«Одесса понад усе!»

Мария Галина: Со времени нашей первой заметки прошло два месяца, и вот новость — уже появились первые переводы в онлайн-журнале поэтических переводов Umbrella на киевском литературном портале «Литцентр» — в частности, переводы Бориса Херсонского и Людмилы Херсонской на украинский, выполненные львовской поэтессой Марианной Кияновской.

Тут нужно сказать (а я убедилась, что надо проговаривать самые очевидные вещи), что перевод с украинского на русский для русского читателя имеет очевидный смысл. Украинский — действительно другой язык, с несколько отличным от русского грамматическим управлением, в чем-то более архаичный, но и более пластичный, подвижный, охотно принимающий новые словечки (слухавка — телефонная трубка, пластянка — пластмассовый стаканчик в отличие от склянки, «стеклянки», означающей просто стакан), непринужденно сращивающий слова (жовтогарячий, рвучконестрымный, то есть «порывистонеудержимый»), да и заимствования шли несколько иными путями, нежели в русском (мапа — карта, крейда — мел, краватка — галстук, канапка — бутерброд и т.д.). Человек, не знающий языка, украинские стихи поймет с пятого на десятое; украинцы же все — опять подчеркну: все и в полной мере — понимают русский, поэтому перевод русских стихов на украинский — это такой в чистом виде жест доброй воли. Проявление симпатии и дружелюбия. Искусство для искусства, наконец. Тем не менее таких переводов немало.

Аркадий Штыпель: Украинский в когдатошней УССР учили в школе — язык и литературу, и когда попадалась хорошая учительница, то, бывало, и увлекались им, а если нет — недолюбливали, но в школах с преподаванием на русском языке (а в больших промышленных городах таких школ было абсолютное большинство) в любом случае не считали серьезным, нужным для будущего предметом. Все же хорошее знание украинского давало некоторые — культурные — преимущества: в украинских переводах выходили книги, которых на русском было не достать. Я до сих пор какие-то фразы из «Уленшпигеля», или из Экзюпери, или присказку Билли Пилигрима «Бува й таке» из «Бойни номер пять» Воннегута вспоминаю по-украински. Журнал «Всесвіт» — республиканский аналог «Иностранной литературы» — первым в СССР опубликовал «Улисса». И школа перевода в Украине всегда была блестящая, в частности, можно вспомнить Миколу Лукаша и его Лорку: «Вибубнює Милоданка / на місяці-тамбурині / ходить стежкою надвоє / по кришталю й по лавринні // Од баского ритму втікши, / падає беззорна тиша / там, де море б’ється в ніч, / що за всі моря рибніша...» К тому же, зная украинский, легче было понимать польский, а в дни моей молодости польские журналы были своего рода «окном в Европу»…

Галина: Школа перевода сохранилась и поныне — к примеру, на фоне неудачного первого росмэновского вышел превосходный «Гаррі Поттер і філософський камінь» в оформлении Владислава Ерко, он иллюстрировал известные и в России издания — «Снежную королеву» и «Сказки туманного Альбиона». Переводчик Виктор Морозов, кстати, заставил лесничего Хагрида, который в оригинале говорит с тяжелым шотландским акцентом, изъясняться карпатской «говиркой»... в России он мог бы заговорить как сибиряк, скажем. Но не заговорил — в первом переводе, по крайней мере... Совсем недавно была очень показательная история с халтурным переводом «Кладбища домашних животных» Стивена Кинга, весь тираж которого издательство «КСД» под давлением, скажем так, возмущенной общественности изъяло из продажи. То есть здесь все очень близко к сердцу принимают всё, что касается качества книги.

Штыпель: К слову, книжная графика в Украине сейчас вообще на подъеме. Вот недавно у нашего друга, живущего в Житомире поэта и художника Ильи Стронговского, купило обложку издательство Penguin.

И еще о языке. В советское время на чистом украинском в городах Востока говорили либо люди с Запада Украины, либо выходцы из села, либо завзятые националисты. И поскольку вся инженерия, вся точная наука были на русском, городской украинский концентрировался в основном в гуманитарной сфере. Язык крестьян и поэтов. Сейчас приходится уточнять и дополнять терминологию — в математике, физике, биологии, инженерии...

Тем не менее в мое время в моем кругу — а я в начале 60-х учился на физфаке русскоязычного университета в русскоязычном Днепропетровске — пренебрежительное отношение к украинству считалось, в общем-то, неприличным. При том что физфак и мехмат были факультетами в определенном смысле элитарными, с очень высокими конкурсами при поступлении. А недавно я, к некоторому своему удивлению, узнал, что преподававший нам квантовую теорию поля — естественно, на чистом русском языке — строгий Александр Александрович Боргардт на склоне лет написал — по-украински — несколько острых антиимперских и антикоммунистических книг.

Есть ли сейчас агрессивный национализм и лингвистический шовинизм? Есть, конечно. Используется ли национальная идея всякими малосимпатичными людьми для самопродвижения? Да, разумеется. В Украине тоже есть свое министерство культуры, скажем так. Здесь в ходу украинцами же изобретенное словечко — «вышиватники», то есть неумные люди, сводящие национальную культуру к агрессивному и примитивному «шароварному» украинству.

Галина: Одесса в этом смысле — очень любопытный город. Он, конечно, русскоязычный — был и остается. Вывески, объявления, радиопередачи — почти все на русском. Хотя русский здесь чудной, и какое-то (давнее) время назад здесь вполне можно было услышать: «Я видел вас идти по Дерибасовской». Но среднестатистическому одесситу, в общем, наплевать, какая наверху власть, они одинаково скептически относятся к любой. Впрочем, отношение к украинству изменилось. Марш вышиванок в Одессе в мае 2015-го, в котором участвовало несколько тысяч человек, — не выдумка и не пропаганда. Кстати, именно в Одессе вышел первый в истории Украины комикс-этнохоррор Игоря Баранько «Козак Максим Оса», мгновенно ставший бестселлером. По нему режиссер Максим Сауткин снимает опять же первую в истории украинского кинематографа экранизацию комикса (тут многое сейчас впервые). Все разговоры о том, что «Одесса — это Одесса», мы, мол, сами по себе, на которые ведутся приезжие, — это маска. Ничто не может существовать герметично, само по себе, оно вырождается и вымирает, и провинциальная одесская литературная среда тому пример. Но вот, скажем, Литературный музей, всегда очень много для Одессы значивший, системообразующий (что тоже уникально на постсоветском пространстве), ориентирован на «русскую Одессу», что и понятно — одесский миф всегда существовал именно внутри русской культуры.

Одесса считается городом хохмачей, юмористов, это такой бренд, но, понимаете, юмористы на самом деле — очень грустные люди. Евреи — очень грустные люди. И вот этот вот юмор, эта защитная реакция на ужас жизни, стал предметом экспорта — как гжель или хохлома. Если мы вспомним, что ни гжель, ни хохлома не являются исконно российскими ремеслами (одно пришло с Запада, другое с Востока), то и с одесским юмором получается примерно то же самое… Это маска, приросшая к лицу. И вот это уплощение, упрощение делает — или делало — Одессу очень провинциальным в литературном плане городом. Потому что, если ты одессит, ты должен непрерывно хохмить, да? А если ты не пишешь под Бабеля, который своих живописных бандитов придумал, примерно как Горький — своих босяков, то ты, получается, не одессит. И те, кто пытается это переломить, известны скорее вне Одессы — как прозаик Сергей Шикера, который писал сценарии для фильмов Киры Муратовой, он печатается в «Волге» и в «Новом мире». Борис Херсонский как бы вернулся в Одессу через Москву, через тогдашнюю культурную метрополию, хотя из Одессы никуда при этом не уезжал. Вообще литературное прошлое сыграло с Одессой дурную шутку, поскольку Одесса превратила его в туристский аттракцион и объект культа.

Притом в Одессе всегда была очень хорошая школа живописи, очень сильные художники. И если вспомнить, кто сейчас делает интеллектуальную погоду в Украине, то первый, кто приходит в голову, — блогер-тысячник, наверное, самый известный в Украине, — очень успешный именно как художник одессит Александр Ройтбурд.

Штыпель: Мы с ним встречались в Одессе, и он говорил, в частности, о том, что во «внешнем мире», в глазах широкой публики Одессу, к сожалению, представляют не Мечников и Менделеев, не художественные и музыкальные школы, а Мишка Япончик и Сонька Золотая Ручка.

Галина: Между тем здесь проходят первоклассные музыкальные фестивали — в том числе джазовый, в последние два года — украинского рока; в этом году прошел первый международный фестиваль классической музыки Odessa Classics. Здесь с 2010 года проводится международный кинофестиваль «Золотой Дюк», он поначалу задумывался как фестиваль юмористических и сатирических фильмов, но потом произошла перезагрузка, и он стал фестивалем арт-мейнстрима. Отказ от использования одесского имиджа — очень показательная и обнадеживающая штука, и, кстати, в 2013 году первый приз там получил «Географ глобус пропил» Велединского. Есть отдельная номинация для лучшего украинского фильма, а в конкурсном показе украинские фильмы участвуют наравне с остальными, в этом году их было, кажется, всего два. Намечается в этом августе очень интересный, по всей видимости, фестиваль Urban habitat.

Но с литературой как-то не задалось. Возможно, потому, что литературные фестивали воспринимались их устроителями и приезжими — в основном российскими литературными звездами — как повод побывать за счет организаторов в курортном городе в курортный сезон со всеми сопутствующими радостями. Были интересные начинания, но они так и остались начинаниями: скажем, в Одессе два раза проходил фестиваль-спутник «Эхо “Киевских Лавров”» попечением Бориса Херсонского, Евгения Деменка и Александра Кабанова, который, собственно, организатор головного фестиваля; бывшая одесситка, художница и писательница Елена Некрасова однажды устроила большой Гоголевский фестиваль с мастер-классами и круглыми столами, но потом все как-то заглохло. Что-то проходит, конечно, и сейчас, но очень локально, какие-то междусобойчики. Сейчас что-то сдвинулось: в первых числах октября планируется задуманный с размахом международный литературный фестиваль, причем делают его не одесситы, а немцы и швейцарцы (Ханс Рупрехт и Ульрих Шрайбер, если точно), что в данной ситуации плюс. И хотя октябрь — все еще теплый месяц, но это все же некоторая гарантия того, что участники приедут сюда не купаться, по крайней мере, не только купаться.

Штыпель: С 6 по 9 августа прошла очередная, XIX, книжная выставка-ярмарка «Зеленая волна», как обычно, на пешеходном участке Дерибасовской вблизи Горсада. Как сказано на сайте ярмарки, ежегодно ее посещают 10—12 тысяч человек, что для такого города, как Одесса, для самого центра, для бесплатного доступа совсем немного. Для сравнения: киевский «Книжный Арсенал» в этом году посетило — при платном входе — порядка 70 000 человек.

Галина: На самом деле девятнадцатая «Зеленая волна» — это уже традиция, это одно из немногих литературных событий с большой историей, и она первоначально была совсем не там, а на Морвокзале, и народу туда ходило гораздо больше — она была одним из немногих летних одесских событий. И там было очень много книг российских издательств — то, что, скажем, в книжном магазинчике при Литмузее продавалось в силу логистики дороже, тут можно было купить по ценам производителя или ближе к тому. И люди шли толпами, и покупали, и ходили на встречи с писателями — опять же российскими. Но в общем и целом Одесса всегда была не то чтобы герметична, но самодостаточна. Наша приятельница, киевский культуролог Татьяна Кохановская, кстати, рассказывала, что во время второго Майдана Одесса стояла со всеми, но вот слоган «Україна понад усе!» Одессу, скажем так, несколько настораживал — с украинизацией, с украинством у нее сложности. И вот одесситы выдали свой слоган — «Одесса понад усе!» — и успокоились. Потому что тут не пришлось кривить душой. Для одессита Одесса и правда — понад усе.

Вообще эта тема Одессы, идентификации Одессы, ее самоидентификации, ее имиджа очень болезненная, и я не удивлюсь, если одесситы, прочитав этот текст, будут, ну скажем мягко, недовольны. Потому что есть такой безопасный, много лет выдувающийся мыльный пузырь под названием «одесский миф». И он устраивает одесситов. Теплый, душевный, приветливый город, «Юморина», море… колоритные бандиты. Но если вчитаться в того же Бабеля, станет видно, что на самом деле Одесса — очень жесткий город. И всегда была такой. Можно не Бабеля, можно мемуары уцелевших одесских евреев почитать — как они шли в гетто со своими узелками, со всеми своими маленькими сокровищами, и как толпа стояла и смотрела, и тех, кто пытался вырваться и выбросить хотя бы детей, заталкивали обратно… При этом отбирая эти самые узелки. Об оккупации, хотя это стараются стыдливо замалчивать, у многих остались самые теплые воспоминания — под румынами было гораздо веселее, чем под Советами. Кафешантаны работали, рестораны… бизнес процветал.

Вообще, чтобы представить себе, что такое Одесса, вот две детали: это единственный известный мне город, где в трамвае, если нет кондуктора, проезд оплачивают на выходе. То есть кладут водителю две гривны и выходят через переднюю дверь. Если попросить билет, он даст. Но мало кто просит. И вторая: по радио, кажется, «Одесса-мама» диктор комментировал последнее выступление Саакашвили о том, что надо вот так и вот так бороться с коррупцией, сместить тех-то и тех-то, ввести то-то и то-то и вот тогда всем будет хорошо… надо было слышать интонацию, с которой диктор все это произносил. Выступление он процитировал слово в слово… но интонация!

Тут, наверное, Киру Муратову надо вспомнить — совершенно беспощадный, аскетичный в плане выразительных средств режиссер. И работающий притом на одесском материале, с одесской фактурой. Одесса на самом деле — страшноватый город. Тут ходят тени умерших. Безвинно истребленных. И в 20-е, и в 40-е.

Штыпель: Почему одесситы, хотя и поморщившись (все не так), приняли «Ликвидацию» и даже поставили памятник Гоцману перед входом в управление МВД на Еврейской улице? Потому что фильм при всех его анахронизмах, топографических и лексических несуразицах работал на одесский миф. Впрочем, в концовке этого сериала фигурировали «банды бандеровцев» в лесах (!) под Одессой, и если тогда еще можно было подумать, что это очередной безграмотный «прокол», то теперь у меня нет сомнений, что это был заказной пропагандистский вброс.

Галина: Сейчас в Одессе нет недели, чтобы не происходило какое-то культурное событие, я бы сказала, даже в каком-то горячечном темпе. Только в июле, летом, в мертвый сезон, — и кинофестиваль, и публичная дискуссия при участии Сергея Жадана, Александра Ройтбурда и Бориса Херсонского «Культура во время войны» (коворкинг «Терминал-42» на Успенской), несколько презентаций и чтений в «Книгарне-кавьярне» при «Украинском доме» (книжный магазин-кофейня, таких сейчас много по всей Украине), в частности, новых книжек киевской журналистки Ирины Славинской, презентация в Литературном музее уже упоминавшегося Первого международного литературного фестиваля. В клубе Hub Home выступил украиноязычный поэт Дмитро Лазуткин (который начинал как поэт русскоязычный и даже отмечен премией «Дебют»), а консервативный Литмузей открыл свои двери для русскоязычной, но очень украинской поэтессы Евгении Бильченко, автора культового стихотворения «Кто я?».

В Художественном музее прошла выставка картин, найденных в мусорных контейнерах (их в Одессе называют «альфатеры», по логотипу первых появившихся в городе мусорных контейнеров). Все это только за июль, и я еще упускаю театральные события, а там тоже сейчас много живого происходит.

Но вот опять одесская специфика: совсем недавно обнародован документ под названием «Стратегия развития культуры и творчества в Одесском регионе. Вторая редакция». Не знаю, что стало с первой, но знаю, что это был такой однодневный брейн-штурм; 14 июня собрали разношерстную компанию энергичных людей и набросали план развития, в котором очень много модных слов — «визия», «креативный» «актуальный» и так далее. И вот среди всех довольно амбициозных планов — зазвать в Одессу Голливуд, привезти сюда «своего» Караваджо (а на Караваджо Одесса очень своеобразно, вплоть до совершенно комедийно-детективной истории, зациклена; это отдельный сюжет — Одесса и Караваджо) и т.п. — есть пассаж, что нужно, мол, «разработать новую одесскую мифологию, включающую элементы старого и нового образа города; старый “одесский миф” теряет актуальность, но на него все еще есть спрос. Это приводит к появлению многочисленных туристических “подделок” под “старую Одессу”, не имеющих ничего общего с культурой». Иными словами, можно еще немножко поэксплуатировать старый имидж, но не гнать слишком явную лажу.

Штыпель: В советское время для почти поголовно русскоязычных одесских литераторов при всем их местническом, чтобы не сказать — местечковом, апломбе Москва была безусловной культурной метрополией; эта инерция сохраняется и сегодня, и не только у «стариков». И сегодня «типичный» одесский литератор мыслит себя не иначе как русским писателем, Одесским Русским Писателем — вот так! — и уж ни в коем случае ни украинским русскоязычным, ни даже русским, одесским писателем Украины. К счастью, типичны далеко не все.

Галина: Перспектива литературного пейзажа тут очень интересно искажена. С одной стороны, действуют и существуют как значимые какие-то странные фигуры, которые вне Одессы — абсолютные нули. С другой — что парадоксально, стать по-настоящему известным в Одессе можно, только уехав из нее, то есть, прославившись за пределами Одессы, ты как бы подтверждаешь во внешнем мире ее статус. Очень провинциальная, на самом деле, ситуация.

Что будет с Одессой при новом губернаторе, не знаю (а иностранный губернатор для Одессы — это почтенная традиция); пока, как мне кажется, одесситы наблюдают за всем этим с несколько насмешливым интересом.

Штыпель: Что и говорить: к русскоязычному литератору, особенно поэту, большая слава пока что приходит не иначе чем через Москву, как это случилось, например, с Борисом Херсонским. Хотя пишущий по-русски и более чем успешный киевлянин Андрей Курков был переведен на множество европейских языков задолго до того, как его книги были изданы в России — где особого успеха не снискали, отчего Куркову, в общем-то, ни тепло ни холодно. Смотреть на Москву как на метрополию, как на законодателя литературной моды, по-моему, вредно — что для одесского писателя, что для сибирского. Большой, единственный в своем роде писатель — сам себе метрополия. Как англоязычный ирландец-парижанин Джойс, как немецкоязычный австриец — пражский еврей Кафка. Да хотя бы как те же замечательные одесские писатели, на чьих достижениях держится миф о южнорусской литературной школе. Я и сам иногда говорю, что принадлежу к этой школе, хотя прекрасно понимаю, что никакой такой школы нет. Тогда многие и много где так писали.

И если говорить о нынешней украинской литературной Одессе, то у всякой истории есть предыстория. Почти все книги близкого к диссидентским кругам украинского поэта, выпускника Одесского института инженеров морского флота Бориса Нечерды (1939 — 1998) вышли в Одессе, в издательстве «Маяк», потому что киевский литературный официоз подозрительного автора не жаловал. В одесской же поэтической тусовке его принимали как своего, как одного из лучших одесских поэтов, и его украинство никого не отталкивало.

В Одессе живет украинский детский писатель, лауреат Шевченковской премии Володимир Руткивский. Ему уже под восемьдесят.

Два года назад на фестивале к 120-летию Маяковского в Одесском литературном музее выступал украинский поэт из Закарпатья, лауреат Шевченковской премии Петро Мидянка в паре с Бахытом Кенжеевым. Они представляли новую на тот момент серию поэтических книг «Числа» киевского издательства «Лаурос». О шести книгах этой серии я писал в «Знамени» (№ 7, 2014), а в «Новом мире (№ 9, 2013) — мои же переводы из Петра Мидянки.

В «Книгарне-кавьярне» при «Украинском доме» представлял свою новую книжку молодой, но уже очень известный в Украине украиноязычный львовянин Андрей Любка. А совсем недавно живущий сейчас в Германии русскоязычный поэт, 80-летний Ефим Ярошевский (см., например, «Новый мир», № 5, 2010), как раз из этих самых «своих Мопассанов», представил изданную в Одессе же книгу стихов «Непрошеная речь».

В этой «Книгарне-кавьярне» многие читали — в том числе и мы, и Борис Херсонский с Людмилой Херсонской, и Игорь Божко.

Игорь Божко в Одессе очень заметен: известный художник и очень своеобразный поэт, сочиняющий и по-русски, и время от времени по-украински, притом не чуждающийся ни прозы, ни киносценариев. Публиковался, кстати, в «Новом мире» (№ 9, 2011). Он, кажется, первым в Одессе стал совмещать вернисажи с поэтическими чтениями — и не только своими. И еще, пока его картины рассматривали, играл на гитаре.

Галина: Одесса вообще тяготеет к синкретизму — музыкально-поэтические действа проходят, например, в Музее современного искусства. Это иногда принимает в силу обстоятельств экстремальные формы: совсем недавно, 3 июля, возле взорванного накануне кафе «У Ангеловых» собрались, дали концерт и устроили импровизированную выставку поэты, музыканты, художники — около 30 авторов. Среди публики был и Михаил Саакашвили. Здесь на такого рода события люди реагируют очень бурно, очень вовлеченно, и это тоже роднит Одессу со всей Украиной.

Не знаю, нужно ли снова говорить об одесском Доме профсоюзов (был и киевский Дом профсоюзов в январе 2014-го, о чем российские медиа предпочитают не вспоминать), ограничусь тем, что я знаю из первых рук. Провокация сепаратистов, во-первых (именно они открыли стрельбу в гущу футбольных фанатов), непрофессионализм и продажность одесской милиции, во-вторых, и в любом случае огромная трагедия, повергшая Одессу в горе и ступор.

Что будет с Одессой при новом губернаторе, не знаю (а иностранный губернатор для Одессы — это почтенная традиция); пока, как мне кажется, одесситы наблюдают за всем этим с несколько насмешливым интересом. В любом случае предпочтительнее быть частью живого развивающегося целого, а не закуклившимся музеем в натуральную величину под открытым небом.

Вообще Одесса, которая в массовом сознании была немножко комичной, немножко провинциальной, немножко романтичной, такая родина Жванецкого, — это сейчас точка стяжения очень многих линий, и создается ощущение, что она очень важна вообще для всего Востока Украины и для всей Украины: такой полигон, земля будущего, что ли. Зона надежды.

Понравился материал? Помоги сайту!