Литературный 20-й

По просьбе COLTA.RU своими соображениями об итогах литературного года поделились Елена Рыбакова и Александр Марков. Одновременно мы публикуем тексты Юлии Подлубновой и Владимира Коркунова — они писали их для журнала «Дружба народов», но столкнулись с исходящим от его редакции запретом на упоминание стихотворения Галины Рымбу «Моя вагина». Поддерживая авторов, отказавшихся пойти навстречу нелепому акту цензуры в литературном поле, мы с удовольствием предоставляем им наши страницы.

Елена Рыбакова
Александр Марков
Юлия Подлубнова
Владимир Коркунов

Елена Рыбакова

Буржуазные и неулыбчивые

K списку

В год, заведомо бедный событиями (о смертях умолчу, не тот жанр), уместнее, кажется, говорить о будущем — насколько, привстав на цыпочки, можно его сегодня разглядеть. Едва ли не главное в этом начинающемся прямо сейчас будущем, так я думаю, — открытие «среднего» читателя; что такой читатель существует, мало кто из отечественных издателей еще недавно принимал в расчет. Российский книжный рынок, каким он сложился на заре новой эпохи, знал читателя-интеллектуала и нетребовательного читателя из масс (такому предлагались внятный жанровый канон и простая идеологическая картинка, подразумевающие минимум индивидуальных усилий в процессе чтения-проживания-потребления). Большого букеровского сегмента в наших широтах не было (говорю, конечно, о британском, не российском Букере), и дело даже не в том, что по-русски так не писали; написанному, а главным образом переведенному для этого «среднего» — буржуазного, а в отечественных реалиях скорее так и не обуржуазившегося — читателя у нас негде было разместиться (примечательно, как российским издательским гигантам оставалось оглуплять букеровских лауреатов аляповатыми обложками и неуклюжим пиаром; стоит ли удивляться, что ни одна книга этого ряда событием на русском языке не стала).

Разумеется, издательства «Фантом» или «Синдбад», сделавшие ставку на такую прозу, появились не вчера, событием по итогам последних лет можно считать скорее оформление инфраструктуры вокруг этого условно букеровского поля: на него очевидным образом ориентирована иностранная номинация «Ясной Поляны» (в 2020-м премией отмечен роман Патрисии Данкер «Джеймс Миранда Барри» в переводе Александры Борисенко и Виктора Сонькина, книга вышла в издательстве «Синдбад»), с ним все более охотно работают книжные обозреватели. Хочется думать, дело здесь серьезнее, чем только изменение рыночной конфигурации; новое соотношение сил обещает в перспективе новый тип чтения, а значит, иную социальную фигуру, выдвигающуюся в качестве нового массового читателя. Буржуазный читатель, как ни нелепо звучит в реалиях XXI века, но речь именно о нем — готовом вступать с текстом в не заданные схемой отношения и на собственный страх и риск распоряжаться своим, не заемным ресурсом эмпатии, знающем толк в игре с вымыслом, способном отличать фикцию от фальшивки и слово, заслуживающее доверие, от того, что только притворяется авторитетным. Есть ли что-нибудь, что нам, российскому обществу образца 2020-го, нужнее этого читателя?

Впрочем, дело, кажется, не только в российских бедах. Перераспределение структуры чтения в пользу литературы фикшн, завершение эпохи, сделавшей мемуары, биографии и дневники главными книгами для большинства читающих, если и не стало пока мировой тенденцией, то уж точно описывается все настоятельнее в качестве одной из первейших антропологических задач: человеческому роду, воспринимающему мир буквально, в режиме отрицания вымысла, в этом мире уже не выжить (в качестве самого близкого источника таких рассуждений укажу на эссеистику Ольги Токарчук). Что у нас — да вот хоть расцвет жанров на пограничье фикшн и нон-фикшн, и место в шаге от победы в финале НОСа-2020 «Восстания» Николая В. Кононова, не совсем романа, не до конца биографии, и «Комментария к “Дару”» Александра Долинина — прямое тому доказательство. Метаморфозы комментария в свете разговора об итогах и тенденциях вообще чрезвычайно показательны: прикладной филологический жанр оказывается в нашей новейшей истории чтения одним из самых востребованных далеко за пределами профессионального круга. Речь, полагаю, все о том же: точка, в которой будничное оборачивается художественным, непридуманное окрашивается вымыслом, важна уже настолько, чтобы обеспечить комментарию тиражи, сопоставимые с романными. Живейшего интереса, дорогие будущие историки комментария в России конца 2010-х, заслуживает каждая инициатива в этом поле издательского проекта «А и Б», скромное геройство Сергея Солоуха, прокомментировавшего «Швейка» (в 2020-м вышла как раз очередная редакция его труда), о бесперебойно работающем комментаторском конвейере Олега Лекманова с ученицами и соратниками вы, дорогие будущие историки жанра, подозреваю, и так не забудете. Завершая разговор на этом круге, хочу обратить еще внимание на закрепление новой русской прозы в линейке НЛО (отличный старт в уходящем году нового редактора серии Дениса Ларионова): и «Конец света, моя любовь» Аллы Горбуновой, и «Три персонажа в поисках любви и бессмертия» Ольги Медведковой явно из числа книг, о которых стоит говорить как о событиях и уж точно не обзорной скороговоркой.

Новое русское слово в поэзии и прозе делает свою работу — если в чем-то мрачный 2020-й и способен утешить по-настоящему, то, пожалуй, именно в этом. В тени официальной речи, изолгавшейся, беспредельно циничной, перекатывающей свои формулы «вы же сами все понимаете» и «не время проявлять принципиальность» (подставь, читатель, другие, тоже будут к месту), продолжается очищающая перегонка языка — то окончательно оголившееся главное, чем литература, по большому счету, и занимается. Не было в 2020-м ничего более родственного, сестринского и братского новой русской поэзии, чем белорусские площадь и проспект, требующие не врать. На дворе, как в уходящем году очевидно уже каждому, эпоха новых неулыбчивых; театровед Павел Руднев удачно, по-моему, описал ее как вывернутый наизнанку конфликт позднезастойного хита «Дорогая Елена Сергеевна». В пьесе Людмилы Разумовской смотрели друг на друга юные циники и закапсулировавшиеся в своей вечной оттепели взрослые, сегодня, сорок лет спустя, не желающие понимать учительских ухмылок и шуток новые юные ждут от слова предельной словарной серьезности. Под подозрением любая метафора, идеологически скомпрометирована каждая попытка поставить сказанное в иронические кавычки — граница между речью честной и согласной на компромисс, между невинным, не испачканным контекстом словом и его двойником, заряженным насилием, маркированным как мужское и «литературное», проходит сегодня именно здесь. Показательно, как развела не поколения даже, но готовых и не готовых разделить этот новый этический максимализм реакция на стихотворение Галины Рымбу «Моя вагина», тематизирующее многие ключевые для новой поэтической повестки пункты. Ничего удивительного, что новое, чистое для одних и неприличное для других слово Рымбу метит в пределе в демонтаж всей литературной конструкции, опирающейся на насилие, вплоть до насилия мифа «великой литературы»; еще менее удивительно, что по слову поэта все и случилось: конструкция посыпалась, вагину единоличным решением главреда «толстого» журнала велено цензурировать, персонажи, обозначенные в стихотворении Рымбу собирательным хазар облепин, заходятся в истерике. Новая русская речь, как ее идеальный двойник Беларусь, жыве — для финала путаных 2010-х уже немало.

Александр Марков

K списку

Конечно, любые итоги литературного года — это не каталог, и поэтому пытаюсь не смутиться тем, что в мою версию не попадет не только большая часть достойных книг, вышедших на русском языке в 2020 году, но и большая часть мной прочитанного для рабочих целей или на досуге, от «Непобедимого солнца» В.О. Пелевина до «Заговора головоногих» Александра Бренера (который, кстати, меня очень порадовал: герой-философ там все время берет публику прямо за руку). «Филэллина» Л. Юзефовича или «Оправдание острова» Е. Водолазкина я просто не успел просмотреть, хотя очень хочется, поэтому ничего сказать об этих романах не могу. Никто сейчас не усомнится в заслуженном успехе прозы Аллы Горбуновой «Конец света, моя любовь» или Александра Стесина «Птицы жизни» — это книги, с которыми действительно, как с друзьями, можно провести много дней. Но в моих итогах года будут не эти и многие другие замечательные книги, включая премиальные, но те, которые прямо заглядывают в 2021 год — не предсказывают его, но только там получат свое настоящее продолжение.

В этом и смысл итогов — отметить не столько завершенное, этапное для авторов, после чего они могут отправиться в новый путь, сколько обещающее, что несомненно сбудется в следующем году или в ближайшие годы как необходимая составляющая литературы, получив продолжение или книжную публикацию, став первым выпуском серии или некоторой вехой для создания большего художественного целого, включающего, скажем, экранизации и постановки. Так, меня очень интересует, например, проза Полины Барсковой «Отделение связи», которая выйдет в Издательстве Яромира Хладика (пообещавшего целый фейерверк книг прозы поэтов в новом году) и часть которой как рассказ опубликована в последнем «Носороге», как и только что вышедшая, но еще не дошедшая до моего стола проза Дмитрия Гаричева «Сказки для мертвых детей», по отношению к которой фантасмагорически-философская проза «Мальчики» выглядит, кажется, как большой методологический пролог. Как мне кажется, тема Барсковой — не простая блокадная афазия, а лингвистическая амехания, невозможность не сказать о себе, а написать отчет о себе, который вновь бы вывел тебя в явление жизни из пугающего царства теней. Как и тема Гаричева — не просто нетипичный герой в нетипичных обстоятельствах, а (судя по отрывку из «Сказок» в «Волге») — а как речь приносит не только воспоминания или инструкции, но и более сложную структуру ожиданий и переживаний, отказывается от своих семиотических привычек в пользу обновленного бытия.

Поэтическая жизнь года принесла много открытий — назову новую книгу Андрея Гришаева «Останься, брат», в которой повествовательная линия русской поэзии вернулась без тени декламаторства или драматической инерции, как чистый рассказ для друга, и дебютную книгу Ростислава Ярцева «Нерасторопный праздник», помеченную уже 2021 годом (балладная лирика, но всякий раз заканчивающаяся сильным катарсисом, прояснением событий, а не просто сюжетным потрясением). Разговор о социальном в поэзии тоже продолжился и продолжится еще интенсивнее в 2021 году: вехой его стала небольшая поэма Галины Рымбу «Моя вагина», незамедлительно переведенная К.М.Ф. Платтом (при участии Евгения Осташевского и Энсли Морс) на английский язык. Поводом к ее написанию стало дело художницы Юлии Цветковой по обвинению в порнографии за рисунки, отражающие женскую повседневность, — и стихотворение Рымбу сразу перевело разговор на новый уровень: как структуры подавления не просто злоупотребляют физиологической женской слабостью, но и постоянно перекодируют ее, превращая боль в «чувство», эксплуатацию — в «сюжет», и как можно сбить эту перекодировку.

Пока я писал, сеть принесла горькую весть о смерти Романа Арбитмана (Льва Гурского). Его последний роман «Министерство справедливости» — возрождение старой сатиры, не морализующей и не торопящейся занять единственно верную позицию, но превращающей мудрые афоризмы в оправданные сюжетные ходы. В сравнении с предыдущими его романами поражают некоторые почти лавкрафтовские ноты всемирного гротеска. Вероятно, такое стремление отказаться от морализма в пользу большего внимания к сюжету движет и проектом аудиосериалов, в котором уже приняли участие Дмитрий Глуховский («Пост») и Алексей Иванов («Тени тевтонов», выйдет в начале 2021 года).

Из финалистов «Большой книги» отмечу в этих заметках только Шамиля Идиатуллина. Хотя критики холодно встретили роман «Бывшая Ленина», увидев в нем слишком близкий взгляд на современность, не сфокусированный, не передающий идею эпохи, на самом деле это «роман классический, старинный, отменно длинный, длинный, длинный» — и эффект в нем достигается не сменой фокусировки и расфокусировки при разговоре о наших днях, а, скорее, как в лонгриде или действительно многотомниках Ричардсона, — постоянной необходимостью встать на сторону кого-то из героев, хотя герой не обладает своей речью, говорит штампами и чужим словом. При чтении этого романа все время вспоминались споры, почему в современном российском массовом кино пятидесятые удаются лучше восьмидесятых. Мой ответ прост — потому что взятый для съемок «ЛиАЗ-677» слишком чистый, а квартира слишком потрепанная, хотя тогда должна была блестеть свежей масляной краской. Идиатуллин пытается не допускать таких изъянов, говоря о наших днях, и обилие штампов — единственный способ не говорить, например, о хипстерах в 2020 году так, как о них говорили в 2010-м. Насколько продуктивен такой жанровый эксперимент — покажут следующие книги этого автора.

Спор о Михаиле Елизарове как неудавшемся лауреате «Большой книги» и удавшемся лауреате Григорьевской премии показал один сдвиг в восприятии этого автора — его часто понимают как постмодерниста-ироника правых взглядов. Но его романы никогда не были устроены как постмодернистские, ставящие под вопрос власть языка: напротив, и «Pasternak», и «Библиотекарь» (называю то, что сам читал) — модернистские романы, утверждающие роковую власть языка, власть письма, и направленные против интеллигенции как отчасти распоряжающейся этой властью. «Земля» не является исключением: основной смысл этого романа — в невозможности считывать тексты судьбы: вступительные билеты на экзамене, инструкции курсов повышения квалификации, указания «биологических часов»; иначе говоря, распад текстов, которые и удерживают человека среди живых, — а невозможность читать приводит человека в число «землекопов» и хтонических обитателей. Перед нами совсем не постмодернистский текст, а хорошо продуманный модернистский текст с радикальным модернистским пафосом: «От слов таких срываются гроба / Шагать четверкою своих дубовых ножек».

Роман филолога и библиофила Александра Соболева «Грифоны охраняют лиру», вышедший прямо под Новый год, сопоставим с «Собирателем рая» Евгения Чижова, с которым его сразу тянет сравнивать, лишь отчасти. Несмотря на равнение на хорошую русскую прозу от Кузмина и Вагинова до Набокова (не обходя и Куприна с третьим Толстым), у сюжетных ходов есть явные прототипы в романтической прозе; мне при чтении не раз вспомнились «Зибенкэз» Жана Поля и «Гиперион» Гельдерлина. По форме это консервативный детектив, ни разу не вызывающий раздражения, можно сказать, по-новому разыгранный Акунин — или, точнее, мир Акунина без героического следователя с чертами сверхчеловека. Консерватизм, вероятно, заложен в саму природу детектива о социальной жизни, если он не о стилизованном мире, а только сам стилизован: показательный эпизод с детоубийцей, превращенной в знамя эмансипации, невольно запустивший механизм новых политических убийств, — конечно, лишь один из эпизодов в дистопии Соболева, но важный в том числе и для напряженного внутреннего монолога читателя. Герой Соболева — одиночка до пароксизма в духе вагиновских-газдановских-набоковских героев, при этом умеющий действовать в своих приключениях настолько рационально, как не сумеет ни одна следственная комиссия, — что это, как не мечта о настоящем деле, об Обломове, становящемся рядом со Штольцем? В дистопии Соболева латышские стрелки вернулись в Ригу и устроили там тоталитарный колхоз, тогда как в России правил, кажется, Милюков, — не есть ли это попытка переиграть простым жестом вспыльчивого игрока в скраббл ситуацию реального столкновения двух Россий, которая уже вполне сыграна, например, в «Докторе Живаго», «Раковом корпусе» да и косвенно в «Пушкинском доме»? И главное: все же Акунин написал несколько серий книг, будет ли следующая книга Соболева? Тогда только мы скажем, удался ли этот жанр консервативного детектива.

Премия «небольшая книга» в этом году по праву уходит роману «Три персонажа в поисках любви и бессмертия» Ольги Медведковой. Ближе всего эта проза к «Аппендиксу» Александры Петровой: несколько человек, маргиналов, принадлежащих к разным временным порядкам, разному течению времени и связанных не сюжетом, но теми озарениями, которые их рано или поздно настигают. Конечно, сразу мы вспомним кушетку Фрейда, где оказываются то русский, то швед, то чех, но видевшие похожие сны — или непохожие, но тем более удивительно сошедшиеся. Ключом к этому роману для меня стало рассуждение Фрейда о «Моисее» Микеланджело: почему библейский хранитель законов спокоен, несмотря на то что изображен в явно аффицированном состоянии. Прямо по Фрейду, в прозе Медведковой сначала средневековый персонаж обретает саму возможность называть вещи и тем самым обнаруживать сами естественные порядки своих аффектов, но затем горизонт изображения в эпоху либертинажа ставит под вопрос, насколько удовлетворенный аффект может получить вообще непротиворечивое словесное выражение, и примиряет это эпоха современности, где фиксация, фетишизм, стадии развития и прочие моменты психологического опыта получают свои имена, причем в букинистическом магазине. Конечно, видна укорененность Медведковой во французской прозе о культуре как проблематизации природы, от «Плодов земли» Андре Жида до «Всех утр мира» Паскаля Киньяра; но ее повесть, так скажем, менее капризна и не экономит слов нежности. Позволю себе завершить на этой книге итоги, не называя эссеистов и философов, чтобы не превращать обзор в большую книгу.

Юлия Подлубнова

K списку

В этом году у меня сложилось впечатление какой-то сгущенности, вязкости литературного процесса, особенно заметной при взгляде на литературные премии, словно бы перебрасывающие друг другу авторов и книги, как остывающий (даже не горячий!) картофель. И не то чтобы эта ситуация с премиями была новой — списки всегда пересекались, сюжеты присуждения разных премий за одну и ту же книгу множились, но именно сейчас стало как-то очевидно замедление процессов рекрутинга новых имен в отечественную прозу (в том числе через премиальные механизмы): все новое здесь покрыто патиной, напоминающей о недавнем старом, оно не удивляет, не вызывает трепета, который бывает, когда видишь в искусстве что-то по-настоящему важное. Больше не замечаю и того шока перед расползающимся во все стороны пространством литературы, который в предыдущие годы артикулировали критики разных направлений, сходясь во мнении, что прочитать даже какую-то часть спорадически возникающих текстов нет никаких сил, чтение все более индивидуализируется, напоминая блуждание в лабиринте без надежды на выход. Мне кажется, что в какой-то момент сила броуновского движения в литературном пространстве ослабла, оно замерло, приготовилось к новой фазе расползания, отложенного на потом, но не отмененного совсем. Причем я бы не стала связывать замедление напрямую с ковидом, скорее, сработал принцип двух шагов вперед, одного назад. Процесс затормозился, потому что его агенты однажды устали, а новый режим работы и коммуникации и вовсе их расслабил.

Что касается книг, то событием 2020 года для меня стала «Седьмая щелочь» Полины Барсковой, новая итерация ее блокадных исследований. Барскова, обращаясь к тяжелейшему историческому опыту, эмоционально перегретому материалу, продолжает хирургическую работу по «распрямлению» «кривого горя», исследуя и проговаривая смыслы, которые не всегда являются очевидными, а подчас искусственно маргинализированы, определены на обочины исторических дискурсов, но именно они становятся истинными свидетельствами истории. И не то чтобы о событиях в осажденном немцами Ленинграде не было текстов без фигур умолчания и купюр (мы их знаем!) и текстов с альтернативной — относительно официоза — оптикой, но все же, казалось, культурологический подход к случившемуся не имеет права быть, как поэзия после Освенцима. Барскова решилась на немыслимый доселе разговор, и получилось у нее очень щадяще и притом очень изящно. И, хотя речь идет о поэтах блокадного времени, модуляции и интонации этой книги напоминают то, как размышляют о судьбах родины Ольга Седакова или Мария Степанова. И я бы еще заметила, что «Седьмая щелочь» — это такой жест полной самоотдачи, почти невероятный в случае поэта. Барскова не просто написала ряд эссе о других поэтах, но и дала им право на собственный голос, составив антологию блокадной поэзии.

Несомненное событие 2020 года — появление «Моей вагины» Галины Рымбу и последующего текста «Великая русская литература», точнее, вся эта история с полемикой вокруг текстов, развернувшейся во многих точках одновременно: от фейсбука Бахыта Кенжеева до YouTube-эфиров Татьяны Толстой и проекта «Поэтика феминизма» портала «Такие дела». Можно говорить о традиционном для литературы противостоянии «отцов и детей», «архаистов и новаторов», включать сюда новые смыслы, касающиеся феминизма и пропитанных духом патриархата литераторов старшего поколения (кстати, далеко не всех), но более важно во всем этом общее ощущение, что происходит некоторый сдвиг, который меняет этосы и языки литературных сообществ. Именно его зафиксировала премия петербургского Центра Андрея Белого, выбравшая феминистскую поэтическую платформу «Ф-письмо» в качестве лучшего проекта года, и именно его еще раз артикулировало «Ф-письмо», отказавшееся от премии. Противники «вагины», разумеется, вправе декларировать все что угодно, но даже сугубо споры о том, что можно и чего нельзя в поэзии, отступают в заявленном кейсе перед страхом, что в перекроенной реальности не найдется места ни свободе слова, ни привычным моделям поведения, ни человеческим чувствам. Страх перед новой этикой и превратно понимаемым постгуманизмом — то новое, перед чем многие оказались в нынешнем году и что сделало полемику вокруг текстов Рымбу еще более острой.

По поводу новой этики замечу лишь, что ее носителей в полном боевом комплекте очень мало, практически нет. Новая этика, скорее, востребована какими-то отдельными пазлами — от поддержки движения #MeToo и выступлений против проекта «Дау» до требования полной самоизоляции и локдауна в условиях стремительно распространяющегося коронавируса. Апологеты одного из них могут выступать как осознанные диссиденты в контексте других пазлов. Хочется думать, что новая этика — все же не про репрессивные механизмы, хотя иногда они запускаются и работают, а про свободу и сохранение личных границ, которые никому и ничему не мешают.

Что касается ковида и литературы — разумеется, это тема года, но я вижу пока только очень немногие поэтические высказывания и проекты, релевантные происходящему. Например, Игорь Котюх, русскоязычный (или в целом русскоязычный) автор из Таллина, выпустил сборник «стихотворений и заметок» «The Isolation Tapes». Напомню, что еще весной этого года Котюх собрал на просторах Фейсбука антологию «коронавирусных» стихотворений. Собственно, новая его книга — в большей степени рефлексия об эпохе изоляции и реалиях жизни в «зачумленном мире», когда предсказуемо обесценивается все то, что ранее наделялось смыслом, и остается голое существование, когда социальность со всеми своими коммуникациями перемещается в интернет.

художник NN сейчас в прямом эфире
писатель NN сейчас в прямом эфире
бард NN сейчас в прямом эфире
актер NN сейчас в прямом эфире
колумнист NN сейчас в прямом эфире

В сборнике Котюха нашли отражение и другие события 2020 года — например, политические события в Беларуси. Кстати, именно они заметно наэлектризовали литературное поле во второй половине года. Белорусские авторы оказались в фокусе внимания поэтического сообщества и не только его, учитывая живой интерес более широкой, чем литературная, общественности к аресту Дмитрия Строцева. Белорусы в некотором роде потеснили в пространстве актуальной поэзии авторов украинских (отмечу в скобках, что ключевыми проектами, поддерживающими связи между русскоязычными поэтами и украиноязычными, в 2020 году стали журнал «Парадигма» и портал «Солонеба»). Причем когда мы вспоминаем белорусских авторов, то рассматриваем принципиально разные языковые, географические, литературные ситуации. Сюда попадают как Мария Мартысевич и Андрей Хаданович, так и Вальжына Морт и Юлия Чернышова, как Татьяна Скарынкина, так и Юлия Тимофеева, как Юрий Рыдкин, так и Мария Малиновская. Понятно, что общим у большей части перечисленных стала определенная политическая заряженность высказываний. Мне кажется, что стоит также отметить оперативную работу переводчиков с белорусского — Геннадия Каневского, Владимира Коркунова и др., на украинский — Ии Кивы.

Из долгожданных поэтических книг назову «Два ее единственных платья» Екатерины Симоновой и «Вдоль мысли тела» Лолиты Агамаловой (лучшая дебютная книга года). Из нон-фикшен — в первую очередь книгу Виталия Лехциера «Поэзия и ее иное». Не менее долгожданным стал запуск поэтической серии «Центрифуга» при Центре Вознесенского.

Владимир Коркунов

Время для общения, стихов и книг

K списку

Проходит год, а кажется, несколько — что-то очень далекое, из января-февраля, представляется событиями/делами из жизни до, от которой мы так быстро отвыкли, укрывшись в коробках квартир. (Меня, кстати, отталкивали коронавирусные сборники и проекты как очередное напоминание о нашей недолговечности — хватит, и так вся стена в ФБ — некролог.)

Но это было время для общения, стихов и книг. Солидарности и взаимоподдержки, особенно важной, когда все мы стали хрупче и уязвимее.

Начать нужно, конечно, с конца 2019 года, когда родилась поэтическая серия фестиваля «InВерсия» (в прошлогодних итогах я не писал об этих книгах — они были датированы 2020-м) — сборники Юлии Подлубновой «девочкадевочкадевочкадевочка», Александра Маниченко «ну или вот о нежности», Марии Малиновской «Движение скрытых колоний», Константина Рубинского «Теперь никто не умер», Киры Фрегер «Куда Льюин Дэвис несет кота», Никиты Иванова «Василий», Галы Пушкаренко «Матрица Э. Дикинсон» и др. Фокус наведен не только на участников фестиваля (гетеронимы участия в нем, конечно, не принимали), но и на новые языковые практики вообще; более того — серия чутка к событиям в мире вообще, кураторы готовят к изданию антологию беларусских поэтов и сборник-билингву Марии Мартысевич (вспомнить другую русско-беларусскую билингву, вышедшую в обозримом прошлом, я затрудняюсь).

В самом начале 2020-го стартовали еще две поэтические серии, также сфокусированные на актуальных литературных практиках. Это «Тонкие линии», возникшие в Днепре благодаря Станиславу Бельскому (первые книги: Сергей Синоптик — «нужное зачеркнуть», Максим Бородин — «Осторожно стекло», Ольга Брагина — «Речь похожа на карманный фонарик» и Антон Полунин — «Does Marsellus Wallace look like a bitch?»). А также серия билингвального украинско-русского журнала «Парадигма», открытая книгами Дарины Гладун «ІЗ ТІНІ КРАСИВИХ ЧЕРВОНИХ ХЛОПЧИКІВ», Геннадия Каневского «Не пытайтесь покинуть» и Еганы Джаббаровой «Красная кнопка тревоги». Важно, что эти издательские проекты возникли в Украине. После 2014 года многие, в первую очередь молодые, авторки и авторы осознанно перешли на украинский язык, и год от года новое поколение активнее и последовательнее утверждает новую украинскую — молодую, но уже зрелую — поэзию, а теперь для них есть еще больше площадок (а то, что стихи украинских поэтов и поэток все активнее переводят, оздоравливает ландшафт, соединяя разорванные вены и артерии между единомышленниками, в каких бы странах они ни находились).

В феврале возникла серия Андрея Черкасова «всегоничего», открытая юбилейным сборником Ивана Ахметьева «Легкая книжка» и книгами вслед: Артема Верле — «Краны под акрополем», Марии Ботевой — «Рецепт рыбы керн (кулинарные листки)», Марины Хаген — «Зимний тетрис», Андрея Сен-Сенькова — «Шаровая молния шариковой ручки», Сергея Васильева — «49 (роман воспитания)», Михаила Бараша — «Празднество повседневности», Аси Энгеле — «Ускорение собственное» и Ивана Курбакова — «Сады и молнии». Особенность проекта — карманный формат книг, помещающихся в ладошку (за редким исключением, например, традиционных А5 у сборников Сен-Сенькова и Энгеле).

Только перечисление книг, открывших новые серии, показывает срез — актуальная и близкая к ней поэзия — и направленность издательского интереса. Из более конвенциональных открытий — серия «Пальмира-поэзия», в которой, например, вышли сборники Виталия Пуханова «К Алеше», Алексея Александрова «Жизнь Ивана Ильича», Андрея Василевского «Обновление устройства», Любови Колесник «Музыка и мазут» и др.

В итоге 2020-й литературный поэтический год хочется назвать годом новых серий —союзов и связей. И удивительной креп(к)ости сообщества: когда весь мир спрятался под медицинскую маску, авторы и издатели поместили тексты под маску-обложку, и книги лучше/вместо авторов благодаря почте или пересланным pdf встречаются с друзьями и читателями.

Но не только новые серии: уходящий год в принципе богат на новые книги, тексты и звучания. Стало раздаваться еще больше женских голосов — в первую очередь благодаря команде «Ф-письма» и важному, размечающему границы феминистского письма сборнику «F Letter: New Russian Feminist Poetry» — жаль, вышедшему в США, а не в России, но у нас подобные инициативы часто притормаживают на разворотах книжных страниц, а то и вовсе не находят издательского ответа.

Две важнейшие книги в жанре поэтической документалистики — сборники Лиды Юсуповой «Приговоры» и Марии Малиновской «Каймания». В «Приговорах» документ особенно безжалостен — Лида Юсупова передает тексты реальных приговоров с хирургической точностью (вплоть до расположения на странице того или иного слова) и позволяет заглянуть внутрь машины, перемалывающей человечность и человеческое («ведут не совсем нормальный образ жизни» — сказано в одном из них про двух любящих друг друга девушек). Мария Малиновская своей книгой завершает проект, в рамках которого авторка фиксировала голоса людей с психическими заболеваниями — голоса внутри головы, подселенцев и др., таким образом пытаясь проникнуть по ту сторону безумия, понять этих людей, сохранить их [порой испуганные] голоса, наконец, проникнуть в сознание другого.

«Контаминация» Александра Скидана вышла в обновленной книжной серии «Порядка слов» — cae/su/ra — и интересна в первую очередь тем, как Скидан меняет поэтику, извлекает из сухого интеллектуального верлибра народнические, простецкие формы, переполняет тексты отсылками к самым известным классическим текстам, от Пушкина до Есенина и Цветаевой (конечно, не без Введенского и Вс. Некрасова), и только во второй части книги заставляет вспомнить прежнего А.С., впрочем, чуть более сентиментального и ранимого, чем обычно. Ранимость — еще один синоним года, и он, разумеется, виден и в поэзии.

Целых три книги вышло в 2020 году у Виталия Пуханова — после паузы с 2014 года; это и фрагменты уже упомянутого цикла «К Алеше», и две книги с ушедшими в народ героями — одним мальчиком, одной девочкой и добрым волшебником: «Один мальчик: хроники» и «Одна девочка: хроники»; как сказал сам Пуханов, это его год, жаль только, что книги не взяли ни одной премии (хотя вариант с премией петербургского Центра Андрея Белого на будущий год остается). Зато премию, и как раз премию имени Белого, взяла книга Тани Скарынкиной за сборник «И все побросали ножи» — заслуженно (книга удачно составлена) и своевременно (учитывая события в Беларуси, что можно расценивать и как акт солидарности).

Одна из самых зачитанных мною книг — «Устройство утренних московских улиц» Владимира Аристова с его умением извлекать поэзию из быта, из, казалось бы, непоэтических мелочей (отметим и его небольшой сборник-2020 «Ночная июльская даль»). Еще одна читаемая сейчас (и перечитываемая параллельно, по сделанным отметкам) книга — Андрея Таврова «Обратные композиции», в которой автор последовательно обращается к античности, классическим сюжетам и героям и буквально раздвигает границы метафоры в поисках чистого вещества поэзии. Приплюсую и привезенную из Челябинска «энэлошную» книжку — вот так и происходит круговорот книг во время коронавируса — Екатерины Симоновой «Два ее единственных платья» с историями, изъятыми из жизни, о самом простом и насущном, но поданном через узнаваемую симоновскую интонацию — часто ироничную, но всегда понимающую.

И еще две важные для меня книги — сборники Анны Грувер «Демиурги в фальшивых найках» и Афины Фаррукзад «Болезнь белизны» (я имею отношение к их изданию, но не могу не сказать несколько слов). Книга Грувер (перевод с украинского языка мой) — полное эмпатии высказывание об одиночестве, войне, детстве, женщинах, беженстве — вообще о людях, которым больно и которых Анна пытается защитить своими словами, взять под крыло стихотворных строк и книжных страниц при полной стереоскопичной точности голоса и интонации. Книга Афины Фаррукзад (перевод со шведского языка Надежды Воиновой) — пропущенная через отбеливатель речь и боль беженцев с Востока, жизнь которых не просто полна насилия: она и есть насилие. Слова появляются из темноты: белым по черному (они в прямом смысле так и напечатаны — на черной подложке строк), голосом из чрева. Всех женщин и мужчин, лишенных крова. У кого только и есть, что эта родильная тьма, в которой можно спастись.

Сказано немало, но список книг, о которых хотелось рассказать, велик, поэтому я просто перечислю другие важные для меня книги, вышедшие в 2020 году. Это сборники Марии Степановой «Старый мир. Починка жизни», Олега Юрьева «Книга обстоятельств», Александра Кочаряна «Микропластик», Михайло Жаржайло «Неприпустимісимволи», Юлии Дрейзис «Яблочный вор», Сергея Жадана «Табачные фабрики» (перевод с украинского языка Станислава Бельского), Евгении Риц «Она днем спит», Ярослава Голованя «Легкая неподвижность страха», «Некрасивая девочка. Кавер-версии», антология «Когда мы были шпионами» и др. (Это не исчерпывает ряд, но надо остановиться.)

Из непоэтических книг отмечу две: выпущенный к 50-летию автора сборник Виталия Лехциера «Поэзия и ее иное» с проблемными статьями о поэзии и философии и небольшой подборкой критических миниатюр, а также «Пойманный свет» Ольги Балла-Гертман, где она собрала лишь некоторые из сотен написанных за два последних десятилетия рецензий и статей. В книге 466 страниц — но для такого многопишущего автора, как Ольга, этого явно недостаточно (да и срез только намечен), поэтому ждем как минимум второго тома.

Если же абстрагироваться от книг, стихотворением 2020 года для меня стал программный текст Галины Рымбу «Моя вагина», еще больше разделивший и без того далеко не монолитное сообщество — на тех, кто поддержал право человека вообще и женщины в частности на максимально откровенное высказывание (подчеркну: речь идет именно о факте литературы, а не физиологии, как уверовали не прочитавшие текст до конца оппоненты), снявшее еще несколько важных табу, и тех, кто, обернувшись в скрепы, выступил против этой свободы, не понимая, какой силы высказывание прозвучало. Текст уже стал частью культурного кода страны, определенным идентификатором (аналогия: «Слуцкий ты / Или советский?») той или иной части сообщества. На русском языке стихотворение опубликовано в журнале «Шо», появились и его переводы на английский (Кевин М.Ф. Платт), украинский (Ия Кива) и другие языки.

Ближе к концу 2020 года вышли из печати первые книги новой книжной серии Центра Вознесенского «Центрифуга»: Анны Глазовой — «Лицевое счисление», Ростислава Амелина — «Мегалополис Олос», Василия Бородина — «Клауднайн» и Галины Рымбу — «Ты — будущее» с (да!) «Моей вагиной», таким образом, сделав текст еще и книжно-библиографическим фактом.

Длинный, длинный год наконец завершается. Хочется верить, в 2021-м будет меньше поводов для хрупкости, меньше переломов воли и очередных трещин на литературной карте. И говорить мы чаще будем не чтобы отстоять и поддержать, вставая на ту или иную сторону литературных баррикад, — а разбираясь в хитросплетениях и сюжетах прекрасных текстов. Которых, как и в этом году, будет много.

Пусть это не будет утопией.

Понравился материал? Помоги сайту!