28 октября 2016Медиа
183

«Наши материалы уже привели к некоему беспокойству среди людей, о которых мы пишем»

Журналисты-невидимки хотят конкурировать с Навальным и ФБК

текст: Анна Голубева
Detailed_picture© Colta.ru

Сайт Russiangate появился в сети этой осенью — без шума, не представляясь. Броские картинки и неброские тексты о взяточниках, коррупции, рейдерстве, злоупотреблениях чиновников. Все аккуратно переведено на английский. В разделе «О проекте» — цитата из Салтыкова-Щедрина и ссылка на Уотергейт. И ни слова о редакции и издателях. COLTA.RU решила спросить, что все это значит.

— Вы согласились на интервью только на условиях анонимности. Почему?

— Мы ведем расследования, связанные с опасными темами — в числе прочего, коррумпированностью крупных чиновников. Например, у нас вы найдете текст о нынешнем депутате и бывшем мэре Саратова Олеге Грищенко — или материал под названием «Шайтан попутал» о работе чеченской прокуратуры. В последнее время герои разоблачительных статей совсем перестали стесняться в средствах. А нам не хотелось бы ни быть избитыми — как это произошло весной этого года с нашим автором Александриной Елагиной на границе Чечни и Ингушетии, — ни даже получить в лицо тортом, как Михаил Касьянов или Алексей Навальный. Поэтому у нас формат избирательной анонимности. Александрина Елагина и Анастасия Хлопкова, мастер по поиску незадекларированных вертолетов и участков, подписываются своими именами. Другие выпускают тексты анонимно.

— Вас можно представить как главного редактора сайта Russiangate?

— Да, именно так меня и можно представить. Сразу хочу обратить внимание: название нашего проекта пишется «Russiangate» или «Рашенгейт» и не имеет никакого отношения к «воротам» (gate — ворота (англ.). — Ред.), а перекликается со знаменитыми разоблачительными скандалами — Уотергейтом и Панамагейтом.

— Когда вы стартовали? Кому принадлежит идея проекта?

— Два месяца назад. Идея принадлежала инвесторам, но именно идея — без конкретных мыслей, как это воплотить. Наши инвесторы хотели получить условный клон блога Навального. Я пришла в проект за месяц до его официального запуска, мне достались пилотная версия сайта, очень талантливый иллюстратор и почти полное отсутствие авторов. Искать людей и разрабатывать концепцию пришлось буквально с нуля. Нам хотелось делать журналистские расследования, связанные с коррупцией, но без экзальтированности Навального. Эта идея оказалась, так сказать, в строку: в конце сентября Ходорковский объявил о запуске «Открытых медиа», ориентированных на поддержку расследовательской журналистики, и примерно в то же время стало известно, что расследовательское СМИ планирует запустить команда Романа Анина из «Новой».

— Многие уверены, что вас и финансируют «Открытые медиа».

— Вовсе нет — мы начали раньше, чем стало известно об «Открытых медиа». Никакого отношения к Ходорковскому мы не имеем.

— Кто же ваши инвесторы?

— Это коммерческая тайна. Одно могу сказать: Russiangate не имеет отношения ни к одному крупному медийному холдингу ни в России, ни за рубежом и не финансируется крупными компаниями.

Наши инвесторы, выходцы из России, занимаются иностранными проектами, связанными с IT-сферой. Конкретнее сказать не могу. Их бизнес не имеет ничего общего с нашей деятельностью. Мы не ставим «джинсу» — ни от инвесторов, ни от кого-то другого.

Нам не хотелось бы ни быть избитыми — как это произошло весной этого года с нашим автором Александриной Елагиной на границе Чечни и Ингушетии, — ни даже получить в лицо тортом, как Михаил Касьянов или Алексей Навальный.

— То есть вас нельзя назвать small media?

— Если small media — это проект, создаваемый группой энтузиастов, то Russiangate под такое определение не подпадает. Но если small media — это СМИ без лицензии, такой современный самиздат, не озабоченный выстраиванием правильных отношений с власть имущими, то это, пожалуй, мы.

— Вы не будете регистрировать свое издание как СМИ?

— Не будем. Минусов тут больше, чем плюсов. Хотя нас и огорчила новость о том, что «Яндекс.Новости» выкинут из топа незарегистрированные СМИ, мы считаем, что регистрация будет значить только дополнительный контроль со стороны Роскомнадзора. Нам это не нужно, тем более что герои наших материалов — например, тот же глава «Офицеров России» Антон Цветков — уже интересовались, откуда у нас информация о них и нельзя ли как-то прекратить ее распространение. Зачем облегчать работу цензурирующего ведомства?

— В чем вы видите свою миссию?

— Мы хотели бы, прежде всего, расширить формат журналистского расследования, которые сейчас аудиторией воспринимаются исключительно как «дачинги» Навального и разъяснительные материалы «Медузы» и РБК. Мы стараемся разобраться в окружающей нас российской реальности с позиции самого неподготовленного читателя, который не понимает, как повседневная жизнь его семьи связана с темой выборов, или взяток в вузах, или нападений чеченцев на журналистов. Мы разбираемся в проблеме коррупции вместе с нашей аудиторией, и с каждым новым материалом становится все яснее: казаки и «Офицеры России», чеченские прокуроры и свежеизбранные депутаты с судимостями — части одной мозаики.

— Судя по оформлению ваших материалов, они не только на неподготовленного читателя рассчитаны.

— Я работала в СМИ, ориентированных на сравнительно молодую (25—35 лет) аудиторию, поэтому Russiangate сознательно ориентирую на «думающую молодежь», которая читает блог Навального, «Медузу» и «Слон». При этом по формату тексты у нас — хотя мы стараемся снабжать их видео, инфографикой и иллюстрациями — скорее, похожи на те, что публикуют «Эксперт», «Новая», на большие аналитические материалы РБК. Мы чередуем темы: полегче и поострее — для более молодой аудитории (например, «Игры, в которые играют чиновники»), потяжелее и посерьезнее — для людей постарше. Наши читатели наполовину — люди старше сорока. Эту аудиторию мы хотим приучить к мысли о том, что взятки, которые они дают преподавателям своих детей или врачам, и власть, которую они ругают, сидя на кухне, — одно и то же.

— В Фейсбуке был пост о наборе авторов для вашего ресурса. Сколько народу в штате редакции? Сколько авторов вы хотите привлечь?

— Штат уже укомплектован, но мы открыты для новых авторов, знакомых с инструментарием журналистских расследований и готовых работать вне штата. Всего в команде проекта около 20 человек.

— Вы большие гонорары платите?

— Назвать конкретные суммы не могу, но, по моим ощущением, штатные журналисты у нас получают значительно больше средней «температуры по рынку».

— Готовы ли вы сотрудничать с известными авторами?

— Да, планируем привлекать известных журналистов и общественных деятелей. Например, только что вышла статья активистки Анастасии Зотовой (жена Ильдара Дадина. — Ред.) о том, во что российской семье обходится содержание заключенного.

— Работа журналиста-расследователя — это связи с информантами, командировки, интервью. Каким образом вашим авторам удается сохранять анонимность?

— Я уже говорила, что некоторые наши авторы, уже успевшие сделать себе имя, работают не анонимно. Другие предпочитают представляться псевдонимами. Пока мы не сталкивались с особыми проблемами в связи с нашей полуанонимностью. Этот вопрос каждый решает для себя самостоятельно — я, к примеру, пока не готова выйти из тени.

— Часто у вас появляются обновления?

— Стараемся выпускать по материалу в день. В идеале хотим выпускать по два-три материала в день — пару развлекательных и легких и одно расследование. Сейчас не хватает рук — и журналистских, и редакторских. Сами понимаете, подготовка серьезных расследований может растягиваться на целые недели, поэтому пока наш приоритет — один материал в день без перебоев и выходных.

— Какие-то задачи по части аудитории инвесторы перед вами ставят?

— На сайте нашего проекта, как вы можете видеть, нет рекламы. У нас нет цели заработать денег, единственная цель — рост «живого» трафика. Работаем с социальными сетями, планируем размещать баннеры на сайтах СМИ с похожей повесткой. И готовим серию материалов о преступности в России вместе с довольно известным СМИ.

— Сколько у вас сейчас уникальных посетителей?

— Около четырех тысяч в день — в неделю, соответственно, примерно 25 тысяч. К Новому году планируем как минимум утроить показатели — учитывая, какие материалы мы готовим, это вполне реально.

— Самые громкие материалы о коррупции в последние годы делает ФБК Навального. Хотите составить ему конкуренцию?

— Я бы сказала, что наши задачи с ФБК примерно схожи. Не думаю, что если мы раньше обнаружим чью-то дачу или самолет, это повредит общему делу борьбы с коррупцией. Кроме того, наша аудитория — за счет того, что мы освещаем и темы, не связанные с коррупцией, — потенциально шире, чем у блога Навального или ФБК. Но мы скорее союзники, чем конкуренты.

— Вы готовы были бы сделать, например, что-то совместное с ФБК?

— Разумеется, мы были бы только «за».

Для людей и изданий, критиковавших Путина, дело нередко заканчивалось трагически — как с уходом руководителей РБК и убийством Бориса Немцова. Мы не хотим рисковать своей безопасностью, а также безопасностью наших коллег и близких.

— А в чем отличие вашего проекта от того, что делает ФБК?

— Мы стараемся писать не только о коррупции, хотя эта тема — наш приоритет, но и о другом — от анализа нового состава Думы до чеченского беспредела. И стараемся избегать эмоций и давления на читателя в текстах. Хочешь убедить кого-то в коррумпированности чиновника — приведи доказательства и дай читателю самому решить, чью сторону он примет. Кстати, недавно мы уличили Навального в неточности. Он заявил, что дача некоего генерала Козика построена на российско-финской границе в зоне инженерно-технических сооружений, где жилое строительство вообще запрещено. Мы выяснили, что строить там как раз можно, но обнаружили много другой интересной информации, с которой можно ознакомиться в нашей статье «Лесная Лубянка. Кто живет в тайном поселке элитных особняков?».

— Но эмоциональные сюжеты ФБК рассчитаны как раз на того самого неподготовленного читателя. Вы с таким читателем хотите говорить иначе — приводя доказательства и избегая эмоций?

— Именно так. Мне кажется — это мое личное мнение, не сомневаюсь в праве на существование других точек зрения, — что на читателя не следует давить. На мой взгляд, качественный текст с убедительными доказательствами не нуждается в эмоциональной подаче и криках «ату коррупционера, ату!».

— Если вы пишете не только о коррупции, можно ли ваше издание назвать не нишевым, а общественно-политическим?

— В России все — от высокой политики до асфальта под ногами — пронизано коррупцией, без которой не делается ни одно дело — ни ребенка в сад отдать, ни предвыборную кампанию провести. Именно поэтому Russiangate — не нишевое издание. Мы объясняем, что плохие дороги, дорогие продукты и высокие налоги — это части одной коррупционной схемы. Мы — в своем ключе, конечно, — делаем ту же работу, что и Следственный комитет, и Генпрокуратура, это большое общественное дело. Поэтому нишевым изданием я бы Russiangate не назвала. Мы планируем писать и о Чечне, и о нарушениях, допускаемых московскими властями, и о связях чиновников и криминала, искать незадекларированное имущество чиновников.

— А о чем вы писать не станете?

— Вероятнее всего, не будем писать о «чистой» политике и экономике. Хотим избегать узких тем — можно писать о частных случаях, если они очень резонансные или иллюстрируют общее правило. Другими словами, если вы узнали об институтском преподавателе, который берет взятки, этого маловато. Но если стало известно о коррумпированности верхушки целого вуза или, еще лучше, их покровителей в Минобре — пожалуйста, расскажите нам об этом.

— А где у вас проходит «двойная сплошная»?

— У нас нет стоп-листа, но что-то мы пока не готовы обсуждать — не уверена, что мы стали бы публиковать информацию о семье Путина, если бы она попала нам в руки. А кое-какие темы из стандартного журналистского стоп-листа — например, все той же Чечни — как раз собираемся осветить в ближайшие дни.

— А почему вы не стали бы публиковать информацию о семье Путина? Это ваше решение — или ваших инвесторов?

— Мы решаем это внутри редакции. Инвесторы могут посоветовать что-то — например, опасно ли будет писать о некоторых депутатах и крупных чиновниках, — но права «вето» у них нет. Не секрет, что для людей и изданий, критиковавших Путина, дело нередко заканчивалось трагически — как с уходом руководителей РБК и убийством Бориса Немцова. Мы не хотим рисковать своей безопасностью, а также безопасностью наших коллег и близких.

— Можно уточнить — что такое «стандартный журналистский стоп-лист»?

— Он существует во многих изданиях. Писать нельзя, в основном, о ближнем круге и семье Путина, а также об РПЦ. С этим я сталкивалась не раз, в том числе в федеральных изданиях.

— Когда этот стандарт сложился?

— Во всяком случае, я узнала о нем, когда пришла работать в свое первое издание, около восьми лет назад. Почему и как он сложился — мне судить сложно.

— Это было издание с государственным участием?

— В изданиях, где я работала, мне озвучивали этот самый «стоп-лист». С уверенностью могу сказать о трех — ни одно из них не финансировалось государством, и все они принадлежали разным владельцам и холдингам. Руководство прямо перечисляло темы и персоналии, которые нельзя было затрагивать. Я не готова называть эти издания, не имею права обсуждать кухню СМИ, где больше не работаю. На мой взгляд, это неэтично.

Сведения о том, что в СМИ существуют стоп-листы, — как и наше желание сохранить анонимность — сигнализируют обществу о существующих проблемах.

— Допустим, это было бы нарушением корпоративной этики. А как вы считаете, должны читатели знать, что такой стоп-лист в негосударственных изданиях существует?

— Наш разговор мне напоминает недавний тест «Медузы» «Этичный ли вы журналист?». Я там получила какой-то суперэтичный результат, но некоторые вопросы для меня до сих пор остаются открытыми.

Я думаю, что это важно. Сведения о том, что в СМИ существуют стоп-листы, — как и наше желание сохранить анонимность — сигнализируют обществу о существующих проблемах. Но называть конкретные редакции, повторюсь, я не вправе. Журналистам об этом известно повсеместно. А рассказывать широкой общественности о мерах безопасности, которые принимают для своих корреспондентов отдельные издания — с которыми я сейчас не сотрудничаю, — не считаю этичным. Эту грань между корпоративной этикой и журналистским долгом я не готова пересечь.

— Хорошо. Опасения за жизнь и здоровье в связи с темой «Путин» понятны. А почему нельзя трогать РПЦ?

— Причина такого трепетного отношения людей, имеющих власть, к верхушке церкви мне неизвестна. Но расследование Светланы Рейтер о заработках церкви могло стать последней каплей перед разгоном старой команды РБК. Можно привести пример Pussy Riot, которые лично «насолили» своим перформансом патриарху и получили гораздо более суровое наказание, чем было бы логично.

— То есть за публикации об РПЦ тоже можно получить двушечку?

— Я думаю, власти нашей страны связаны с РПЦ, а еще они связаны, например, с представителями Чечни, которые часто действуют неправомерно. И журналисту, «обидевшему» людей, близких к власти, или их друзей из церкви, может грозить нечто более серьезное, чем судебное преследование.

— О Чечне писать не так опасно, как о коррупции в окружении президента?

— Эти темы мы оцениваем как одинаково опасные. Это вопрос прецедента: информацию о Чечне нам пока удавалось найти, об окружении Путина — нет. Не могу с уверенностью сказать, что мы бы точно ее не опубликовали: это ведь зависит от сути информации, правда?

— И возьметесь расследовать сведения о коррупции и в РПЦ, если они вам станут известны?

— Сложно рассуждать голословно. Когда на руках будет конкретный факт — мы подумаем, публиковать ли его и если да, то в каком именно виде.

— Для чего вашим инвесторам издание о коррупции? В чем их интерес?

— Наши инвесторы считают журналистику мощным инструментом борьбы с коррупцией, и тут я с ними не могу не согласиться. Наши материалы уже привели к некоему беспокойству среди людей, о которых мы пишем, — для начинающего издания это неплохой результат. Наша общая с инвесторами цель — разоблачение коррупционеров.

— Что вы сочли бы идеальным итогом своих публикаций? Вам бы хотелось, чтобы коррупционеров, например, сажали в тюрьму?

— Мы не следователи и не судьи. Для меня идеальным итогом наших расследований был бы публичный призыв к ответу героев наших статей. Я хотела бы, чтобы каждого из них заставили отвечать, откуда у них незадекларированные дома и вертолеты. А уж фактами нарушения закона пусть занимаются те, для кого это является непосредственной обязанностью.

— Кто может заставить их отвечать на такие вопросы?

— В идеале (а мы же говорим об идеальном варианте?) мне хотелось бы участвовать в создании общества, где для чиновника, уличенного в коррупции или в сокрытии информации о своем имуществе, переставала бы существовать возможность работы в государственном аппарате. Пока эти факты очень часто остаются вообще без последствий. Это неправильно — о коррупции надо кричать, объяснять обществу, почему она опасна, приводить информацию, которая понятна аудитории.

— А такое общество может возникнуть в условиях, когда журналисты соглашаются со стоп-листами?

— Судя по тому, что такие расследования все равно появляются, решение отдельных редакций не делает тут погоды. Я уже говорила — у нас нет полного запрета на какие бы то ни было темы. Давать ли информацию — будем решать тогда, когда ее найдем.

— На какие издания вы ориентируетесь? Какие считаете своей конкурентной средой?

— По качеству материалов мы хотим равняться на «Медузу» — именно на ее «карточки» мы стараемся ориентироваться, когда речь идет о понятности текста. В расследованиях — ориентируемся на расследовательский отдел старого РБК и Навального. Думаю, при поиске информации мы используем одни и те же инструменты. С тем же ФБК, «Новой» — а также, вероятно, с уже упомянутым проектом Анина — нам и предстоит конкурировать.

— Расследования требуют не только серьезной журналистской работы, но и серьезных денежных затрат. Во сколько обходится вам подготовка одного материала?

— Как ни странно, большая часть подготовки материала проходит за компьютером. Наши журналисты не ездят в командировки и не покупают дорогостоящее оборудование, хотя сейчас мы задумались о покупке квадрокоптера. Самые серьезные наши траты — это оплата российских и зарубежных баз поиска недвижимости и проверки компаний. Самая дорогая из них, «Контур-Фокус», обошлась нам в 56 тысяч рублей на год.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Как оставаться социофобом там, где это не приветствуетсяМолодая Россия
Как оставаться социофобом там, где это не приветствуется 

«В новом обществе как таковых болезней нет, не считая расстройства настроения или так называемого мудодефицита. Страны Западного и Восточного конгломератов даже соревнуются за звание самой мудостабильной страны». Рассказ Анастасии Ериной

15 ноября 20211233
Всадники СвободыColta Specials
Всадники Свободы 

Фотограф Артем Пучков проехал от Брянска до Мурманска вместе с трейнсерферами — путешественниками на грузовых поездах

10 ноября 20214731