3 ноября 2017Литература
238

«Жюри составит список, мы на него накинемся и начнем потрошить»

Репортаж с дебатов премии «НОС-2017»

текст: Сергей Сдобнов
Detailed_picture© Фонд Михаила Прохорова

2 ноября, в первый день XI Красноярской ярмарки книжной культуры, прошли дебаты литературной премии «НОС». В начале обсуждения стало известно, что председатель жюри режиссер Константин Богомолов не приехал в Красноярск по не зависящим от организаторов причинам. За столом жюри расселись другой режиссер и художник Вера Мартынов и кинорежиссер Роман Либеров, компанию им составили уже знакомые по предыдущим сезонам «НОСа» руководитель проекта «Устная история» Дмитрий Споров и переводчик русской литературы на польский язык Агнешка Любомира Пиотровска. Ирина Прохорова представила экспертов этого сезона — Анну Наринскую, Константина Богданова и Льва Оборина. Начались дебаты.

Ирина Прохорова: Что вам кажется наиболее важным критерием для формирования шорт-листа в этом году?

Агнешка Любомира Пиотровска: В прошлый раз сложно было собрать даже лонг-лист, это был не лучший год в русской литературе. Я помню свое удивление: как много книг в прошлом сезоне оказалось посвящено воспоминаниям о детстве и молодости в Советском Союзе, но эта память не осмыслялась. Ее фиксировали без общественно-политического контекста, писатели сентиментально вспоминали о том, как катались на коньках с бабушкой. В этом году авторы возвращаются к беседе с читателем о сегодняшнем дне. Если при этом они и говорят о прошлом, то осознают, что обсуждение истории ведется из настоящего времени. Действие большинства текстов, которые прислали на премию, происходит в больших городах. Кажется, у нас нет хороших книг, показывающих современную деревню. В этом году меньше и литературы нон-фикшен.

Голоса с разных сторон: «Ленин»!

Пиотровска: Да, есть книга Льва Данилкина о Ленине. Я обратила внимание и на изменение книжного рынка. В Польше вообще сегодня не печатают сборники рассказов, поэтому многих важных авторов не издают. Почти половина заявок на премию в этом году — сборники рассказов.

Прохорова: Все по стопам великого Чехова, почему нет?

Пиотровска: Для меня главная тенденция в этом году — преодоление сказочных, детских воспоминаний и обращение к сегодняшней действительности.

Прохорова: Идея преодоления истории в пользу современности?

Пиотровска: Для меня важно и обращение к современному языку, вербатим. Кажется, авторы в этом году слушают улицу, изображают с помощью средств языка своих героев, их образование, социальное положение.

Прохорова: Интересно, какие два текста из длинного списка подходят под ваши формулировки?

Пиотровска: Два — это сложно!

Прохорова: Давайте три!

Пиотровска: Меня в этом году обрадовало присутствие Сорокина — моего любимого автора, главного автора в русской литературе. Хотя я не стала поклонницей «Теллурии», новый его текст — «Манарага» — конечно, про будущее, и в языковом плане для меня это книга номер один. Как переводчица русской литературы я думала: будут ли читать эту книгу за границей? Я только что подписала договор на перевод Сорокина. Мне очень понравился и «Текст» Глуховского — простая история, криминальная, но прекрасно показан фон современной Москвы, живой язык, отличный материал для театра и кино. Третья книга — Анна Тугарева, «Иншалла. Чеченский дневник».

Прохорова (обращается к экспертам): Есть ли какие-то соображения?

Анна Наринская: А вот жюри сейчас составит список, и мы на него накинемся и начнем потрошить. Что касается Глуховского, то в его «Тексте» нет надувания щек, в отличие от многих других русских авторов, которые иначе как Толстыми себя не мыслят. Например, герой Глуховского приходит в московский магазин и описывает реально существующую рекламу, подписывается на сиюминутность, заранее говорит, что эта история не вечна. Глуховский говорит нам не метафоры вечности, а о том, что происходит сейчас, и это меня подкупает.

Прохорова: Великий Лев Толстой, на которого равняются многие наши писатели, тоже любил описывать вещность мира.

Наринская: Мне кажется, что книга Глуховского напоминает «Чапаева и Пустоту» Пелевина, у него там есть описания сериала «Просто Мария». Думаю, Пелевин хотел показать, что жизнь, которая идет здесь и сейчас, его тоже волнует.

Лев Оборин: Еще одно соображение о Глуховском. Нет ничего более неловкого, чем подделываться под современный молодежный язык. Недавно телеведущая Екатерина Андреева пыталась писать что-то на интернет-сленге, и это выглядело анекдотически.

Книга «Текст» построена на переплетении мессенджеров, каналов связи, общении с телефоном. Глуховский смог написать об этом убедительно.

Роман Либеров: Спасибо за возможность столько всего прочесть сразу, в обычной жизни такого со мной обычно не происходит.

Прохорова: Насилие иногда плодотворно!

Либеров: Насилие радости. Никогда прежде столько не взаимодействовал с современной литературой. Я был глубоко разочарован, расстроен буквально физиологически, друзья говорили, что не обязательно дочитывать эти книги. В итоге исходя из моих эстетических предпочтений у меня сложилось любительское ощущение. Я в силу своей профессии наблюдаю за современным искусством, даже плохое искусство мне что-то дает. Искусство сейчас чаще всего обслуживает провокативные идеи, а вокруг создается инфраструктура. Я был потрясен, когда понял, что то же самое происходит и в литературе. А ведь мне интересен, прежде всего, русский язык, кроме него, где бы в мире я ни находился, у меня больше ничего нет! Корпус русского языка, который складывается после чтения всех этих книг, меня фраппирует.

Прохорова: А современное искусство вас не фраппирует?

Наринская: А он его меньше любит.

Либеров: Мне кажется ложным путем то, что литературный язык должен отражать уличную речь, как люди разговаривают в жизни, — это тупиковый путь. Я обожаю мандельштамовскую литературную злость, особенно его «Четвертую прозу», умение поссориться со всеми, текст, в котором смешалось все. В этом длинном списке у меня только один фаворит — Александр Бренер, он способен нас всех перессорить! Кроме подаренных экземпляров «Житий убиенных художников» я купил еще несколько и раздарил друзьям, влюбил их в Бренера. В Лондоне ноги сами понесли меня в бары, которые он описывал.

Наринская: Они же закрыты?

Либеров: Нет! Один-то работает!

«Ненавижу всяческую мертвечину, обожаю всяческую жизнь!» Поэтому второй мой выбор — «Иншалла. Чеченский дневник», а третий — Ольга Брейнингер, «В Советском Союзе не было аддерола»; ее книга похожа на длинный пост в Фейсбуке, но, по крайней мере, там есть жизнь.

Наринская: Если бы я одна принимала решение, то выбрала бы Бренера — да, там есть ужасные слова, он глубоко задел многих моих друзей. Но человек из подполья — это одна из актуальнейших фигур в мировой и русской литературе. Кто у нас русский Буковски? Жан Жене? Харитонов? Ах да — Лимонов, тот старый Лимонов! Мне кажется, главная идея литературы, как это определял Рене Жирар, извините за умничанье…

Прохорова: Прощаю вас.

Наринская: ...зависимость от Другого, невозможность осуществиться самому никак, только через Других. Набоков ненавидел Достоевского, а в романе «Отчаяние» пересказал «Двойника».

Константин Богданов: Для меня книга Бренера — это не текст. Да, он задел многих, но фактически мы оказываемся в пространстве вечной инвективы: перед нами юродствующий текст, автор хочет себя возвеличить и уронить всех вокруг. При этом он крайне непоследователен: почему-то в попутчики берет Агамбена и Шаламова, упоминает Аверинцева.

Наринская: Ты говоришь «юродство», будто это что-то плохое?

Оборин: И книга «Обоссанный пистолет», и другие сочинения Бренера пересказывают анекдоты про него самого. Но «Жития убиенных художников» — наиболее выдающаяся среди них книга с литературной точки зрения.

Вера Мартынов: Я — художник и режиссер и с текстами дело имею редко. Совсем недавно я отказалась от почитания шедевров изобразительного искусства и окунулась в современное искусство, чтобы уйти от снобизма и понять, как мои коллеги по всему миру думают прямо сейчас. Я смотрю на современное искусство как на процесс, так же я воспринимала и чтение книг, которые прислали на премию. Я думаю о Бренере как о выдуманном авторе. Если я буду воспринимать его как того, кто ругает Мизиано или Бакштейна и просит денег у Хельмута Ньютона, то это не моя философия. Но книга у него очень интересная. Казалось бы, он ничего не хочет сказать, а говорит очень много. Мне не нравится роман Сорокина, но я понимаю, что он должен быть в шорт-листе. Я ни Бренера, ни Сорокина не люблю, но понимаю, что у них интересные книги. А третий мой автор, даже фаворит, — Герман Садулаев, «Иван Ауслендер». Это моя тройка, если мы определили концепцию шорт-листа как переосмысление прошлого и формирование образа сегодняшнего дня. Хотя эти книги написаны таким языком, на котором я и люди из моего круга общения не разговариваем.

© Фонд Михаила Прохорова

Наринская: Как мать подростка, могу утверждать, что мой шестнадцатилетний сын на сленге, кальке с английского нечасто разговаривает. Это писатели придумали такой язык. Но ты можешь быть как Зощенко и сочинить метаязык или бежать за комсомолом, думая, что ты современный.

Мартынов: Я общаюсь с небольшой группой людей, которые в основном занимаются творчеством, порой не знаю, что ответить тому, кто меня толкнул.

Прохорова: Ну уж не знаете, я потом вам расскажу.

Богданов: Некоторым нужны усилия, чтобы перейти из сферы повседневного в литературу. Текст Садулаева не требует никакого преодоления, поэтому мне кажется эта книга просто скучной.

Дмитрий Споров: В этом году очень хороший лонг-лист. Можно смело идти и покупать почти любую книгу из длинного списка. Я отношусь с большим уважением к тексту Анны Тугаревой «Иншалла. Чеченский дневник», в нем рассматривается, как чеченец конструирует свой мир в российских условиях. Алексей Сальников здорово написал про обыденность простой семьи. Я считаю красивым текстом сочинение Андрея Филимонова «Головастик и святые», хотя коллеги говорят, что эта книга — сусальная картинка с нарочитой русскостью. Важный автор — Станислав Снытко — абсолютная эстетическая радость и удовольствие, пока читаешь его книгу!

Мартынов: Книга Садулаева — скучная? А каковы критерии скучности?

Богданов: Понимаете, мы — заложники своих ролей: вы — жюри, мы — эксперты.

Для меня книга Снытко — синестезия визуального и вербального через призму воображаемых медиа. Этот текст интересен как образец проникновения в новую изобразительность.

Оборин: Я не считаю, что нужно покупать все книги из длинного списка. В отношении некоторых можно поберечь деньги и время. В этом году поступившие тексты для меня разделяются на два кластера. Один — остросоциальные высказывания: Глуховский, Рубанов, Садулаев, Данилкин о Ленине. В 1990-е —2000-е не принято было хвалить Ленина, а сейчас такое отношение — скорее мейнстрим. Я бы отметил текст Виктора Пелевина: вечный пересмешник трендов, он оставляет читателя каждого своего нового текста на пограничье.

С другой стороны, я выделил бы три важные книги. «Дым внутрь погоды» Андрея Левкина — в ней показан процесс фиксации мыслительного опыта, но это не совсем поток сознания. Процессы, которые происходят в тексте Левкина, иные. Вторая — посмертная книга Виктора Iванiва, в которой встречаются выдающиеся языковые эксперименты. Они могли бы отодвинуть русскую прозу от постсоциалистической модели, не предлагающей ничего любопытного с точки зрения эстетического переживания. Третья — «Белая кисть» Станислава Снытко, который синтезирует прозу и поэзию; его письмо часто вызывает споры о границе между прозой и поэзией, самый известный случай — он два раза попадал в шорт-лист поэтической Премии Аркадия Драгомощенко, и вопрос о статусе его текстов стал предметом жесткой полемики.

Либеров: Книга Данилкина о Ленине очень спорная, написана чудовищно, но опыт, который она актуализирует, опыт сопротивления, сегодня важен.

Споров: Это точно не мнение всего жюри. Включение книги Данилкина в шорт-лист означает солидарность с ее содержанием. Автор подробно проработал биографию и сочинения Ленина, и перед нами — апологетика, не более.

Наринская: Вы говорите, что апологетика — это что-то плохое? Специфика «НОСа» в том, что мы обсуждаем книги публично. Мы вообще не упоминаем, например, роман Медведева «Заххок». Я не фанат этой книги, но ее появление не случайно. После лекции в Санкт-Петербурге студенты спрашивали у меня: почему у нас нет постколониальных романов?

Оборин: Как учил Эткинд — у нас внутренняя колонизация.

Наринская: Что важно сейчас для литературы? Вся тема слияния поэтического и прозаического началась не сегодня. У нас такие тексты называли прозой поэта, но кто написал «Героя нашего времени» или «Капитанскую дочку»? Писатель. И сейчас важны попытки соединения поэтического и жизненного опыта.

Молодой человек, выкрикивая «Больше красного! Данилкин рулит!», выходит из зала. Наринская вспоминает поэму Пепперштейна о Ленине.

Пиотровска: Мне кажется, «Ленин» Данилкина — книга, написанная для молодого иностранца.

Прохорова: А сегодня молодое поколение в каком-то смысле — иностранцы. Эта книга кажется мне продолжением советской литературы без осмысления. Продукт мастеровитого автора, но наивного в своей рецепции прошлого. При этом опыт неофициальной советской культуры остается непроговоренным, им пока интересуется лишь небольшая часть общества.

Жюри остановилось на десяти позициях для шорт-листа. Наринская предлагает «отполировать» список, Оборин хочет сократить две-три позиции. Впервые за несколько лет дебаты превратились из собрания «по поводу» в живую дискуссию.

В ходе обсуждения Ирина Прохорова запускает видеообращение режиссера Константина Богомолова: он перепутал даты вылета на ярмарку из-за репетиций нового спектакля «Бесы» в Афинах.

Константин Богомолов: Я не собираюсь делать программные объявления, ничего я лично не понял нового о литературном процессе после чтения книг, присланных в этом году. Отобрал 20 из них, но осталось ощущение рыхлой, бессмысленной, даже аморфной и булькающей массы. Лидеры в литературе уже определились, подорвали литературную реальность и продолжают это привычно делать в известных местах и с понятными последствиями. Новые литературные террористы в этом году не появились. В этом сезоне текст Сорокина — лучший, но выдающиеся книги у нас обычно премии не получают. Для короткого списка я предлагаю тексты Глуховского, Бренера, Iванiва, Сальникова, Филимонова, Снытко. А если четыре — Бренера, Глуховского, Сорокина и Iванiва.

(После выключения связи с Богомоловым)

Споров: А давайте исключим Сорокина из шорт-листа — и тогда интрига сохранится?

Оборин: Как показывает опыт других премиальных сезонов, включение Сорокина в шорт-лист все равно сохраняет интригу.

Либеров: Хочу заявить, что роман Сорокина к литературе никакого отношения не имеет!

Публичное обсуждение шорт-листа и объявление победителя пройдут в Москве 5 февраля 2018 года.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Разговор c оставшимсяВ разлуке
Разговор c оставшимся 

Мария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен

28 ноября 20245116
Столицы новой диаспоры: ТбилисиВ разлуке
Столицы новой диаспоры: Тбилиси 

Проект «В разлуке» начинает серию портретов больших городов, которые стали хабами для новой эмиграции. Первый разговор — о русском Тбилиси с историком и продюсером Дмитрием Споровым

22 ноября 20246665
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 202413225
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202419690
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202423756
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202429057
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202429705