Святое право

В начале 20-х годов прошлого века два ветерана Первой мировой, два бывших подданных императора Франца-Иосифа, на небольшом расстоянии друг от друга и с очень небольшою разницей во времени, практически одновременно, диктовали и надиктовали два толстеньких фолианта. И оба об одном и том же. Об идиотизме. О его тождественности самому нашему миру. Но с разницей в подходе, причем принципиальной. Первый ефрейтор (да, еще одно совпадение) писал о том, как в этом всеобщем мировом бульоне глупости счастливо жить, а второй, напротив, как сдохнуть. Причем оба думали, что пишут о другом. О своем народе и о себе.

Один иронизировал, когда припоминал нечто из солдафонской логики эпохи. Предполагающее, будто некто может точно и определенно знать, зачем все в этом мире и к чему.

«Maul halten und weiter dienen» («Держи язык за зубами и служи» (нем.)).

Другой просто благоговел перед мистическою правотой того, что ему виделось судьбой и волей Провидения.

«Den Mund zu halten und so gut als möglich seine Pflicht an dieser Stelle zu tun».

В традиционном русском переводе — «Ничего не оставалось делать, кроме как держать язык за зубами и добросовестно выполнять свои скромные обязанности».

Первого, веселого, писателя звали Ярослав Гашек. И он умер в 1923-м так же беззаботно, как и жил. Поэтому, наверное, у него есть могила. Над ней и камень, и цветы. Второго, серьезного, как насекомое, — Адольф Гитлер. И у него могилы нет. Можно считать его лежащим в любом месте, где приседают кошки и собаки.

Не сохранился, в общем, для клонирования биологический материал. Только литературный. Тот самый, что охраняется законом об авторских правах. Впрочем, его, кажется, мало кто в этом мире соблюдает в отношении двухтомника Адольфа Гитлера с названием «Моя борьба»; ну разве только немцы. Но в декабре этого, 2015 года и они, законопослушные, освободятся — семьдесят лет спустя после того, как фюрер, еще не старое по меркам биологии двуногое, но с неработающими, как у замшелого советского генсека, уже всеми до одного внутренними органами, сам в себя выстрелил. Ожидается, что в январе 2016-го, упреждая издателей, желающих нагреть руки на первых разрешенных тиражах, немецкое государственное учреждение — Институт современной истории (Institut für Zeitgeschichte) — само выпустит в свет опус покойного мыслителя на языке оригинала с подробными построчными комментариями. Люди, близкие к процессу, называют даже точную цифру — 3700 поясняющих статей — и обещают, что сложится это в талмуд, ничем не уступающий объему собственно источника.

Такая обстоятельность в отношении интеллектуальных останков некой особи, не сумевшей осилить даже курса средней школы в австрийской не слишком придирчивой провинции, просто смешит. На кого, собственно, рассчитана эта научная подкладка к классическому как по форме, так и по содержанию монологу на сельской завалинке энтузиаста беспорядочного чтения и самообразования? На типичного персонажа Шукшина? На некую публику, что может взволноваться, увидев этот неизящный, не слишком правильный и грамотный немецкий оттиснутым на бумаге? Но времена Лютера прошли, и слово, став печатным, уже давно ничего не освящает и не узаконивает. А нелепость мировоззренческих теорий протравленного маслом тракториста, пардон, художника-оформителя из клуба при общественной столовой была очевидна сразу любому мало-мальски здравому, чему-либо систематически обученному человеку, а любому иному открылась со всей ясностью всего лишь после пары пятилеток опытного применения.

Куда и как в наш век многообразных и всеми способами удовлетворяемых потребностей пристраивать сермяжнейшую из сермяг мессии слегка подпивших голодных безработных насчет того, что главное на свете — сытость? И ничего народу, по сути, кроме пропитания, не надо. Для силы, мощи и здоровья. Побольше только либенсраума для высева озимых с яровыми, и нация по самому определению уже непобедима. Что делать человеку дня с корейскою мобилою в кармане американских джинсов, летящему в японской тачке по европейскому хайвею, с фундаментальнейшим из постулатов о том, что «только мир, основанный на победах меча… под руководством народа-господина» способен обеспечить высший расцвет творческих сил производительного разума? И как быть под луной и солнцем современности, видя, каким бесконтактным способом «Нокию» съедает айфон, а к самому айфону украдкой подбирается «Самсунг», с руководящей мыслью мюнхенского уличного просветителя о том, что движущая прогрессом конкуренция народов и миров возможна исключительно в кровавой форме межчеловеческого мордобоя, а вот никак не в виде соревновательных процедур иного рода? Но главное, как к этой цепочке прямого и обратного поступательного движения идей и технологий «Нокия»-айфон-«Самсунг» прикладывается сам принцип рас качественных и некачественных? И вытекающий из него в виде прямого следствия вывод о дегенерирующих результатах всякого смешения? А впрочем, куда и как все это может приложиться, если в обоснование железной обусловленности самой природой закона и воли расовой чистоты кладется такой вот лепет уже не тракториста даже, а завучихи из начальной межрайонной школы с правами третьей ступени:

«Уже при самом поверхностном наблюдении нельзя не заметить тот почти железный закон, что хотя жизненная энергия природы почти безгранична, формы размножения и продолжения рода и вида очень ограничены. Каждое животное спаривается только со своим товарищем по роду и виду. Синичка идет к синичке, зяблик к зяблику, скворец к скворчихе, полевая мышь к полевой мыши, домашняя мышь к домашней мыши, волк к волчице и т.д.» (перевод Г.Е. Зиновьева).

Какова убийственная сила аргументации. Лирическая прямо. И странно только, что не в рифму каким-нибудь капустным амфибрахием. Так вот в чем дело, оказывается: фундаментальность естественного закона несмешения крови сама природа и Господь во всей наглядности явили человечеству, навеки заказав возможность совокупления лис и волков. Слонов и кошек. Плачь, Дарвин. Что же при этом демонстрирует все та же пара всемогущих, махнув рукой на брачные маневры простых собачек пород такса и чихуахуа, остается тайной. По всей видимости, всю глубину коварства еврейских коммунистов и банкиров. Нет-нет, определенно целый институт на госпайке не нужен, чтоб вдоволь оттянуться над этими изысками несчастной жертвы неумолимого желания дойти до всего только своим собственным умом. Упрямого мыслителя с больным кишечником из темного закоулка давно прошедшего.

На деле единственный комментарий, который уместен по случаю законного, свободного издания «Mein Kampf», должен быть предельно лаконичным, как предупреждение Минздрава на пачке сигарет, — «Слепая вера опасна для здоровья». Как общества, так и отдельного индивидуума.

Да, именно слепая вера. И не важно, во что. В превосходство арийской расы или в то, что нет другого бога, кроме моего бога. Отдельному самоуверенному гражданину из баянистов, таксистов или профессоров можно позволить нести какой угодно вздор, наговорить каких угодно несообразностей и чепухи. В конце концов, идиотизм — это базовый элемент, те непосредственные кубики, из которых слагался, слагается и будет слагаться мир людей. Как эта естественная элементарная материя, подобная огню и воде, может не проявлять себя? Не в этом проблема и беда. Мир существует не борьбой одной правды с другой: такой субстанции попросту нет в той среде, что окружает человека. Миром движет вечная битва глупостей. Сражение тупого с недалеким. Дебильного с придурочным. И покуда, как в «Швейке» Гашека, один идиотизм в честном, свободном столкновении уравновешивает другой, мир цел и невредим. Совсем другое дело и последствия, когда слепая вера самоучки с самомнением волею исторических обстоятельств становится всеобщей. Абсолютным, превалирующим, все подавляющим в одном отдельном обществе идиотизмом. Тогда действительно пропало все. И даже слонов не выручит их расовая, самой природой освященная, чистота.

Иначе говоря, по сути дела, нужен не академический синклит, а врач. Тот самый врач-общественник, которого упоминал один литературный весельчак, легко менявший имя, подданство и даже гражданство. Персонаж абсолютно дегенеративного в расовом плане союза авторов. А почему? Потому что не сами давно изъеденные временем, покоцанные жизнью убеждения Адольфа Гитлера по-настоящему страшны и актуальны. А метод. С редким цинизмом и прямотой изложенный им способ того, как собственные любой степени узости, безграмотности и нелепости представления о мире и судьбе сделать представлением и убеждением масс. Верой. Тут ему не откажешь в собачьем нюхе и кошачьей ловкости. Он просто гениален, как шимпанзе с повязкой на глазах, что в темной, изолированной комнате все-таки умудряется найти запрятанный исследователями в черном шкафу банан. Воля безумца — инстинкт самосохранения шиворот-навыворот. В мутных и многословных недрах внешне враждебного, а по сути прямо породившего его марксизма Адольф Гитлер сам, лично, торжественно отыскивает, собирает и формулирует принципы, с помощью которых можно целые общества, народы, страны сподвигнуть на героическое, тотальное самоубийство.

Только так, только так можно убиться героически. Как в одиночку, так и со своим народом вместе. И это будет называться торжеством одного отдельно взятого идиотизма в одном отдельно взятом месте. Вот, собственно, о чем на самом деле книга «Моя борьба».

«Широкие массы народа состоят не из профессоров и не из дипломатов. Народные массы обладают лишь очень небольшим количеством абстрактных знаний. Для них решает область чувства. Положительное или отрицательное отношение народной массы к тому или другому явлению определяется больше всего чувством. Масса восприимчива прежде всего к выражению силы. Ей нужно сказать “да” или “нет”, иного она не понимает. Но именно потому, что масса управляется чувством, ее трудно поколебать. Поколебать веру труднее, чем поколебать знание; любовь более прочна, нежели уважение; чувство ненависти прочнее, чем простое нерасположение.

Движущая сила самых могучих переворотов на Земле всегда заключалась в фанатизме масс, порой доходившем до истерии, но никогда эта движущая сила не заключалась в каких-либо научных идеях, внезапно овладевших массами. Кто хочет завоевать на свою сторону широкие массы народа, тот прежде всего должен отыскать ключ, открывающий двери к сердцам народа. Этот ключ — воля и сила, а отнюдь не “объективность”, т.е. не слабость.

<…> Притягательная сила социал-демократии и всего марксистского лагеря в значительной части объяснялась тем, что они обращались именно к определенной публике, к определенному лагерю. Идеи социал-демократии были достаточно ограниченны и тупоумны, но тем легче воспринимали их те массы, умственный уровень которых вполне соответствовал таким идеям. <…> В больших народных собраниях, где собираются широкие народные массы, лучшим оратором будет не тот, кто в духовном отношении ближе всего стоит к присутствующей интеллигенции, а тот, кто умеет завоевать сердца массы.

Тот интеллигент, который, присутствуя на таком собрании, станет критиковать речь оратора, несмотря на то что она имела громадный успех у массы, докажет этим лишь то, что он совершенно не понял подлинных целей нашего движения и, стало быть, не представляет для него никакой ценности. Для нашего движения имеет цену лишь тот интеллигент, который настолько понял задачи и цели движения, что умеет оценить пропаганду исключительно под углом зрения ее влияния на массу, а вовсе не под углом зрения того впечатления, которое она производит на него самого. Ибо наша пропаганда имеет целью не “развлечение” людей, и без того уже национально настроенных, а завоевание тех слоев народа, которые по крови принадлежат к нашему лагерю, но по своим убеждениям пока еще относятся враждебно к нашим идеям.

<…> При этом мы не должны упускать из виду следующее. Так называемая программа нашего движения по своим конечным целям совершенно правильна и абсолютно незыблема; но формулировка тезисов учитывала также ряд чисто психологических моментов. Многим теперь может показаться, что тот или другой отдельный тезис можно было бы сформулировать более удачно, и такие заявления не раз нам делались. Однако мы должны сказать, что всякая попытка улучшить формулировки большею частью приносит только вред. Нельзя делать предметом дискуссии то, что должно быть чем-то незыблемым.

<…> Миллионы сторонников из числа рабочих марксизму дали не печатные произведения марксистских отцов церкви, а неутомимая и поистине грандиозная пропагандистская работа десятков тысяч неутомимых агитаторов, начиная с самых крупных апостолов травли и кончая мелкими чиновниками профсоюзов, мелкими секретарями и дискуссионными ораторами.

<…> Искусство истинно великого народного вождя вообще во все времена заключается прежде всего в том, чтобы не дробить внимания народа, а концентрировать его всегда против одного-единственного противника. Чем более концентрированна будет воля народа к борьбе за одну единую цель, тем больше будет притягательная сила данного движения и тем больше будет размах борьбы. Гениальный вождь сумеет показать народу даже различных противников на одной линии. Он представит дело своим сторонникам так, что эти различные противники в сущности являются врагом одной и той же категории. Когда народ видит себя окруженным различными врагами, то для более слабых и нестойких характеров это только дает повод к колебаниям и сомнениям в правоте собственного дела. Как только привыкшая к колебаниям масса увидит себя в состоянии борьбы со многими противниками, в ней тотчас же возьмут верх “объективные” настроения, и у нее возникнет вопрос: может ли быть, чтобы все остальные оказались не правы и только ее собственный народ или ее собственное движение были правы.

Но это уже означает начало паралича собственной силы. Вот почему необходимо взять за одну скобку всех противников, хотя бы они и сильно отличались друг от друга: тогда получится, что масса твоих собственных сторонников будет чувствовать себя противостоящей лишь одному-единственному противнику. Это укрепляет веру в собственную правоту и увеличивает озлобление против тех, кто нападает на правое дело».

В общем, не важно, что ты сам несешь, важно, что самого тебя несут. Подхватили. Важно то, что ты заткнул рот всем, близким и далеким, и стая пареньков с окраин заботится о том, чтоб монолог никогда не стал диалогом. Идиотизм одного стал и остался исключительным и единственным.

«Никогда наш председатель не унижался до того, чтобы просить противников дать нам свободно говорить. Во-вторых, наш председатель ни в коем случае не обещал заранее безграничной свободы дискуссий на нашем собрании, а только заявлял, что хозяевами собрания являемся мы, что поэтому все права на этом собрании принадлежат нам и что каждый, кто посмеет сделать хотя бы один только цвишенруф, сейчас же будет безжалостно удален из зала. Далее наш председатель считал необходимым тут же заявить, что никакой ответственности за ту судьбу, какая может постигнуть скандалистов, мы на себя не берем. Если останется время и если мы будем считать это полезным, то мы откроем некоторую дискуссию, если же нет, то не откроем. Затем председатель без дальних слов объявлял собрание открытым, и наш докладчик тотчас же приступал к докладу».

Сначала это в масштабах одного пивного зала, затем большого цирка, следом уже безразмерной городской площади и дальше, дальше, вперед. Со знаменами и символами, что будоражат железы и сфинктеры. А мысль только одна — мессия всегда прав. И никаких цвишенруфов. По-русски говоря, реплик — по поводу того, что с задом короля, прикрыт он или не вполне. Только так. Только так, только так можно убиться героически. Об стену или об стол. Как в одиночку, так и со своим народом вместе. И это будет называться торжеством одного отдельно взятого идиотизма в одном отдельно взятом месте. Вот, собственно, о чем на самом деле книга «Моя борьба». И вот что в ней и ныне актуально. Не жалкие в свете сегодняшнего дня, до невозможности убогие рассуждения об истории, геополитике или антропологии, а четкие вневременные инструкции, как любому безумию собрать критическую массу сторонников. Давлением на психику, истерикой вкупе с насилием. Собрать своих, сбить в дружную ораву и сдохнуть, прихватив с собою как можно больше окружающих. Что ж, это бесценно, такие откровенья из-под глыб. И редкость. Андрей Чикатило, во всяком случае, на наше горе и беду не был так последователен и откровенен, а главное, публичен в изложении принципов своей борьбы и способов ухода от подозрения и преследования. А тут все по полочкам, черным по белому, и ключевое слово названо самим преступником и злоумышленником. Имя лекарства и антидота — Zwischenruf.

Да, не гордые французские слова Liberté, Égalité, Fraternité — святые на этом свете; совсем другое, смешное до невозможности, немецкое. Цвишенруф. Реплика. Реплика и все ее возможные синонимы по алфавиту. Возражение, высказывание, замечание, комментарий, ответ, реприза и тирада. И это только в самом первом ряду. А сколько во втором, и третьем, и четвертом. Право на цвишенруф — это единственное право, существование которого гарантирует существование и торжество всех остальных, включая, в частности, тех славных, что обещают свободу, равенство и братство. Право не убийства с самоубийством, а постоянного рождения и продолжения жизни.

И в этом смысле кажется естественным закончить эти рассуждения о способах сохранения общественного и личного психического здоровья в этом прекрасном мире единства и борьбы идиотизмов примером замечательнейшего и в высшей степени художественного цвишенруфа. Реплики одного ветерана Первой мировой, веселого возражения по поводу идей и убеждений другого ветерана, серьезного, как вошь. Речь о Ярославе Гашеке, сделавшем в своем романе о Швейке эпическим образом яростного немецкого националиста австрийского еврея. Кадета (в русском переводе) Биглера. Еще прекраснее и то, что, собственно, ярко выраженную, явственно неарийского происхождения внешность реального Ганса Германа Густава Биглера, послужившего прототипом романного героя, отмечают в своих воспоминаниях все сослуживцы Гашека по 91-му пехотному полку, но только не сам автор «Швейка». Для него это было не столько даже не важно, сколько естественно. То, что этот выкрест во втором поколении, лютеранин, приписанный, однако, по отцовской линии к мобилизационным спискам городка Колодее-над-Лужницей — исторического центра южночешской еврейской общины, был вдохновенным, искренним и страстным немецким патриотом. В романе, правда, лишь в речах. А вот в реальной жизни — и на поле брани. Из кровавой мясорубки под Сокалем (25—31 июля 1915 года) Ганс Биглер вышел с новым званием (файнрих) и серебряной медалью за храбрость. Это надо было и вправду отличиться. Реальный его армейский командир, чех Винценц Сагнер, судя по сохранившимся рапортам эпохи, так же не любил и презирал назойливого немчика (а кто же он еще!) Ганса Германа Густава, как и романный капитан Сагнер кадета Биглера. За что? Да за патриотизм и страстное желание жизнь положить на алтарь великого германского отечества.

Смешно. Не слишком. Зато поучительно. Отличный цвишенруф. Просто классический. В общем, если однажды вам вдруг предложат на любом из сотен языков мира:

«Maul halten und weiter dienen» —

ответьте сразу же по-чешски. Скромно, но без малейших колебаний:

«Tak polibte mi prdel».

И пусть на страже святого права каждого так сделать и сказать стоит вся мощь общественных и государственных машин всех без исключения на этом свете народов и государств. И хорошо изученная и понятая книжка Адольфа Гитлера «Моя борьба».

Понравился материал? Помоги сайту!