«Настоящее творчество — это всегда выход из зоны комфорта»

Пермский оперный театр открыл юбилейный 150-й сезон возобновленной «Богемой», спектаклем Филиппа Химмельмана 2017 года. А накануне в театре прошла пресс-конференция, на которой новое руководство театра представило перспективные планы на год. Тщательно подготовленное превью сезона, трансляция пресс-конференции онлайн, нарядный, отлично структурированный буклет, выступления участников конференции — нового руководителя Пермского балета Антона Пимонова, советника директора Дмитрия Ренанского и гендиректора театра Довлета Анзарокова — все вместе внятно транслировало идею: в театре началась новая эпоха.

Анзароков пока остается «темной лошадкой» для пермяков. Между тем в Петербурге его знают многие: он окончил Санкт-Петербургскую консерваторию по классу композиции у Сергея Слонимского, в аспирантуре начал осваивать смежную специальность администратора театра, менеджера театральных и концертных проектов, основал собственное концертное агентство, успел поработать в Оперной студии Петербургской консерватории, в Мариинском и Александринском театрах.

Приоритетные задачи нового руководства — обновление и рационализация театрального процесса, стратегическое долгосрочное планирование, поиски новых форм взаимодействия со спонсорами. В этом сезоне намечены три полноценные оперные премьеры: «Фауст» Гуно в постановке Василия Бархатова и Зиновия Марголина, «Евгений Онегин» в постановке Владиславса Наставшевса и «Норма» Беллини; куратором проекта назван искусствовед Аркадий Ипполитов. Для детей припасен хрестоматийный «Петя и волк» Прокофьева, постановка поручена Александре Ловянниковой. Не менее интересны и балетные планы: «Путеводитель по балету» на музыку Настасьи Хрущевой и Петра Ильича Чайковского и хореографию Мариуса Петипа и Антона Пимонова, возобновление «Свадебки» Иржи Килиана и «The Second Detail» Уильяма Форсайта и балетный вечер, составленный из работ молодых хореографов «Дягилев. Hommage»; общее руководство этим спектаклем возложено на Владимира Васильева.

— Пользуюсь случаем поздравить вас с началом нового сезона и с назначением. Что вы почувствовали, когда вам предложили возглавить театр? Какова была первая мысль?

— Если честно — испытал шок. Предложение было абсолютно неожиданным; я сразу почувствовал, какая это огромная ответственность, — и это чувство растет с каждым днем. Я в Перми уже четыре месяца и успел понять, как трепетно пермяки относятся к своему оперному театру. Это отличается от того, что я привык видеть в Петербурге, где прожил 17 лет. Петербург — город театральный, одних только оперных театров — пять. В Перми, городе тоже вполне театральном, оперный театр один — и он является главной в городе культурной институцией. Тебе постоянно об этом напоминают: «Мы так любим наш театр, а вы теперь в нашем театре работаете, а как, а что…» Чем с бо́льшим количеством людей я общаюсь, тем сильнее чувствую груз ответственности — мы просто не имеем права сделать что-то не так. Потому что за тем, что мы делаем, наблюдает буквально каждый горожанин.

— А сколько всего народу живет в Перми?

— Около миллиона.

— А в Петербурге — около пяти миллионов. Вот и объяснение. В Перми все друг друга знают. В губернском городе в оперный театр ходят представители той социальной страты, которую мы привычно зовем интеллигенцией, — и эта прослойка, как мне представляется, довольно тонка. Я часто бывала в Перми в последние 10–12 лет. Мне кажется, оперный театр с его историей для пермяков — важная часть самоидентификации, некий символ, зашитый в культурный код, вместе с деревянными «пермскими богами», посикунчиками и пельменями. В этом я вижу и некую опасность для вас — варяга, пришлого человека: чувствуете ли вы настороженность со стороны публики и коллектива театра?

— Да, конечно. Но я хотел бы закончить сюжет, с которого мы начали. При всей внезапности предложение, которое было мне сделано, выглядело вполне логичным продолжением моей карьеры — говорю сейчас об этом без ложной скромности. Я музыкант и продюсер с композиторским образованием, на протяжении семи лет успешно работал в одном из ключевых театров страны, в Александринке. Сегодня мне 40 лет — кажется, это оптимальный возраст для того, чтобы принять амбициозный вызов, брошенный мне предложением из Перми.

— Вы, безусловно, правы; но для отечественных практик ваш случай почти уникален. Ведь у нас кадровая политика строится не на честных и прозрачных основаниях, но зависит от массы привходящих обстоятельств: связей, протекций, сложных многоходовок, того, кто за кем стоит…

— Давайте попробуем абстрагироваться от понятий «честно-нечестно» — куда более серьезная проблема в нашей сфере, на мой взгляд, связана с кадровым обновлением художественного и административного руководства. Посмотрим, для примера, на ситуацию с культурными институциями в Петербурге и Москве — театрами, концертными организациями, вузами, творческими союзами: всем им необходим кадровый резерв, новые лица появляются в их руководстве крайне редко… А театр — это жизнь, горение, эксперимент; тут застой и даже стабильность смерти подобны. Настоящее творчество — это всегда выход из зоны комфорта.

Можно сформулировать иначе. Вот я семь лет провел в кресле начальника управления рекламы и маркетинга в Александринском театре — это была настоящая творческая работа! Ты должен постоянно придумывать новые маркетинговые ходы, генерировать новые идеи. Каждый новый сезон — новый круг. Это как марафон: ты не можешь бежать 100 км с той же скоростью, с которой бежишь 5 км. На каждом новом круге ты все больше замедляешься и замедляешься. Тебе нужно повторить то, что ты делал и раньше, а ты уже устал. Тебе нужно каждый раз придумывать новые формы работы, новые способы привлечения аудитории. С каждым годом новые приемы придумывать все сложнее: наступает моральная, психологическая усталость, появляется искушение пустить процесс по накатанному пути. А что уж говорить о руководстве культурной институцией: когда ты проводишь в кресле начальника бесчисленное количество лет — это не просто сложно, но чревато иссяканием творческой энергии. Поэтому проблема кадрового обновления так важна.

При этом парадоксально, что в Перми я как раз столкнулся с тем, что в театре огромное количество людей работает десятки лет — и в большинстве случаев работает замечательно. Этому есть и объективные причины: если ты живешь в Перми и хочешь работать именно в театральной сфере — выбор не так велик. Но я вижу в старожилах театра беззаветную любовь к этому учреждению. И это усугубляет чувство ответственности по отношению к коллективу Пермской оперы.

— Маркетинг сегодня — наука, которой обучают в университетах. И конкурсы при поступлении на факультеты маркетинга, особенно в Америке, — самые высокие. Маркетолог, человек, умеющий продавать, — одна из самых востребованных профессий сегодня. Но вы, как я понимаю, нигде маркетингу специально не обучались, то есть вы автодидакт, самоучка.

— Вы правы, я не оканчивал профильных институтов по маркетингу — хотя пару лет назад решил все-таки получить диплом продюсерского факультета РГИСИ, сейчас я уже перешел на третий курс.

— А вы там реально учитесь? А то вот Кехман тоже что-то такое оканчивал в Театральной академии, так, говорят, его там никто в глаза не видал.

— Не мой случай — я в институте появляюсь регулярно. Но дело не в этом: маркетинг — одна из тех новых специальностей ХХ века, в которых все стремительно меняется. Еще в 2014 году соотношение продажи билетов в кассах офлайн и онлайн было 70% к 30%. А сейчас почти 100% покупок совершается онлайн. Увеличилось значение рекламы в соцсетях, в интернете, но сильно сократился сектор наружной рекламы. Сегодняшний мир меняется стремительно, и для того, чтобы оставаться профессионалами, представителям многих специальностей нужно учиться постоянно — а в сфере рекламы и маркетинга этот вопрос стоит особенно остро.

Кроме того, я ведь человек из предпринимательской сферы — когда ты занимаешься организацией концертов и прокатом спектаклей, ты волей-неволей на практике путем проб и ошибок, набивая шишки, постепенно приходишь к пониманию, что в этой области работает, а что не работает. Если у тебя нет бюджетного финансирования, ты хочешь не хочешь, но должен работать по принципу «потратил рубль — сделал два». Поэтому мне пришлось на практике нащупывать оптимальные способы работы с аудиторией.

— Маркетинг, умение продавать, привлекать публику в театр — важная часть вашей работы. Но другая, не менее, а пожалуй, даже более важная, связана с художественной деятельностью театра. Театр — творческая институция, производящая художественный продукт. Вы занимаете в театре высшую позицию, вы — первое лицо; переводя на европейские стандарты — интендант театра. А у интенданта гораздо шире полномочия, они не ограничиваются сугубо административной и организационной деятельностью. Вы собираетесь быть в Перми интендантом — или только директором? Ведь вы композитор по образованию, вам и карты в руки. Никто не кинет вам в лицо упрек: мол, вы не разбираетесь в музыке. По музыкальной части к вам, полагаю, вопросов не возникнет. По репертуарной политике тоже. А по части выбора режиссеров и постановочных команд — у вас, слава богу, есть советник в лице Дмитрия Ренанского. Мне кажется, сложился вполне перспективный тандем. Так кто вы, интендант или директор?

— Начну издалека. Вы правы, руководить художественным процессом, определять его вектор — приоритетная функция интенданта. Но с точки зрения бизнес-модели успешные, большие бизнесы — давайте сейчас абстрагируемся от театра — это всегда командная, коллективная работа. А оперный театр, как мы хорошо понимаем, — это очень большой коллектив: оркестр, хор, балет, постановочная, административная части. Выпуск спектакля, повседневное функционирование театра — это сложносоставная работа, в которой сочетаются разные виды деятельности. Мне в этом смысле повезло: в Пермской опере работают замечательные специалисты — так что придерживаться коллегиального стиля работы сам бог велел.

Почему я заговорил сейчас о больших компаниях? Управление становится успешным тогда, когда каждое из направлений деятельности возглавляет человек, который разбирается в этом лучше тебя. Директор не должен разбираться в отдельных областях деятельности театра лучше экспертов, специалистов — он должен опираться на них и мыслить стратегически, обладать неким генеральным видением того, как должен развиваться театр. В этом смысле мы с коллегами говорим на одном языке — хотя при этом вся полнота ответственности за художественную политику театра так или иначе лежит на директоре.

— В таком случае, мне кажется, пора поговорить об отсутствии на пресс-конференции главного режиссера театра Марата Гацалова. Почему его не было? И почему в текущем сезоне не заявлено ни одной его постановки?

— В настоящее время Марат по-прежнему является главным режиссером Пермской оперы — его новая постановка запланирована на сезон-2022/2023, и мы, конечно, продолжим с ним сотрудничество. Не стоит искать в его отсутствии на пресс-конференции подводных камней: как и другие творческие лидеры Пермской оперы, Марат — человек востребованный, он сотрудничает со многими российскими театрами, чему мы только рады.

— Жерар Мортье, который остается для меня образцом идеального интенданта, не имел музыкального образования — что не мешало ему быть самым креативным и талантливым художественным лидером. Потому что он был визионером и потому что у него было чутье: на людей, на таланты, на то, что будет востребовано публикой. Он всегда находился в резонансе со временем, с историей, он предвосхищал, задавал театральные тренды. А как у вас обстоят дела с интуицией и визионерством?

— Давайте порассуждаем вместе: чего вам и мне не хватает в большинстве наших театров?

— Лично мне не хватает рационализации театрального процесса и культуры ведения театрального дела; из этой проблемы проистекают провалы долгосрочного планирования. Из-за неумения планировать на три-четыре года вперед российские оперные театры как бы выпадают из мирового процесса, не могут приглашать к себе ведущих оперных режиссеров, дирижеров, солистов высокого уровня — ведь у тех планы сверстаны на несколько лет вперед…

— Перспективное планирование, на мой взгляд, — не самая сложная задача: это прежде всего вопрос налаженных коммуникаций. Но выпуск новых спектаклей и прокат текущего репертуара — это пусть и важнейшее, но одно из направлений нашей работы. Не забывайте, что репертуар Пермской оперы — это еще и хоровые, и симфонические, и камерные концерты. Каждый из театральных коллективов должен развиваться, а их руководителям должно быть интересно реализовывать себя, чувствовать себя полноценными творцами. Что же до планирования, то летом мы, кстати, закончили формирование плана премьер на 2023 год, сейчас работаем над 2024-м…

— Но Курентзису же удавалось залучить в Пермь первоклассных постановщиков — Селларса, Кастеллуччи, Боба Уилсона? Вряд ли с ними договаривались за три года… Да и в афише Дягилевского фестиваля выступали легендарные европейские ансамбли — не буду перечислять, их было много.

— Тут мы вступаем с вами на опасную тропу, но я все-таки отвечу на ваш вопрос. Теодор Курентзис, бесспорно, очень много сделал для театра, для пермской публики, для развития культурного туризма — это очевидно. Многие его проекты уже вошли в новейшую историю музыкального театра — взять хотя бы «Королеву индейцев» того же Селларса. Но, если позволите, я бы хотел привести неожиданную, возможно, аналогию из области спорта. Есть такой футбольный клуб «Анжи Махачкала» — какое-то время назад он принадлежал бизнесмену Сулейману Керимову, который захотел превратить его в мировой суперклуб, пригласив в «Анжи» огромное количество мировых футбольных звезд — из Бразилии, из Европы. Состав был сильнейший, зарплаты — неприлично высокие, но спонсоры были готовы платить. При этом команда играла на стареньком стадионе «Динамо Махачкала» — и через несколько лет вся история закончилась, потому что у нее не было глубокого инфраструктурного фундамента. Звезды уехали, а «Анжи» по-прежнему играет во втором дивизионе российского футбола.

Почему я сейчас об этом говорю? Можно привозить в Пермь главных звезд западного театра, можно собрать на фестиваль одномоментно все деньги мира со всех спонсоров. Но… Музыканты, которые работали в замечательном оркестре musicAeterna, — по большей части экспаты-легионеры. Приезжавшие в Пермь режиссеры выпускали выдающиеся спектакли, которые невозможно было инсталлировать в текущий репертуар: сколько раз была показана в Перми «Жанна на костре» Ромео Кастеллуччи? Сколько показов выдержала «Травиата» Роберта Уилсона? В театре до сих пор вспоминают историю о том, что для постановки «Травиаты» пришлось построить отдельный генератор, потому что для воплощения световой партитуры Уилсона театру не хватало электроэнергии…

Что мы имеем в сухом остатке? Легионеры уехали, сказка закончилась — и оказалось, что все эти годы театральной инфраструктурой никто толком не занимался, причем и с материальной точки зрения, и в плане кадров. После отъезда musicAeterna в Петербург Артему Абашеву и Евгению Воробьеву пришлось заново пересобрать оркестр и хор театра — это была целая эпопея! Сейчас мы заняты тем, что можно назвать «устойчивым развитием», — занимаемся строительством театра с самого фундамента. Все новые спектакли, которые мы выпускаем, с самого начала сочиняются в расчете на регулярный прокат. Наша ближайшая задача — продолжить формирование сильного штата солистов, постоянно занятых в репертуаре. Та же ситуация и в оркестре, и в балете.

Что же до художественной политики, то планы Пермской оперы говорят сами за себя: если в прошлые годы театр делал ставку на сотрудничество с мэтрами европейской сцены, то и в прошлом, и в нынешнем сезоне у нас работают лидеры сегодняшнего российского театра — причем герои именно новой театральной волны. Я считаю эту стратегию для вставшего на путь обновления театра очень перспективной — чего стоит только шумный резонанс «Кармен» Константина Богомолова.

— Да уж, с Богомоловым театр попал в десятку.

— Я, кстати, отношусь к числу горячих поклонников этого спектакля: он изумительно выстроен по форме, едкий, точный по интонации. Да, «Кармен» — это рискованный проект. Но ведь управление театром — это всегда риск. Вы ведь заметили: в Пермской опере произошла смена поколений. Все наши творческие руководители — люди молодые. Мы готовы к экспериментам, готовы меняться и развиваться.

— Однако, насколько я поняла, вы лично находитесь на довольно коротком поводке у пермского Минкульта: с вами заключили договор на три года. Я понимаю, что и договор ни от чего не спасает: ветер переменится, и с вами могут разорвать контракт и на сроки договора не посмотрят — такое уже бывало, и не раз. То есть вы не защищены, гарантий никаких.

— Диалог с властями Пермского края складывается у театра очень конструктивно. А гарантий нет никогда и ни в чем — в конце концов, в сфере искусства о каких-то гарантиях в принципе говорить невозможно.

— А нестабильность вашего положения не мешает вам думать? Продумывать стратегию, планировать сезоны, приглашать людей?

— Нервничают обычно те, кто во что бы то ни стало хочет удержаться на должности. У меня такой задачи нет. Наша ключевая цель — дать осуществиться той художественной стратегии, которая сформировалась в Пермской опере на сегодняшний день. Я убежден, что настоящее, искреннее руководство не может заключаться ни в чем ином, кроме заботы о пользе общего дела и людей, в нем занятых. Поэтому — да, я думаю о перспективах. И я очень, используя старомодное слово, проникся духом театра, который мне посчастливилось возглавить, — я чувствую его атмосферу, она совершенно особая.

— Вы упомянули, что многие работают в театре десятилетиями… А не случается ли вам слышать фразу «А мы всегда делали вот так!»?

— О, это любимая фраза старожилов любого театра! В этом смысле Пермская опера если и отличается от других — то в лучшую сторону: люди здесь открыты всему новому, они готовы получать новый опыт, рисковать, пересматривать свои взгляды и привычки.

Вот вам пример. На пресс-конференции, посвященной открытию сезона, мои коллеги презентовали первый и пока что единственный в России эндаумент-фонд. А ведь это не моя идея: проект разрабатывался до моего прихода в театр под руководством Аллы Платоновой. Он был придуман людьми, мыслящими очень прогрессивно, — и я его, конечно, поддержал, дальше мы будем его продвигать и развивать. Уже прошла презентация проекта в Сколкове, мы разговаривали на тему поддержки театра с представителями местного бизнеса.

Важно, что пермяки — все поголовно патриоты края, это их родной театр. Мне кажется, люди на Урале немного другие, не такие, как в центральной части страны. Они мыслят шире, свободнее, что ли… чувствуют себя хозяевами в своем городе и крае, инициативны, не боятся принимать решения исходя из идеи общего блага. Надеюсь, таких людей здесь много.

— В этом сезоне театр отмечает юбилей — 150 лет со дня основания. Символично, что вы выпустили такой замечательно красивый и подробный буклет к началу сезона. По виду и структуре он напомнил мне буклеты лучших оперных домов Европы — Парижской оперы, Баварской оперы. К сожалению, ни один российский театр — за исключением, пожалуй, Большого — таких буклетов к началу сезона не выпускает, а это очень важно: таким способом театр не просто информирует о ближайших планах, но как-то позиционирует себя в общественном пространстве. Ваш буклет был не просто уместен, он словно бы сигнализирует urbi et orbi, что в театре началась новая эпоха. Ну или скажем менее пафосно — новый период в жизни театра. И что теперь все будет по-новому, иначе. Более внятно, рационально, более по-европейски, что ли…

— Мы хотим быть максимально открытыми и прозрачными; хотим, чтобы все понимали, что мы делаем. Поэтому нам так важно рассказывать об этом. Репертуар театра планомерно обновляется, только до конца этого года мы должны выпустить три новых спектакля. Мы возвращаем Пермской опере статус амбициозного театра, идущего вперед, — и молодость нашей команды в этом очень помогает. Это ведь очень важно: руководя театром на протяжении многих лет, ты оберегаешь свои привычки от всего нового. С годами подобная метаморфоза происходит практически со всеми — и с творцами тоже. Поначалу все склонны к риску, к новому, к экспериментам. А потом начинают охранять свой художественный бэкграунд. В этом смысле Пермской опере очень повезло, потому что ее традиции — это традиции лабораторного поиска, эксперимента. Поэтому один из проектов, которого я особенно жду в нынешнем сезоне, — это возвращение в нашу афишу балетов Уильяма Форсайта: вы хорошо помните, что в 2000-е годы его спектакли первой показала в России Мариинка, потом они ушли из репертуара, какое-то время в афише Большого была его «Артефакт-сюита» — и вот теперь «The Second Detail» возвращается в Пермь. Надеюсь, что на Форсайта к нам будут ездить так же, как на пермского Уилсона и на пермского Богомолова.

— Поговорим о взаимоотношениях театра с фестивалем Дягилева. Как они будут выстраиваться и будут ли вообще сохранены? Прошла новость о том, что у фестиваля теперь будет отдельное финансирование, все, что связано с деньгами, будет проходить через пермский Минкульт, а фестивальная база разместится в пространстве завода Шпагина.

— Как вы могли заметить, на минувшем фестивале ни одно событие не проходило на сцене театра — только на заводе Шпагина, в ДК Солдатова и в других локациях. Как будут развиваться события в дальнейшем, мы сейчас можем только предполагать. Но есть несколько констант, которые вы вольны сопоставить. Первая: будет создан Дягилевский фонд, в котором Пермский край будет одним из участников, а в его формировании примут участие крупные компании. Среди прочего фонд будет заниматься восстановлением усадьбы Дягилевых в Бикбарде, созданием музея Дягилевых в Перми — и, конечно, фонд займется поддержкой Дягилевского фестиваля. Как эта новая структура будет взаимодействовать с театром — покажет время. Раньше организацией Дягилевского фестиваля занимались театральный менеджмент, наш продюсерский отдел, технические службы, администраторы, художественно-постановочная часть. Но такая модель была логична в годы, когда Теодор Курентзис оставался художественным руководителем театра, а Дягилевский становился кульминацией театрального сезона. Сегодня Пермская опера живет своей жизнью, и ее интенсивность с каждым годом только возрастает: скажем, на июнь будущего года у нас запланирован выпуск большой оперной премьеры — «Нормы», плюс подготовка летней резиденции балетной труппы в Санкт-Петербурге, плюс работа над новыми постановками сезона-2022/2023 — а это ведь сезон 300-летия Перми, наша ответственность перед городом здесь очень велика…

— Пространство завода Шпагина прошлым летом удачно превратили в некий российский аналог Руртриеннале. В принципе, мне идея нравится: почему бы в России не возникнуть подобному фестивалю в заброшенных заводских цехах и шахтах? Но тогда у фестиваля не будет настоящей, профессиональной оперной сцены. Впрочем, оперы регулярно ставят в бохумском Jahrhunderthalle — и ничего, получается интересно.

— Как бы ни сложилось, в городе уже есть Пермская опера, которая по праву входит в число ведущих музыкальных театров страны. А Дягилевский фонд позволит Перми не потерять контакт с Теодором Курентзисом, который будет развивать отдельную фестивальную структуру на базе завода Шпагина и заниматься производством эксклюзивного художественного продукта. В идеале мы должны добиться ситуации, при которой Пермь окажется в двойном выигрыше, получив вместо одной крупной культурной институции две.

Понравился материал? Помоги сайту!