Литературный 2014-й: чем он запомнился

Анна Наринская

обозреватель ИД «Коммерсантъ»

Редакция COLTA.RU попросила меня «подвести литературные итоги года», и если воспринимать это задание впрямую, то выполнить его несложно — потому что заканчиваем мы этот год в декорациях сугубо литературных, внятно проступающих сквозь постылую реальность. Сейчас, когда я пишу эти строки, за окном завывает классическая метель — прямо по Пушкину и Толстому (хотя, скорее, все-таки по Сорокину), национальная валюта и те, кто за нее отвечает, ведут себя как герои стишка про Шалтая-Болтая в переводе Маршака, власть окончательно превратилась в эдакого распухшего на анаболиках Передонова, а интеллигенция (ну или тот слой, который мы привычно называем этим словом) — в слегка оттьюнингованных трех сестер, неутомимо восклицающих «вмосквувмоскву», но не имеющих сил подвигнуть себя на реальные, приближающие к цели действия. (Последнее сравнение, каюсь, не раз уже использовалось, но что ж — точности оно от этого не потеряло.)

Неудивительно, что в таких обстоятельствах главная отечественная литературная дискуссия заканчивающегося года была посвящена сношениям между искусством и действительностью. Забавно при этом, что те из спорящих, кто вроде бы оказывался поборником «чистого» искусства — то есть искусства, воспринимаемого «вне контекста», — защищали произведение, прочитав которое, поэт Фет и критик Анненков пошли бы аллергической сыпью.

Дальше без экивоков. Речь, разумеется, идет о вручении роману Захара Прилепина «Обитель» премии «Большая книга» и последовавших за этим обсуждениях — даже не обязательно публичных, а вполне частных, за рюмкой водки или чашкой чая в баре или на кухне.

За книгу Прилепина проголосовало в прямом и тайном голосовании большинство членов Литературной академии «Большой книги» (в эту академию входит примерно сто человек — то есть речь идет о вполне репрезентативной выборке). Членов счетной комиссии я знаю лично, так что могу с уверенностью сказать — никаких подтасовок не было, большинство литературно-интеллигентского сообщества добровольно и даже восторженно проголосовало за человека, который чуть ли не делом своей жизни сделал ее, интеллигенции, курощение, который возвеличивал Сталина и который теперешнюю власть, да, критикует — но как слишком трепетную, недостаточно жестко ставящую на место Запад и недостаточно открыто поддерживающую русский мир во всем мире.

И вот выбрали текст такого автора — при том что в коротком списке премии имелся роман Владимира Сорокина «Теллурия», опус магнум большого автора, роман (я сейчас намеренно уплощаю, схематизирую и ухожу от собственных оценок), уж никак не опозоривший бы тех, кто выбрал бы его романом года.

После церемонии «Большой книги» я — в рамках должностных обязанностей — написала заметку. Там, в частности, было сказано, что премии — особенно такие статусные, каковой заявляет себя «Большая книга», — во всем мире имеют мощную политическую составляющую, что награждаются не только и не столько произведения, сколько авторы (хотя бы потому, что им в итоге предоставляется множество медийных возможностей, которые превращают их в интеллектуальные ролевые модели), и что, соответственно, голосовавшие и сочувствовавшие должны понимать: премия «Обители» — это премия Прилепину в комплексе со всей его, не побоюсь этого слова, аджендой.

Вслед за этим моя почта оказалась завалена обиженными письмами, а практически каждый мой выход в люди в течение последующих двух недель включал в себя обязательные разговоры с оппонентами разной степени взвинченности о том, что, мол, как же я так могла и что «Обитель» — она крутая и при чем здесь общественные взгляды ее автора и вообще политика.

Я намеренно не останавливаюсь сейчас на качестве романа «Обитель». В каком-то смысле мне даже целесообразнее признать, что он действительно крутой. Во всяком случае, это сделает более оправданным последующее сравнение.

В 1975 году Сьюзен Зонтаг опубликовала в журнале The New York Review of Books статью «Магический фашизм», посвященную фотоальбому (очень, очень крутому!) Лени Рифеншталь The Last of the Nuba («Последние нубийцы»). Снимки физически совершенных африканцев должны были, по идее, окончательно реабилитировать и как бы отменить компрометирующую идеологичность прошлого Рифеншталь в глазах западного мира, увлекшегося к тому времени «народами, не испорченными цивилизацией». Но при всей кажущейся экологичности проекта Рифеншталь, пишет Зонтаг, сам художественный прием, сама суть этой работы — это продолжение ее «фашистских» фильмов и, в принципе, несет то же послание, во всяком случае, одно из посланий. «Первозданные ценности» в том телесно-монументальном виде, в котором подает их Рифеншталь на этих снимках, как раз лежат в основе фашистской эстетики и фашистского искусства. («Высшей и наиболее понятной формой которого, — цитирует Зонтаг Геббельса, — является политика».) То есть, грубо говоря, «Последние нубийцы» не отрицают идеи «Триумфа воли» и даже не находятся вне их поля, а сливаются с ними и поддерживают их.

Чтобы не было непониманий: нет, я не сравниваю Захара Прилепина с Лени Рифеншталь — это дарования совершенно разного масштаба и силы. И нет, я не сравниваю нынешнее положение дел у нас в стране с немецким фашизмом — это явления разного порядка и вообще малосопоставимые. Я говорю о принципе. О том, что бывают художественные голоса, сущностно и эстетически (главное — эстетически) соответствующие тому или иному политическому режиму, — даже если (как в случае Прилепина) они не являются его официальным рупором, даже если (как в случае Рифеншталь) этот режим давно пал.

Одаренность Прилепина совершенно созвучна пафосу теперешней власти, а его литературный стиль совпадает с ее теперешней надрывно-квасной тональностью.

И это какое же странное искажение зрения надо иметь, чтобы не видеть, как идеально гладко главная книжная премия этого года ложится в его хронологию: от «блокадного» преследования телеканала «Дождь» и далее со всеми остановками — вплоть до недавних рассуждений о «нашей Храмовой горе». И как же уютно нужно себя в этой слепоте чувствовать, чтобы считать, что, сделав и поддержав этот выбор, ты к этой удобной гладкости отношения не имеешь, а «просто оценил книгу».

Так вот, эта странная девиация моих литературно ориентированных соотечественников для меня и есть главный литературный итог года. И — перефразируя любимца лауреата — других итогов у меня для вас нет.

Книги о душевной болезни, которая свалила в 2014 году Россию, еще будут написаны.

Дмитрий Волчек

главный редактор издательства «Kolonna Publications / Митин журнал»

Это был последний тучный год для книжного рынка: очевидно, что в ближайшее время многие издательства разорятся. Напоследок удалось осуществить несколько выдающихся проектов: например, Издательство Ивана Лимбаха выпустило второй том трилогии Ханса Хенни Янна «Река без берегов», а наша «Колонна» — «Книгу воспоминаний» Петера Надаша, один из важнейших романов прошлого века. Подвиг совершило издательство «Гилея», подготовившее три тома сочинений Ильи Зданевича и великолепный роман Тихона Чурилина «Тяпкатань», написанный в конце 30-х годов, после очередного пребывания автора в психбольнице. Книги о душевной болезни, которая свалила в 2014 году Россию, еще будут написаны, а лучшее из того, что уже появилось, — «Пристань Диониса» Михаила Рыклина: документальная повесть об убийственной силе государственного безумия. Патрик Модиано, писатель, которым я увлекался в юности, вполне заслуженно получил Нобелевскую премию, а самая большая утрата года — смерть Ф.Д. Джеймс: благодаря ее романам об английских удушениях и отравлениях миллионы пассажиров не застрелились от тоски в своих купе и каютах.

Александр Скидан

редактор отдела «Практика» журнала «Новое литературное обозрение»

Год был мрачнее некуда, особенно первая его половина, на которую пришелся пик великодержавной истерии. Я спасался тем, что со студентами Школы вовлеченного искусства «Что делать?» читал и комментировал тезисы «О понятии истории» Беньямина. На фоне этого мрака и фактически гражданской войны, развернувшейся на Юго-Востоке Украины, ушли из жизни Ры Никонова и Сергей Сигей, поэты-трансфутуристы, основатели самиздатского журнала «Транспонанс»; их творчество было мостом, соединявшим исторический авангард с европейскими послевоенными поисками на стыке разных искусств. А в августе ушел Борис Дубин — не только блестящий переводчик, ученый, публичный интеллектуал, но и умнейший читатель и толкователь современной поэзии.

Вторую половину года несколько скрасил выход моей книжечки «Тезисы к политизации искусства и другие тексты», открывшей новую теоретическую серию démarche альманаха «Транслит». В ней собраны статьи и эссе последних лет, публиковавшиеся в периодике и разных сборниках, в частности, два программных текста: «Пре-вращение: поэтические машины Александра Введенского» и «Номинация “интеллектуал”. К критике культурного производства».

Главным литературным событием стало, безусловно, учреждение Премии Аркадия Драгомощенко.

Если говорить о книгах, к которым я имел отношение в качестве редактора, то в «Новом литературном обозрении» увидела свет составленная Валерием Кисловым и Татьяной Бонч-Осмоловской антология «Свобода ограничения» — собрание современных текстов, основанных на жестких формальных ограничениях. Это первая в России антология комбинаторной поэзии. В серии «Новая поэзия» вышли книги Василия Ломакина и Романа Осминкина, также не чуждых комбинаторики (пусть и понимаемой не столь строго). Лучшей поэтической книгой года я бы назвал тем не менее «Вместо этого мира» Полины Андрукович, предисловие к которой написала Марианна Гейде.

Главным литературным событием стало, безусловно, учреждение Премии Аркадия Драгомощенко. Благодаря участию в работе жюри я открыл для себя немало новых имен; отрадно, что все эти молодые авторы, как и патрон премии, не ищут легких путей в искусстве. Помимо финалистов (Никиты Сафонова, Александры Цибули и Лады Чижовой) отмечу Алексея Кручковского, Екатерину Захаркив, Дарью Серенко, Нину Ставрогину и Никиту Левицкого.

Прозой года для меня стал роман Александры Петровой «Appendix». Я читал его в рукописи, летом, взахлеб. Это большая, сложно устроенная, очень сильная вещь. В «Зеркале» и «НЛО» напечатаны отдельные главы; надеюсь, в следующем году роман найдет своего издателя и выйдет полностью.

Отдельным пунктом я бы отметил участие в фестивале «Поэтроника» в этом ноябре Юрия Лейдермана, который читал новые умопомрачительные «геопоэтические» тексты — они буквально взорвали аудиторию своим бурлеском, юмором и трагизмом.

Елена Фанайлова

поэт, обозреватель «Радио Свобода»

В силу узкопрофессиональных причин я мало следила за местным артом. О хорошем. Книгой года в России остается «Теллурия» Сорокина, хотя формально она вышла в октябре 2013 года. Украинской книгой года является «Месопотамия» Жадана. Предпочитаю смотреть, что делают главные писатели. Вообще смысл сегодня производится не в России.

Знакомство с Томасом Венцловой, он фантастически остроумный человек.

О плохом. Смерть Бориса Дубина. Смерть Григория Дашевского, годовщина. Победа публициста Прилепина над здравым смыслом.

Наталья Иванова

заместитель главного редактора журнала «Знамя»

Судя по уже появившимся в разных местах литературным итогам года, нарастает такая тенденция: падает известность литературы даже в литературной среде. Казалось бы, парадокс. Нынче мало кто кого и что читает — и это считается хорошим тоном: не читал, но скажу. Опять реанимировался известный анекдот про чукчу.

(Вот Виктор Ерофеев заявил о торжестве «литературной пустоты». Ну откуда он знает? Он прочитал хотя бы «Знамя» или «Новый мир» за год, прочитал выпущенные АСТ, «Временем», «НЛО», «Лауросом» киевским или ЭКСМО новинки интеллектуальной литературы? Уникальную серию замечательных поэтических сборников русских и украинских поэтов, начатую еще в мирное время, когда ничто героизма не предвещало, и продолженную в этом военном году героическими усилиями составителя и автора предисловий Инны Булкиной? Конечно, нет. Но это высокомерие бьет против самого автора — а что ты-то сам тогда распушил перья в этой пустоте?

Или вот о классике: утверждается господами журналистами, да еще так с оттяжечкой, что у нее «кончился срок годности». Помилуйте, кто б говорил? У одноразовых текстов вообще никакого срока нет.

Вот у двухтомника Н.Я. Мандельштам, у книги (в двух томах) Романа Тименчика «Последний поэт. Ахматова в 60-е» — есть. И это — лучшие книги 2014 года!)

...Если читают — то чаще по обязанности, как члены какого-нибудь жюри. И простодушно признаются: прочитал, мол, гору выдвинутых романов и ничего достойного не нашел. Так и хочется спросить: а почему вокруг ничего не увидел? Среди невыдвинутых? Премиальная зомбированность?

При нынешней малотиражности и мгновенном смыве выставленного в магазинах новинками месяца книги не то что выпадают из тележки — они на нее даже попасть не могут.

И пусть никого не обманывает множество книг в книжных универсамах — они скорее прячут книгу, как лист в лесу (Честертон).

Начиная с осени я ко всем своим делам и обязанностям прибавила еще и преподавание — веду на филфаке МГУ спецкурс по жанрам современной критики. И открываю, в том числе для самой себя, трансформации и мутации жанров, их эластичность и текучесть. Становится очевидным — именно благодаря богатству и изменчивости жанров — то, что критика — это такая же часть изящной словесности, как поэзия или проза.

Поэтому прежде всего отмечу мутации критики — например, в «филологической повести» Алексея Конакова «Приближение к Чуковскому» («Знамя», № 8). В свое время Алла Латынина определила прозу Булата Окуджавы как «исторические фантазии», кажется, — здесь перед читателем откроется литературно-критическая фантазия, замешенная на литреальности. Я рада, что премия «Белла» дважды отметила Конакова, жюри этого и прошлого года вывело его в финалисты.

Кстати, хорошо, если «Белла» выживет; Премия Белкина пока — на этот сезон — заморожена, кризис идет по стране: если кто не понял, у нас мстительная реакция одного, чтобы страдали многие, называется «кризис». Появилась новая литературная премия «Театральный роман» — и в ней засветились книги полезные и прекрасные, в частности, книга Алексея Бартошевича «Театральные хроники».

Еще: Олег Юрьев пытается восстановить справедливость, скорректировать карту поэзии включением своих мощных источников света (см. его эссе в «Новом мире»). Это трудно, почти невозможно, справедливости нет ни в литературе, ни в жизни, они этим очень похожи... но он стремится к ней и выводит из мрака свои фигуры.

Сильное впечатление — от книги, собранной и изданной Владимиром Орловым: «Сергей Чудаков. Анатомия, физиология, гигиена» — так называлась журнальная публикация. В книге «Справка по личному делу» к многоголосому тексту, выложенному великолепным мозаичистом, прибавлены и стихи, и рецензии, и заметки Чудакова. Это несколько нарушает впечатление — лучше, когда на фоне загробного молчания (анти)героя о нем говорят вспоминающие.

И наконец, я радуюсь успеху романа Владимира Шарова «Возвращение в Египет» — успеху, которого по всем признакам и составляющим не должно было быть. Что же касается успеха «Обители», то он совсем другого рода — успех литературы-лайт о кровавом куске нашей истории. С политикой, эротикой, религией, историей — всем вместе и сразу. Ну это уж как кому, а я поежилась. И вот что поразительно: так много успеха, а вынести на людях присуждение «Русского Букера» Шарову Прилепин не смог — и немедленно покинул вместе со свитой торжественную церемонию.

Елена Рыбакова

редактор, переводчик

На фоне больших утрат — говорю прежде всего о наших учителях, друзьях и коллегах Борисе Дубине и Александре Галушкине — невозможно не думать о потерях совсем иного рода, кажущихся, однако, столь же неотменимыми. Для меня большим потрясением в марте уходящего года стала подпись филолога Дмитрия Бака под письмом министра Мединского (письмо от имени деятелей культуры авансом оправдывало все будущие действия Путина на территории Украины). Режет слух не только нечуткость профессионального историка литературы к подобному жесту: не менее оскорбительным кажется мне подписание любых верноподданнических писем с указанием должности, которую занимает подписант. В данном случае вопрос о буквальном разделении ответственности за этот шаг встает перед каждым, кто, пусть даже на полчаса, заходит в любое из зданий музейного холдинга, который возглавляет Дмитрий Бак. На исходе года стоит пожалеть о робости коллег, слишком быстро забывших этот эпизод ради возможности проводить на площадках Гослитмузея свои вечера и презентации; увы, пока представление о репутации в нашей профессиональной среде остается столь расплывчатым, торговать репутацией, именем и должностью, видимо, будет позволительно и впредь.

Все мы, чья работа связана со словами и смыслами, сделали в этом году слишком мало, чтобы одни люди, читающие по-русски, не убивали других читающих по-русски людей.

В фарватере этой позорной подписи и не последовавшего за ней бойкота расположились для меня и другие события литературного года. Скажу только об одном из них. Традиционно приметное вручение «Большой книги» лишь подтвердило печальную закономерность: премия, отражающая эстетические и идеологические установки либеральной (толстожурнальной) интеллигенции конца 1980-х, к 2014-му вполне предсказуемо подошла к тому, чтобы увенчать лаврами автора соцреалистического романа, экстремиста-государственника Захара Прилепина. Об этом блестяще написала в «Коммерсанте» Анна Наринская, и мне здесь не хочется повторяться.

Что из событий года стоит противопоставить этим удручающим фактам? Любое осмысленное действие, любой отказ снижать планку, любое совестливое усилие по возвращению гуманитарной работе ее смысла. Здесь для меня в одном ряду стоят и непотопляемые, к счастью, Тыняновские чтения, и представительная октябрьская конференция по русской интеллектуальной истории 1900—1930 годов (в череде других инициатив молодой институции — Школы актуальных гуманитарных исследований). И неистовые усилия «Корпуса», не просто издавшего, но сделавшего доступной (299 рублей на «Озоне») «Черную книгу» Гроссмана и Эренбурга. И привычно честная работа петербургского Издательства Ивана Лимбаха — среди самых заметных новинок года стоит упомянуть «Живые картины» Полины Барсковой и очередную часть эпопеи Ханса Хенни Янна. И виртуозное культуртрегерство ведомого Дмитрием Волчеком Kolonna Publications — гигантская «Книга воспоминаний» Петера Надаша явно заслуживает отдельного разговора. И подвижнический труд по переводу и комментированию четырех Маккавейских книг — работа небольшой группы под руководством Нины Брагинской перенесла русскую библеистику на тот научный уровень, где русских до сих пор не было, и нам всем этот факт еще предстоит осознать.

Увы, ни одно из этих событий лицо 2014-го не определяет. Мы прощаемся с годом дурной, опереточной литературности, торжествующей на просторах «ДНР», и катастрофического банкротства литературы. Все мы, чья работа связана со словами и смыслами, сделали в этом году слишком мало, чтобы одни люди, читающие по-русски, не убивали других читающих по-русски людей. Думаю, с нас спросится за это, и не только в новом году.

Елена Костылева

поэт, журналист

Много всего было, но я бы хотела сказать всего про несколько вещей.

Первая — это Премия Драгомощенко, которую в этом году учредил поэт Константин Шавловский (его собственные стихи также стали в этом году событием для меня) — вместе с Галиной Рымбу. Ее революционная поэзия особенно прекрасно звучала на конференции «Никакие радикальные художества здесь не помогут», которую провел в сентябре в Петербурге в рамках «Манифесты» славист Джонатан Платт. У меня как у номинатора и читателя есть фавориты в лонг-листе премии, не получившие наград, — это Иван Соколов, Станислав Снытко и Алексей Кручковский, в чьей поэзии, бесспорно, продолжается и развивается стихотворный метод Аркадия Драгомощенко (Алексей — его ученик не только в текстах, но и в жизни), но при этом изобретается и собственный. Тексты Кручковского построены на визуальных впечатлениях, сложное фотографическое видение переведено в вербальное без всякого ущерба для обоих. Малоуловимые имплицитные события, описанные в этих стихах, сродни событиям в текстах Анны Глазовой, и больше сравнить эту часть особенно не с кем.

И еще хочу порекомендовать отличную веселую книжку Александра Бренера «Бомбастика», выпущенную Петром Павленским.

Дмитрий Кузьмин

главный редактор издательства «Арго-Риск» и журнала «Воздух»

Проблема с уходящим годом в том, что о его литературных итогах затруднительно говорить в отрыве от нелитературных. Когда огромная держава катится псу под хвост, башню из слоновой кости у нее на хребте не построишь. Может быть, с особой остротой я это почувствовал осенью в Петербурге, на мероприятиях Премии Драгомощенко, которую безо всякой скидки на молодежность можно было бы считать одним из событий года — и по уровню претендентов, среди которых были почти все заметные фигуры поэтического поколения 20-летних, и по тому обстоятельству, что самим этим поколением, в сущности, проект и был инициирован: Галина Рымбу (чья первая книга «Передвижное пространство переворота», вышедшая в начале года, также относится к числу событий) настояла на том, что молодежная премия русской поэзии нужна, вместе с ровесниками-соратниками определила круг старших коллег, мнение которых для поколения значимо, и взяла на себя львиную долю последующей организации и координации. Итоговая программа премии была чрезвычайно насыщенной, уровень звучавших текстов весьма высок, и даже некоторый крен в сторону левой идеологии имени альманаха «Транслит» был на сей раз, для разнообразия, к месту и ко времени ввиду несомненной роли этой идеологии и этого альманаха в творческом формировании большинства действующих лиц — но мера наэлектризованности атмосферы определялась не этим, а тем, что примерно каждое слово, звучавшее со сцены (не только слово «гей» или слово «<...>»), воспринималось как потенциально запрещенное сбрендившим государством. Но на вопрос о том, куда с этими словами деваться дальше — топтаться ли на съеживающемся пятачке сохраняющихся в России возможностей, уходить ли в новый андеграунд (возможные формы бытования которого пока неясны) или в новое не-изгнанье-а-посланье (нигде особо не ждут), рваться ли с ними на баррикады (где обыкновенно в чести лишь рифмованные фельетоны и прокламации в духе Быкова или Емелина — впрочем, ведь и баррикад никаких пока нет), — на этот ключевой вопрос 2014-й ответа не предложил.

А потому, думая об успехах и достижениях русской литературы в этом году, не хочется перечислять замечательные книги, которые за год вышли (такие есть), или анализировать различные небессмысленные начинания. Я бы сказал, что главное достижение русской литературы-2014 — высокая степень резистентности к распространяющейся по России коричневой чуме. Разумеется, у режима нет недостатка в добровольцах, предлагающих свои услуги на предмет «выводить на снег и расстреливать»: бывший литературный критик Ольшанский еще эвона когда записался первым, а там и стройные ряды обозревателей «Литературной газеты» подошли. Наберется и горстка конформистов, ради теплого местечка готовых продать и родину, и мать, — известный литературный начальник Дмитрий Бак, питомец Черновицкого университета, подписавший минкультовское письмо в поддержку курса партии и правительства на унижение и уничтожение независимой Украины, тут пионерам пример. Но всех этих достойных людей роднит между собой одно скромное обстоятельство: совершенная творческая ничтожность. Живыми символами этой закономерности выступают писатели Прилепин и Шаргунов — косноязычные чоткие пацаны, которых столичная интеллигенция, пестуя свой комплекс неполноценности перед сермяжным, посконным и домотканым, сперва назначила в писатели земли Русской, а теперь, глядя на свершения оных големов на общественно-политической ниве, сокрушается и посыпает голову пеплом. На этом фоне очень заметно, что ущерб, понесенный от кремлевско-останкинской заразы профессионально состоятельным литературным сообществом, минимален: в чумные бараки угодили считанные единицы (и то, по большей части, ввиду отягощенности анамнеза старческой деменцией), и по всему художественному и идейному спектру — от либерального публициста и поэта-модерниста Алексея Цветкова-старшего до леворадикального публициста и прозаика-постмодерниста Алексея Цветкова-младшего — держится санитарный кордон. Этим можно гордиться. Как и тем, что, когда в 2014 году, несмотря ни на что, в Киеве и во Львове прошли в очередной раз два лучших на постсоветском пространстве поэтических фестиваля, на них звучали русские стихи и русская речь. Хотя до тех переполненных залов, которые собирали в декабре 2014-го вечера украинской поэзии в очищенных от прокремлевских бандформирований районах Донбасса, русской поэзии, увы, еще далеко.

Александр Иванов

главный редактор издательства Ad Marginem

Я совсем уже отошел от «литмира» — не читаю ни местную прозу, ни поэзию. Но если говорить «в целом», то порадовали некоторые институции — во-первых, успех (несмотря на кризис — или благодаря ему?) очередной ярмарки non/fiction и появление новых «мест силы» типа казанского центра «Смена». В сложившейся ситуации я скорее не столько за действия «против» кого-либо или чего-либо, сколько за тактику в духе «как если бы» самого предмета критики не существовало. Поэтому я, например, был против бойкота летнего фестиваля в ЦДХ и вообще против каких бы то ни было «реакций» на власть (в том числе и литературную). И поэтому же мне (во-вторых) кажутся очень важными питерский проект «Транслит» и паблик «Фаланстера» «ВКонтакте» — от обоих начинаний исходит ощущение совершенно автономного существования и такого же характера вопросов, адресуемых ими реальности.

Николай В. Кононов

редакционный директор Look at Media

Как дежурный по документалистике скажу так. Хорошее — премия «Просветитель» Асе Казанцевой и несколько книг достойных журналистов, намек на серию, в АСТе под редакцией Данишевского. Личная обнадеживающая новость — запустил курсы нон-фикшена, и в первом же сезоне собрались талантливые и увлеченные люди. Плохое — взрыв публицистики насчет «русского мира», книжные полки с дешевым поп-литом о Сталине дополнились актуальным трэшем.

Марк Липовецкий

профессор русской литературы Университета Колорадо (США)

Самые сильные позитивные впечатления этого года: книги прозы Полины Барсковой «Живые картины» (Издательство Ивана Лимбаха) и Линор Горалик «Это называется так» (Dodo Magic Bookroom). Интересно, что и в ту, и в другую книгу наряду с прозой входят пьесы. Это показательно, потому что проза и Барсковой, и Горалик идет от стихов и больше рифмуется с (новой) драматургией, чем с романистикой. Рядом, конечно, книги стихов: «Солнце животных» (e-edition) Станислава Львовского, «Стихи 2003—2014 гг.» Василия Ломакина («НЛО») и первая книга Галины Рымбу «Передвижное пространство переворота» («Арго-Риск»). Во всех этих книгах появляется совершенно новая перспектива, впрочем, вполне органичная для каждого из авторов. Однако, прочитанные вместе, они входят в неожиданный, не поверхностный, резонанс с происходящим с Россией в 2014 году. Они тоже о том, что постсоветское время закончилось, но выводы этих писателей существенно и радикально отличаются от того, о чем рассказывает телевизор.

О конце эпохи свидетельствует и запоздалое признание «возмутителей спокойствия» последних десятилетий. Впервые на моей памяти роман Владимира Сорокина попал в шорт-листы четырех главных литературных премий (хотя пока что «Теллурия» — на мой вкус, главное литературное событие 2013-го — не получила ни одного первого приза). Из этого же ряда «Букер» Владимиру Шарову, давно завоевавшему репутацию одного из самых оригинальных русских романистов последних двадцати лет. (Кстати, не могу не порадоваться и тому, что впервые его роман — знаменитый «До и во время» — вышел по-английски, в точном переводе Оливера Реди.)

Из симптомов нового: премия «Различие», организованная молодыми критиками Игорем Гулиным, Кириллом Корчагиным, Денисом Ларионовым, Львом Обориным, ее первые лауреаты — Фаина Гримберг и Олег Юрьев; и отличный сборник статей, посвященный Гримберг.

Худшее состоит в том, что способность литературы ускорять время с помощью гротеска, сдвига, остранения и т.п. меркнет в сравнении с тем потоком фантасмагорий, которым перенасыщена лента новостей. Любой выпуск новостей на канале «Россия» выглядит инсценировкой постмодернистской антиутопии. Русский литературоцентризм, о кончине которого так много говорили в 1990-е, вновь доказал свою неуязвимость. Но, как всегда это и бывало, «виртуализация» вымыслов — дело рук малоталантливых эпигонов, лишь компрометирующих источники их фантазмов.

Понравился материал? Помоги сайту!