Саша Виноградова — певица, композитор и музыкальный терапевт, помогающая заболевшим людям с помощью звуковых медитаций. Алина Ануфриенко — барабанщица и виолончелистка. Их совместный альбом «Око», который выпускает эстонский лейбл Hidden Harmony Recordings, состоит из семи медитативных пьес для голоса, виолончели и электроники. Они записаны в ходе совместных импровизаций. Под эту убаюкивающую музыку Саша и Алина предлагают слушателю расслабиться, замедлить дыхание и принять внешние ритмы как свои. Арам Устян поговорил с ними об альбоме «Око» и его терапевтическом эффекте.
— В своей статье «Живая речь: зачем нужна импровизация?» музыкант-импровизатор и историк философии Юрий Виноградов говорит важные слова: «Импровизация — естественная потребность музыканта, так как представляет из себя опыт живой речи». Чем для вас двоих является импровизация?
Саша Виноградова: Первое слово, которое у меня возникло, — это «свобода». Наверное, для меня импровизация — свидетельство появления чего-то, музыкальной фразы, звука или нескольких звуков, в настоящем моменте. Как будто я становлюсь свидетелем чего-то уникального, при этом являюсь одновременно и автором, и свидетелем. Такая роль меня как человека, который вроде и проявил этот звук, и услышал его, и стал свидетелем его появления, очень важна. Когда мы писали этот альбом, импровизация была способом высвобождения звука и становления его как полноценного музыкального произведения. Импровизация — это присутствие.
Алина Ануфриенко: Я, наверное, скажу, что для меня импровизационный материал — это самый важный материал. Как композитор, считаю, что заранее написанная музыка должна быть создана для того, чтобы передать конкретную информацию конкретному слушателю, но наш дуэт с Сашей строится так, что мы находимся в моменте, в пространстве, в контакте друг с другом и с людьми вокруг, поэтому свобода этого материала и его естественность очень важны. И вообще для меня глобально в жизни важно ощущать свободу, ее ощущение дает очень важный импульс. Вся моя музыка импровизационная.
— Все композиции на альбоме были записаны в ходе ваших совместных импровизаций. Тем не менее материал кажется очень продуманным и структурированным. Где проходили границы свободы и импровизации?
Саша: Потому что была проделана работа после (смеется), довольно большая.
Алина: И работа до.
Саша: И работа до. Мы с Алиной не готовились к написанию альбома каким-то традиционным способом, то есть не приносили каких-то заготовок, риффов или четких продуманных гармоний. У меня даже слов не было. Мы настраивались и готовились другим способом. Не слушали чего-то, что могло бы нас отвлечь от игры, — такой эффект чистого листа. Но на самом деле, естественно, у нас с Алиной внутри куча музыки, которая так или иначе проявляется, и в каком-то виде мы ее начинаем транслировать. Точно помню, что было несколько моментов, когда ловила себя на мысли, что сейчас играю что-то, что уже играла, что повторяю, и, казалось, это не то, что должно сейчас звучать. И, направив внимание, возвращалась в изначальную идею. У меня была специальная музыкальная и визуальная голодовка, пост перед записью. Хотелось направить внимание внутрь. Алина когда-то очень правильно сказала, что мы были теми, кто эти звуки просто вынимал из пространства и фиксировал.
Мы писали альбом за городом, у меня на даче, пять или шесть дней. Достаточно далеко от Москвы, чтобы не помнить о ней. Мы особо никуда не выходили — была зима, и шел снег. Просто играли и играли с утра до вечера с небольшими перерывами на еду и подышать воздухом. Потом это все переслушали, брали какие-то куски и сами удивлялись тому, что они каким-то образом, появившись в моменте, уже были структурированы. Хотя даже не помню, как играла это. Потом что-то мы дописывали. Ритмы, например, я делала уже после. Голос тоже позже записывала. Основной каркас и база были абсолютно девственны.
Алина: Мы писали за городом, и для меня был очень важен момент катания на санках… Что за окном шел снег, что снег падал с крыши. Я много играю импровизационной музыки, и для меня очень важно существование в материале, в моменте. Я не играю «импровизационную музыку», а играю «музыку», не создаю «импровизационный материал», а создаю «материал». Задача любого музыканта, который занимается тем, что называется «импровизационная музыка», — пропускать через себя музыкальный материал и давать ему осуществиться здесь и сейчас. Мы играем музыку. Все, что мы делали там, на даче у Саши, — это пытались играть музыку. Для меня тогда это была импровизация, но я четко чувствовала, что для Саши это вхождение в какую-то новую роль. Я не знала о ней до этого как об импровизационном музыканте. Это было очень чуткое время, в котором мне хотелось делать что-то неопределенное для себя и при этом существовать с человеком, которого я знала очень мало. Кажется, во многих треках — или даже во всех — чувствуется эта чуткость между двумя людьми, создающими что-то общее. Мы были практически незнакомы тогда, но провели прекрасное время там, где-то за городом.
— Помимо свободы и момента импровизация — нечто общее, коллективное. Несмотря на коммуникацию между вами, тем не менее для слушателя музыка — всегда немного ненадежная и абстрактная форма коммуникации. Какие смыслы вы выражаете на своем альбоме, как вообще определяете для себя свою музыку и называете ее?
Саша: Я поняла такую вещь. Когда альбом вышел «в первый раз» (это переиздание альбома. — Ред.) — а это было в прошлом году, он вышел, когда было уже очень тепло и начиналось лето, — он был не на своем месте. Я сейчас поняла, что он настолько «зимний». И сейчас более актуальный, когда приближаются холод и зима. Когда я представляю себе этот альбом, у меня возникает слово «кристальность» в смысле какой-то хрупкости. Алина как раз говорила про чуткость и осторожность. Там этого действительно очень много. Там все про какую-то направленность внутрь себя и про вопросы к себе. Они и звучат в словах. Там есть треки, где нет почти слов, но есть одна фраза — вопрос, который может задать себе каждый человек. Это тихое и очень хрупкое время, бережное отношение к себе — чуть глубже, чем в отношении, например, социума. Когда звучат вопросы: «Что происходит вообще? Кто я в глобальном плане? Откуда я и куда иду?» Замирание в этих вопросах, но без тревоги и напряжения. Эти вопросы задаются очень аккуратно и с большой любовью.
Наш альбом вообще про любовь к жизни, к человеку. Про любовь к миру.
Алина: До того как мы приступили к этому альбому, мы разговаривали с Сашей о том, что это — то, что мы делаем и о чем говорим в этих многочасовых импровизационных сессиях. И мы говорили о том, что это такое путешествие. Что сам процесс написания альбома — это путешествие. Не думаю, что отношусь к этому альбому как автор. В те моменты, когда он создавался, меня лично там как будто не было. Там была другая фигура (часть) меня, которая коммуницировала с виолончелью, микрофонами, примочками, Сашей, кошкой, баяном. Когда прослушала материал по итогу, то отнеслась к нему так, как будто мне его дали. У меня нет к нему какого-то авторского отношения. Все, что происходило «там», было про путешествие. Вглубь, вовнутрь себя.
— Продолжая тему настроения. Эмбиент — а от этого жанра очень много на вашем альбоме — часто становится тем, что помогает бороться с тревогой, дает слушателю расслабляющий эффект, погружает в определенное настроение. В целом музыка часто помогает людям с травмами, тем, кто перенес инсульт, людям с амнезией и пр. Известно, что Саша, например, воспринимает музыку также как терапевтическое средство. Расскажите про терапевтический эффект музыки и конкретно вашего альбома.
Саша: Алина недавно очень хорошо сказала, что насколько терапевтичным может быть эмбиент, настолько же терапевтичной может оказаться и музыка Nirvana или группы «Звери». Нет какого-то универсального лекарства. «Я послушаю и вылечусь» — так не работает. В нашем альбоме заложены определенные чувства и состояния, и музыка хорошо передает эти состояния. Практически любой человек, у которого есть чувства и слух, способен воспринять это. Если мы вкладываем в свою музыку любовь, заботу, чуткость, бережность, то, скорее всего, это будет слышно. Я не могу сказать, что у нашего альбома есть терапевтический эффект. Чтобы сказать уверенно, нам нужно провести исследования: замерить состояния людей, дать послушать, снова замерить.
— Что вы слушали, видели и чувствовали перед записью, чем вдохновлялись? Можете ли вы выделить что-то, что оказало непосредственное влияние на альбом?
Алина: Я послушала с десяток китайских опер. Мне хотелось слушать что-то, что никогда до этого не слушала и что никак не помещается в моей голове. Когда я приехала в очень тихое место, на эту дачу, оперы настолько сбили меня с толку, что я могла открыть себя и не поддаваться никаким паттернам. И вообще слушаю мало музыки и мало смотрю кино, разве что читаю тексты про звук. Люблю существовать внутри себя и в окружающем мире.
Саша: Я намеренно за две-три недели перестала слушать что-либо. Мне хотелось максимально отстраниться от всего. На резиденцию ИМИ в 2019 году приезжал Олег Нестеров. Он нам читал лекцию, после которой был мастер-класс, где Олег рассказывал, как они с группой импровизируют и как рождается их музыка. И о том, что, например, не нужно есть мясо перед тем, как ты собираешься что-то творить. У меня есть настольная книга «Разговоры с Кейджем» Ричарда Костелянца, я ее обожаю, и она вся у меня перечеркнута. И у Кейджа в интервью тоже очень много наставлений для тех, кто начинает что-то делать. Я прислушивалась к хорошим людям. На резиденции Red Bull Music к нам в качестве гостя приходила канадская композиторка Кара-Лис Ковердейл (Kara-Lis Coverdale), потрясающая и космическая женщина. Практически год я слушала только ее, Сару Давачи (Sarah Davachi) и Брайана Ино, и, честно сказать, у меня полностью перепрошился мозг. После лекции Ковердейл мне как будто переустановили мое внутреннее программное обеспечение.
— Чем отличается, на ваш взгляд, сольная работа от работы с кем-то?
Алина: Думаю об этом уже несколько месяцев в связи с тем, что у меня огромное количество парных (коллективных) проектов и я не создаю ничего сольно. И задаю себе вопрос, почему я этого не делаю и подключаюсь к кому-то. Это открытый вопрос, и у меня нет на него ответа. Когда ты работаешь над сольным проектом, ты должен взять и посвятить время себе. Поковыряться в себе, понять свои отношения с миром, темой и инструментом, погрузиться и проанализировать. А когда работаешь в составе, дуэте, трио, то вместе анализируете какие-то общие темы и вопрос вашего пересечения и видения в этих общих темах. Когда мы говорим про работы с другими людьми, это вопрос диалога с другим на какую-то конкретную тему, а когда говорим про сольные работы, то это момент диалога с собой на очень важную и волнующую тему.
Саша: Мне просто очень нравится создавать что-то вместе. В этом больше силы. Музыка — это язык, и так классно встретить кого-то, кто говорит с тобой на одном языке. Можно столько всего сказать.
— Блиц. Что для вас самое главное в музыке и звуке?
Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах
Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается
Социолог Анна Лемиаль поговорила с поэтом Павлом Арсеньевым о поломках в коммуникации между «уехавшими» и «оставшимися», о кризисе речи и о том, зачем людям нужно слово «релокация»
Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым
Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова