Овцы навахо за Сообщество компоста

Одна из основательниц киберфеминизма и нового материализма, исследовательница постгуманизма (сейчас все термины или с префиксом «пост-», или с определением «новый») Донна Харауэй отправляет читателя в далекое будущее. Именно там развертывается ее философствование. Впрочем, к этому термину тоже не лишним было бы прикрепить заветное «пост-». Ведь при открытии произвольных страниц может сложиться впечатление, что читаешь какой-нибудь навороченный киберпанк, Брюс Гибсон или Нил Стивенсон нам в помощь.

«Русский след» обнаружить тоже можно. «…В период Позднего колебания, когда Сообщества компоста начали предпринимать серьезные усилия как для мультигендерного, так и для многовидового процветания, практики именования все чаще несли на себе печальный отпечаток сильной гендерной бинарности, свойственной так называемому западному периоду модерна» — такое легко представить у Пелевина, в последних книгах озабоченного жизнью клонов в будущих веках. «Ценное свойство личной свободы нового ребенка — выбирать гендер или же, если того требуют его образы жизни и умирания, нет. Для народа Камилло модификации тела являются нормой. При рождении смиребенка к его телесному наследию прибавляют несколько генов и микроорганизмов от животного-симбионта, в результате чего чувствительность к миру, переживаемому в опыте животного, и реакция на него у человеческого члена симбиотической команды могут стать более живыми и отчетливыми» — тут отчетливо вспоминаются зооморфы из «Нет» Л. Горалик и С. Кузнецова.

Впрочем, такой стиль обусловлен самой темой. Работая со смутой (в оригинале суше — trouble), Харауэй рассматривает времена смутных перемен, радикальных сломов, неясных потенций, предвидит далекое страшное будущее. Ее хтулуцен — это «время начала, время свежести», что особенно отчетливо рифмуется с нашими пандемийными временами краха многих привычных вещей и настойчиво выступающей необходимости перемен.

Кстати, про сам термин. Если в нем вам вдруг услышался лавкрафтовский Ктулху, то сплюньте и забудьте. Не забывая вспоминать, что она — почетный ветеран феминистских баталий, посему на древнее чудовище бросается, что св. Георгий на змея: ведь оный «порожден мизогинией и расовыми кошмарами», впрочем, уже не страшен — ведь «лавкрафтовские кошмарные хтонические змеи были ужасны только в патриархальном режиме». Уф, пронесло!

© HylePress

О стиле и выкладках Харауэй уже немного, кажется, понятно. Ан нет, все еще радикальнее. К 2100 году население, по еще оптимистичным выкладкам исследовательницы, достигнет ужасающих 11 миллиардов человек, ресурсы планеты будут истощены, неравенство усилится. Рождаемость срочно нужно сокращать. У каждого ребенка будет как минимум три родителя, животное-симбионт. «Хтулуцену нужен как минимум один лозунг (конечно же, больше). Не отрекаясь от моих предыдущих — “Киборги за выживание на Земле”, “Бегай быстро, кусайся сильно” и “Заткнись и тренируйся”, — я предлагаю еще один: “Заводите сородичей, а не детей!”» Почитав и дальше подобные пассажи, понимаешь, кого это все напоминает — последние книги Дугина (оба сравниваемых автора сплюнули и перекрестились в ужасе). Те же киборги, культ Кибелы там — культ Геи здесь, стояние за ценности, переходящее в настоящую войну, ареной которой становятся как древние мифы, так и постгуманистическое будущее, а, главное, та философия, что читается как фантастический роман…

Но в любой стоящей фантастике можно найти не только сбывающиеся предсказания будущего, но и справедливый анализ настоящего. И таких работающих мыслей в «Оставаясь со смутой» оказывается довольно много. При нынешней динамике и подходе к природе планете действительно может грозить перенаселение и истощение ресурсов с сопутствующими экологическими катастрофами. И экономика, и политика в плане населения не отличается дальновидностью и чуткостью к сложности идущих процессов — лишь увеличить ВВП, увеличить население страны, человек и цель жизни сводятся к цифрам, которые провозглашают недальновидные чиновники, не видящие дальше стен своего департамента. За основу западного (да и восточного, добавим) — то есть всемирного — развития была взята протестантская модель мировоззрения (благосостояние как свидетельство божественного благоволения). «Белые поселенцы, разделяющие мир на природу и культуру, разбили образ жизни навахо на колониальные аппараты экологии и экономики, управляемые разными государственными научными специалистами, которые не могли систематически мыслить даже друг с другом, не говоря уже о пастухах и ткачихах навахо». И те же современные сциентические подходы оказываются скомпрометированы, если только это не некая Новая наука с большой буквы. А вот буддийский подход в корне поменял бы саму парадигму отношений с окружающей средой… Нынешняя же модель развития «не выдвигает в качестве приоритета менее обременительное, более скромное человеческое присутствие на Земле со всеми ее существами». Тогда как давно уже пришла его пора, high time to!

Харауэй предлагает не бездумное агрессивное вторжение в мир и будущее (плодитесь, осваивайте землю, производите, потребляйте), даже от идей трансгуманизма она ушла к воображаемому Сообществу компоста — призыву стать основой, компостом для будущего. «Я не трансгуманистка, а транскомпостистка».

На фоне этих мыслей радикальный экологизм Донны Харауэй (когда, скажем, она пишет об использовании тех же голубей людьми как почтовых, не преминет добавить: голуби и их владельцы согласились сотрудничать с государством… голуби и люди взаимно учили друг друга…) выглядит не только разумным, но и единственно возможным выбором. «Возрождение — работа множества организмов, ведущих переговоры невзирая на различия, чтобы формировать ассамбляжи многовидовой жизнедеятельности посреди разрушений. Люди не могут продолжать жить без нее».

И здесь важно отметить еще одно полное соответствие глобальных выводов автора используемой ей конкретной нарративной манере. Свойством модерной философии вообще зачастую было не выстраивание повествования вокруг отвлеченных абстракций (патриархальных, заметила бы Харауэй), а выход на них через очень частные, казалось бы, случаи (парижские торговые пассажи у Беньямина, обычаи бразильского племени у Леви-Стросса и т.п.). В «Оставаясь со смутой» этот принцип использован сполна. Посему и разговор пойдет о таких вещах, как гибель коралловых рифов, лемуры Мадагаскара, а также «овцы навахо-чурро», тоскующие после гибели своих сородичей, или орхидеи, пахнущие как опять же вымирающие виды пчел. Или же лекарство, прописанное пожилой собаке автора.

Кстати, даже в трактовке собственных терминов Харауэй допускает завидный недогматизм и большую инвариантность и свободу (ну, кроме Ктулху, мы помним). Так, повсеместно встречающаяся аббревиатура СФ может означать «сайнс-фикшен, спекулятивные фабуляции, сплетенные фигуры, спекулятивный феминизм, сциентический факт — и это только навскидку». В смутном мире будущего даже термины могут означать что угодно.

Возможно, такова убедительность трагических видений и харизматичность неравнодушия Донны Харауэй, что доля принятия заметно превалирует над отрицанием ее доводов. «Мыслить-с — значит оставаться на Земле вместе с природо-культурной многовидовой смутой. В этой борьбе нет никаких гарантий, нет стрелы времени, нет Закона Истории, Науки или Природы. Есть лишь безжалостно контингентное СФ-мирение жизни и умирания, становления-с и распада-с, симпоэзиса и, таким образом, быть может, процветания множества видов на Земле».

Донна Харауэй. Оставаясь со смутой. Заводить сородичей в Хтулуцене / Пер. с англ. А. Писарева, Д. Хамис и П. Хановой. — Пермь: Гиле Пресс, 2020. 340 с.

Понравился материал? Помоги сайту!