Деньги, имущество, политика, коммуникация и смерть

А вот теперь, когда 2022 год уже начался в полную силу, помянем недобрым словом 2021-й. Авторы Кольты вспоминают все худшее, что происходило в культурном поле в ушедшем году.

2021 год запомнится как странный год: с одной стороны, ощущение наступающего золотого века (новые переводы, новые издательские программы, фестивальное движение, прекрасная новая литература и проч.), с другой — ощущение наступающей тьмы за пределами книжного мира. Именно поэтому события, которые упомянуты ниже, носят не столько собственно литературный, сколько окололитературный характер — оказывая при этом влияние на саму литературу, на те книги, которые выходят, на тех, кто задействован в этом процессе. Именно поэтому здесь не будет про привычное — недостаток медийного освещения целых областей книг (истории, философии, научпопа — и это при появлении новых рецензионных изданий, того же Logos Review of Books), скандалы, связанные с переводами («Friends», пожалуй, был самым громким), проблемы библиотек и архивов (штабелирование в РГБ теперь снится в кошмарах), пропуск большими премиями хороших книг («Смерти.net» Татьяны Замировской), долгое отсутствие необходимых книг (где же изданная книга Луизы Глик?). Скорее, деньги, имущество, политика, коммуникация и смерть — то, что специфически окрасило именно 2021 год для меня.

1. Смерть всюду смерть

Смерть, смерть, всюду смерть. Кажется, не было в ушедшем году недели, которую мы провели без чтения некрологов. С одной стороны, уходят из жизни представители многочисленного послевоенного поколения, с другой — продолжается пандемия коронавируса COVID-19. 28 декабря 2020 года «Горький» выпустил материал, где списком из 52 отметил «наиболее значимых людей», имевших отношение к книгам и литературе. Потери 2021 года еще не никем не подсчитаны, но очевидно — они будут не меньше, чем в 2020-м. Мариэтта Чудакова, Дмитрий Зимин, Вадим Гаевский, Василий Бородин, Татьяна Никонова, Джоан Дидион, Эрик Карл — уходят литературоведы, писатели, критики, иллюстраторы, просветители, филантропы. Каждый из них уникален — и незаменим, многие не имели учеников или продолжателей, кто встанет на их места — неизвестно.

Открывая Фейсбук или Телеграм, никогда не знаешь, на чью смерть наткнешься, — но сама привычность этого ожидания ужасает. При этом язык разговора о потерях пока не выработали ни теологи, ни писатели — то, что происходит, похоже, переваривает только язык бюрократии: политиков, администраторов и чиновников от медицины. Им сейчас вынужденно пользуются все: госпитализация, вакцинация, сатурация, реанимация, самоизоляция, ИВЛ, ПЦР. При этом литература эпохи пандемии коронавируса уже нарождается — «Карантин по-питерски», «Выключить мое видео» Александры Шалашовой, повесть «Покой» Наталии Соколовской, многочисленные дневники, мемуары и хроники в самиздате, — но остается маловостребованной, кроме непосредственно медицинских пособий типа «COVID-19: трудный экзамен для человечества» Михаила Супотницкого или базово популярного «Вируса, который сломал планету» Ирины Якутенко. Исключение составляют разве что события, которые разворачиваются в реальном времени, — в серии постов писательницы Анны Козловой о смерти любимого человека столько боли, что читать нельзя и не читать невозможно.

Глупо сетовать на смерть, но хорошо бы, чтобы она уже наконец вернулась в старые рамки.

2. Монополизм

Громкий плач по издательской группе «Азбука-Аттикус» раздавался отовсюду. Холдинг «Эксмо-АСТ» называют монополистом, пишут, что две трети рынка художественной литературы теперь у них, что возможности лавирования для специалистов (писателей, корректоров, редакторов, переводчиков и пр.) теперь сократятся и так далее. Не хочется становиться адвокатом дьявола и говорить, что последствия для рынка проявятся только в перспективе трех-пяти лет, что внутри самого холдинга возможность лавирования довольно высока и там есть своя конкуренция (например, между Редакцией Елены Шубиной и Первой редакцией «Эксмо» за некоторых авторов), что читатель на первых порах даже выиграет от первого вероятного шага такой сделки — объединение баз данных и систем книгораспространения упростит и удешевит поставку книг читателю. Но тут есть два прискорбных факта.

Первый. Александр Мамут, спешно избавляющийся от активов из-за финансовых трудностей, по слухам, уже давно думал, кому продать издательскую группу. Книжный бизнес низкомаржинальный, это очевидный факт — особенно если учесть подорожание буквально всего (производство книги дорожает со страшной скоростью, но поднимать цены так же быстро невозможно — читатели к этому совершенно не готовы; психологическая граница, на мой взгляд, — в районе 700–800 рублей за книгу). При этом «Азбука-Аттикус» — огромная махина, очень-очень недешевый объект. Кто ее купит с такой перспективой прибыли за такие деньги? Было бы печальнее, если бы ее выкупили те, кто сейчас занимается издательством «Просвещение», еще печальнее — если бы издательство закрыли и все специалисты остались без работы (а такому количеству специалистов работы на рынке сейчас точно бы не нашлось). На этом фоне Олег Новиков кажется не такой уж монструозной фигурой.

Второй. Вся книжная индустрия испытывает трудности из-за мирового экономического кризиса. Публикации в «Коммерсанте» и «Медузе»* только лишь ставят эту проблему перед публикой, но не охватывают ее полностью. Все издательства — и крупные, и малые — двигают сроки выхода книг так, что прогнозировать выход новинок стало невозможно, типографии вопреки договоренностям могут выпустить вашу книгу спустя месяцы после положенного срока и развести руками (и плевать все хотели на сроки отчетности по грантам, например), а о новом, традиционном посленовогоднем, подорожании полиграфических услуг станет известно совсем скоро. Книга остается материальным объектом — и становится все более дорогой.

Возможно, книжный рынок в России стоит на пороге таких экономических испытаний, рядом с которыми эта сделка покажется мелочью. Как ответит книжное сообщество на них?

Впрочем, вероятно, ответ придет не со стороны мейджоров и разнообразных мужчин в пиджаках, гордящихся близостью к государственной власти и вручающих премии друг другу, а из среды независимых издательств и книжных магазинов, за последние десять лет сумевших выстроить альтернативную — и жизнеспособную — реальность. Секрет этих ребят прост: они разнообразны (и уважают различия друг друга), символический капитал на их стороне, они умеют строить устойчивые сообщества, объединенные общими интересами и — иногда — идеологией. Ушедший год показал, что в этой среде как никогда высок запрос на кооперацию, и, если учесть, что без диалога общение в этой части книжного мира действительно невообразимо, возможно, она принесет свои плоды. Проблемы логистики, налогообложения, тарифов на пересылку книг, унификация документооборота, адвокация и упрощение работы с юридическими вопросами — решения ищутся сообща, и, хочется верить, они смогут сдвинуть что-то с мертвой точки.

3. Цензура

Благодаря тому, что книги читают мало, эта сфера мало интересовала государство — первой жертвой стали медиа, затем кино (достаточно ознакомиться с резонансной статьей на BBC, чтобы понять, как все устроено), затем театр. В 2021 году государство пришло в музыку (от дела «МузТВ» с Киркоровым и Давой до отъезда Моргенштерна и Face'а, подачи заявлений в Следственный комитет на Noize MC и Oxxxymiron'a) и — в книги. Пугающе много новостей именно об этом.

Объявлены иностранными агентами писатель и журналист Виктор Шендерович и поэтесса Татьяна Вольтская. Предупреждение о статусе иностранного агента вновь появилось на стенде «Мемориала» на ярмарке non/fiction. Уже после этого суд постановил «Мемориал», без чьей работы мы бы знали о литературе XX века гораздо меньше, ликвидировать. В знак протеста против иска к «Мемориалу» Людмила Петрушевская объявила, что возвращает государственную премию. «Команду 29», руководимую Иваном Павловым*, объявляют нежелательной организацией, они объявляют о своем закрытии — а ведь на их сайте, заблокированном Роскомнадзором, выходил литературный проект с рассказами молодых писателей «Страсти по конституции». «Тотальный диктант» не получает президентского гранта предположительно из-за того, что в прошлом году приглашал автором писателя Дмитрия Глуховского, критически настроенного в отношении государственной политики, из-за чего еще тогда с «Тотальным диктантом» разорвало отношения Россотрудничество. Власти Петербурга судом постановляют закрасить безобидное (и, кстати, удивительно гармонично вписанное в городскую среду) граффито с портретом Даниила Хармса. The Insider* и Bellingcat* предполагают, что Дмитрия Быкова отравили тем же веществом, что и Навального. Из-за включения в школьную олимпиаду стихотворения Линор Горалик на нее обрушиваются доносы во всевозможные инстанции, так как писательница «пропагандирует чуждые нашему народу ценности».

Любой из этих новостей хватило бы на год, но какое впечатление они производят, собранные вместе?

И это не говоря о том, что, несмотря на то что цензура все еще запрещена конституцией, для ее опосредованных — непрямых — форм уже готова вся законодательная база. Министерство цифрового развития, связи и массовых коммуникаций уже загадочно наделили «полномочиями по выработке и реализации государственной политики в сфере литературной деятельности, а также устанавливающие, что ведомство является федеральным органом исполнительной власти, осуществляющим функции по оказанию государственных услуг, управлению государственным имуществом в сфере литературной деятельности». Звучит пугающе монументально. Как это ни прискорбно, кажется, в 2022 году государство может взяться за литературу вплотную.

4. Отмена «ЛитераТулы», «Хомяков Home»

Введение ограничительных мер по нераспространению коронавируса (вот, вот он, этот язык, — вспоминается легендарное из объявлений в петербургском метро: «Придерживайте багаж во избежание его самопроизвольного перемещения»), запрет массовых мероприятий (книжные презентации — увы, массовое мероприятие), введение QR-кодов здорово ударяют по книжным магазинам и издателям. Государственная поддержка помогла бы — но ее либо нет, либо почти нет. Больше всего ограничения бьют по книжным фестивалям, которые за последние годы стали главным местом встречи читателей и книг, читателей и писателей, издателей и писателей. Чудо, что многие фестивали в моменты спада заболеваемости удалось провести, — более того, такое ощущение, что фестивальное движение становится все шире. Скоро будет впору составлять отдельный календарь книжных фестивалей в разных городах — а может, уже пора. Архангельск, Самара, Красноярск, Иркутск, Челябинск, Новосибирск, Саратов, Белгород — и это неполный список. Но — он мог быть больше.

Фестиваль «ЛитераТула» был отменен Роспотребнадзором. Самое важное в такие времена — это понятные правила игры. Власти говорят — можно, но при таких условиях. Организаторы говорят — хорошо. Тогда все довольны — как и при любой договоренности, достигнутой на берегу. Такие внезапные отмены при соблюдении поставленных условий вредят дальнейшей коммуникации с государственными органами и — несут за собой расходы. Организация фестиваля — трепетная история, его создают многие люди, чтобы все прошло хорошо, нужно договориться с десятками издателей и авторов, с площадкой, с поставщиками оборудования. Учитывая, что книги непохожи на нефть, такие срывы сильно бьют по карману организаторов. Такое ощущение, что Роспотребнадзор стал органом не менее грозным, чем полиция, — его решением могут быть отменены любая встреча и любое мероприятие. В прошлом году в Петербурге так был сорван кинофестиваль «Бок о бок». Основательница «ЛитераТулы» Ирина Рочева, получившая, кстати, буквально тогда же премию «Ревизор», не без оснований предполагает, что фестиваль был отменен не из-за нарушений санитарных требований, но из-за радикальности программы.

Косвенно это было подтверждено отменой в той же области фестиваля «Хомяков Home», где должна была провести несколько занятий писательница Оксана Васякина. Консервативные активисты не скрывали радости, что смогли не допустить Васякину, открытую ЛГБТ-персону, в усадьбу славянофила Хомякова. Это к слову об опосредованной цензуре. Или уже о прямой?

Так, из-за отсутствия понятных правил игры решили не проводить фестивали в Ростове-на-Дону и Санкт-Петербурге: Анна Кадикова, основательница книжного магазина «Чарли» в Краснодаре, проведет второй Южный книжный фестиваль уже в этом году, «Подписные издания» также перенесли фестиваль «Книги у моря» на 2022 год. Так, будем надеяться, в Петербурге и на юге страны появятся достойные, масштабные книжные мероприятия — там их очень не хватает.

5. Травля Серенко

Писательницу и активистку Дарью Серенко, написавшую одну из самых громких новинок зимней ярмарки non/fiction — «Девочки и институции», за пост, обыгрывающий расистские стереотипы, подвергли ужасной травле представители запрещенного — уже запрещенного — «Мужского государства». Дело дошло до слива адреса и телефона Серенко, до угроз избиения и убийства.

Иногда нужно проговаривать банальные вещи. Травля — отвратительна. Угрозы должны преследоваться по закону. Одна из базовых гарантий института гражданства — возможность пользоваться защитой своей страны. Почему страна не защитила Дарью Серенко? Вот где должны были бы сработать полиция и Следственный комитет.

6. Скандал вокруг музея Бродского

13 августа в инстаграме @brodsky.online был опубликован пост, спровоцировавший волну заголовков в духе «Музей “Полторы комнаты” Бродского получил уведомление о выселении из дома Мурузи» и вал репостов с призывом защитить музей от выселения. Что же произошло?

Для того чтобы это понять, необходимо разобраться — что же представляет собой музей Бродского. Во-первых, существует Санкт-Петербургский фонд создания музея Иосифа Бродского. Этот частный фонд на протяжении многих лет выкупал помещения в коммунальной квартире дома Мурузи, где жил Бродский. У его истоков стоит Михаил Мильчик, друг поэта. Именно этому фонду сейчас принадлежит помещение. Во-вторых, есть частное учреждение культуры «Полторы комнаты. Музей Иосифа Бродского», которое осуществляет собственно музейную деятельность — организует экскурсионную и лекционную программы, ведет социальные сети, нанимает и увольняет сотрудников и проч. Им руководит бизнесмен Максим Левченко, много сделавший для того, чтобы музей случился. В-третьих, есть Музей Анны Ахматовой в Фонтанном доме — государственное учреждение, в фонде которого хранятся предметы, связанные с жизнью и творчеством Бродского, которые музей, если это получается с соблюдением всех необходимых условий и норм, экспонирует в мемориальном помещении.

Как вы видите, все уже не так просто. Когда мы говорим «музей Бродского», мы имеем в виду сразу три организации, множество людей, ежедневно трудящихся для того, чтобы благодарным читателям можно было прийти поклониться памяти поэта.

И тут — вроде бы обычное хозяйственное письмо с шаблонными формулировками из Гражданского кодекса, классика общения арендодателя с арендатором (на самом деле помещение, судя по письму, не арендовано, а ссужено — то есть предоставлено без платы), вызывает громкий скандал. Такие уведомления с указанием прекращения пользования помещением посылают, чтобы договор был не бессрочным, а срочным, что в случае взаимоотношений частных организаций — совершенно нормальная практика.

По некоторым интервью Левченко можно предположить, что их отношения с Мильчиком не всегда безоблачны. Они действительно люди разных поколений, разного склада, разного опыта и разных взглядов. Но все же они объединились и сделали большое дело — музей функционирует и принимает посетителей. Неужели кто-то может предположить, что фонд, много лет вкладывавшийся в создание музея, действительно «отторгнет мемориальное пространство»?

В скором времени фонд заявил в прессе, что все хорошо и письмо было техническим. Команда «Полутора комнат» написала, что все в порядке и она продолжает свою работу. Уверен, в музее Анны Ахматовой выдохнули и перекрестились.

Неприятный осадок — это использование инструментов гражданской мобилизации без адекватного повода. Судя по тексту поста, на момент получения письма коммуникация фонда и команды музея либо отсутствовала, либо в ней произошел системный сбой. Условно говоря, перед тем как писать в социальных сетях о том, что музей выселяют, не лучше ли сначала поговорить? Неужели люди, объединенные общими целями и любовью к творчеству Бродского, не могут договориться? История показала, что, конечно, могут. В 2021 году уже стало очевидно, что в инфополе и так достаточно вполне серьезных поводов для общественного внимания и что призывать гражданское общество на помощь стоит действительно в самых необходимых случаях — иначе рано или поздно случится нехорошее, как в сказке про мальчика, который кричал: «Волки! Волки!»

7. Незамеченный Некрасов

Если юбилей Федора Достоевского прошел более-менее громко, то другие литературные события прошли почти незамеченными. Здесь стоит сказать даже не столько о столетии со дня смерти Александра Блока и гибели Николая Гумилева, сколько о двухсотлетии Николая Некрасова. Мало того что это поэт, по многим параметрам совпадающий с нынешним временем, — вот у кого социальный и политический посыл был более чем внятным — так это еще и крупный реформатор русского стиха, переведший поэзию с двухстопных размеров на трехстопные. Несомненно, что Некрасов требует нового прочтения и переоткрытия. Но складывается ощущение, что календарь — один из главных медийных инструментов — стал бесполезен, что ритм отдельных событий прошлого на фоне длящегося события пандемии почти не слышен.

Впрочем, может быть, дело в том, что связь людей с поэзией за пределами новых альбомов Noize MC и Oxxxymiron'a теряется? «Красоту и уродство» не процитировал и не прокомментировал только ленивый — но несмотря на то, что это довольно-таки сложная конструкция, за счет ритма и контекстов в нее находятся точки входа.

Точки входа нужны классике — над чем, например, трудится «Полка» — и современной поэзии (чем занимается, например, на своем YouTube-канале Евгения Вежлян). Как изобразительному искусству второй половины XX века, так и русской поэзии второй половины XX века необходима новая концептуализация, так как массовый читатель зачастую не ощущает связи между тем, что он изучал в школе, и тем, что творится на его глазах. Это было особенно очевидно на фестивале в Комарове, посвященном вручению премии Драгомощенко, организованном при поддержке Центра Вознесенского. Безусловно, сложный разговор о сложной поэзии необходим, но фестиваль — все-таки мероприятие, нацеленное на популяризацию или, если угодно, привлечение новой аудитории для этих стихов. И, несмотря на великолепные события, диалоги, лекции, в целом прекрасно составленную программу, мне не хватило среди них тех, которые бы выстраивали мостики со сложными стихами, услышанными там. Я верю в возможность принципиального желания быть непонятым — но мне кажется, что это не тот случай. Правда, чем дальше, тем мне больше кажется, что для того, чтобы лауреат премии Дорджи Джальджиреев был прочитан и понят публикой, необходима масштабная национальная программа, не меньшая, чем «Ликвидация безграмотности». Вот это было бы круто.

8. Кэнселинг

Весь год на повестке cancel culture. Манифест Богомолова, опубликованный в «Новой газете», ответы Константину Богомолову в «Новой газете», Татьяна Толстая и ее высказывания о сериале «Бриджертоны», Наоми Вульф и ее отношение к вакцинации, Джоан Роулинг и ее высказывания о транс-персонах, статья Галины Юзефович о кэнселинге Джоан Роулинг, статья Лизы Биргер о кэнселинге Джоан Роулинг, кэнселинг Галины Юзефович за ироническую заметку о книге «Циничные теории». Список можно расширять во все стороны.

Если бы меня попросили описать, как и за что того или иного человека могут закэнселить, — я бы затруднился. Если на заре эпохи #MeToo можно было очертить, что исключают человека, замешанного в насилии либо занимающегося виктимблеймингом, то сейчас очертания размылись — и нельзя назвать это хорошей тенденцией. Определенно нужны какие-то новые правила, чтобы литературная дискуссия оставалась литературной дискуссией, а не минным полем для исключения. Очевидно одно: «закэнселить» — глагол, с которым нам еще жить и жить.

На этом фоне самые громкие дискуссии ушедшего года кажутся вполне себе невинными. Константин Мильчин, автор лучшего блерба 2021 года (на книгу Оксаны Васякиной «Рана» — это действительно один из лучших текстов о книгах в ушедшем году), написал пост о школах креативного письма, который обсуждали, кажется, везде — в каждом телеграм-канале, в Фейсбуке, на специальных сайтах, в закрытых чатах, в инстаблогах. Суть поста в том, что не всякая школа креативного письма хороша и, по мнению Мильчина, не гарантирует, что выйдет хорошая книга, а во многих случаях такие школы — просто способ заработать деньги для писателей (и не только для писателей). Уверен, что сама форма поста напрашивалась на ответную реакцию, — и она была более чем бурной. Нельзя сказать, что дискутировавшие пришли к какому-то резюме, но я бы точно сохранил их ответы для потенциальных учеников школ (можно посмотреть, например, здесь) — они более чем красноречивы и показывают, что цивилизованный разговор все же лучше взаимного поливания помоями.

* Считается в РФ иностранным агентом.

Понравился материал? Помоги сайту!