тексты, задействующие, проблематизирующие или анализирующие квир- и феминистскую логики письма. Это первый на постсоветском пространстве русскоязычный журнал, посвященный феминистской литературе. И многим автор_кам он помогает выйти из серой зоны молчания и замалчивания, преодолеть страх письма и литературной социализации. Большое внимание здесь уделяется художественным переводам, поскольку для нас важно понимать мировой контекст феминистской литературы, быть в диалоге с ним, а не замыкаться в тесных границах российского пространства. Также можно сказать, что большинство авторо_к «Ф-письма» объединяет интерес к теории письма, к современной феминистской философии, в диалоге с которой мы работаем. И для нас всех важны пересмотр отношений власти, иерархий в литературе, проблема «стеклянного потолка» в культурных средах, построение собственных горизонтальных институтов.

Автор_ки «Ф-письма», представленные в этой антологии, придерживаются самых разных поэтических методов и стратегий: от документальной поэзии до (пост)лирической, от почти дневникового поэтического письма до письма, удерживающего пространство обобщений опытов, письма манифестами, лозунгами, Для кого-то больше важны «женская история», «женская субъектность», «женский опыт» и их «вписывание» в литературу, для кого-то — квирность, множественная и номадическая субъектности, размывание границ идентичностей. Кто-то пишет громкие политические тексты, а кто-то работает с частным (микро)опытом, повседневностью, тонкими различиями аффектов, чувственностью, эмпатией. Здесь телесность, вписывание новых тел в мир тел нормативных и поиск новых, неконвенциональных, языков — точки объединяющие. Так же как и вопрос о том, как возможна близость без подавления и насилия в ситуации политической катастрофы.

* * *

В этой небольшой антологии присутствуют далеко не все поэт_ки, которых можно связать с практиками российского феминистского письма (и это издержки любой публикации ограниченного объема). Это далеко не весь корпус феминистской поэзии, которая пишется на русском языке. Но одновременно антологию можно считать репрезентативной: здесь представлен достаточно широкий спектр феминистских поэтических практик. И все поэтессы, опубликованные в антологии, являются важными для нашего направления фигурами. Многие из них не только работают в поле литературы, но и заняты политическим активизмом. И в целом, как мне кажется, для российской феминистской поэзии становится все более характерно слияние активистского и литературного высказываний, активистского и литературного пространств. Литература для нас — это не только поле самовыражения и языковых инноваций, но и место политической борьбы за лучший мир.

Многие поэт_ки, опубликованные здесь, — это в основном представительницы поколения людей, родившихся в 90-е в самых разных уголках страны. Но также здесь есть стихи Лиды Юсуповой, чье имя стало заметно в российской литературе совсем недавно, а ее поэзия быстро стала известна феминистским сообществам. Она — своего рода «путеводная звезда» для многих автор_ок. Именно она первая в современной русскоязычной литературе написала стихотворение, где открыто говорится о сексуальном насилии над женщиной: она писала о себе. И хотя она живет то в Торонто, то на маленьком острове в Белизе, большинство ее текстов посвящено гендерному насилию в России и полностью включено в современный российский политический контекст.

* * *

Сегодня вернее говорить не феминизм, а феминизмы. Феминистская теория, феминистские движение и культура не гомогенны, и феминизмы бывают разные, но тем интереснее для нас поиск общих оснований. Так и практики феминистского письма различны в методологическом, эстетическом и политическом планах. У Рози Брайдотти есть замечательное понятие «номада-полиглот» — это пишущая автор_ка, та, которая создает, обнаруживает и осваивает множество «иностранных», «чужих» языков в родном, выявляет необычность и «чуждость» родного языка, ищет в нем островки свободы, потайные норы, зоны дискомфорта. Мне кажется, что, занимаясь феминистской поэзией, многие из нас в какой-то степени являются такими номадами-полиглот_ками.

Поэзия для нас — это та языковая практика, которая все время избегает «окончательного значения». А насилие — это и есть мир «окончательных решений», застывших значений, мир замерший. Поэзия ищет пути выхода из этого мира, уклоняется от языков вражды, производя другие языковые миры, в которых нет места насилию и угнетению. Насилие тесно связано с опрощением реальности. Тоталитаризм в языке, политике, жизненных практиках — это и есть опрощение, сведение множества значений к одному: и оно, «единственное значение», рождает насилие. Здесь полилог сменяется монологом, многосложные общество и сообщества сводятся к «массе», над которой возвышаются производители единственно верных значений — институты власти и авторитарные лидеры. Напротив, демократия — это множество тел и языков, борющихся за новый и справедливый мир. Множество голосов феминистской поэзии, возникающих сегодня в антидемократическом государстве, подлинно демократичны. Они не только соединяют социальную критику с поэтическим модусом высказывания, но и собирают множество голосов угнетенных, среди которых важное место отводится женским голосам, голосам ЛГБТИК+. Одни из самых важных метафор современных феминистских философии и искусства, на которые, в частности, указывает Сэди Плант, — это «плетение», «сети», «ткачество», «связанность». Для письма они также значимы: что, если посмотреть на феминистское, женское, квир-письмо через метафору нити, текстуры, ткани, орнамента, вязи, узора? Во множестве болевых и смысловых узлов, из которых возникает плотная ткань феминистского поэтического письма, спрятаны зернышки преображения.

Понравился материал? Помоги сайту!