«ГШ»: «Надо, чтобы сознание соответствовало прогрессу»

«ГШ», основанная Катей Шилоносовой и Евгением Горбуновым, — пожалуй, самая интересная и необычная московская рок-группа момента. Когда-то они назывались Glintshake и играли англоязычный альт-рок в духе Sonic Youth и Dinosaur Jr., но, вернувшись к корням, выбрали себе новый стиль, переименовались и выпустили русскоязычный альбом «ОЭЩ МАГЗИУ», вдохновленный абсурдом окружающей реальности и русской музыкой — по их словам, в диапазоне от Мусоргского до «Звуков Му». В этом году «ГШ», неизменно эффектно выступающие живьем, появятся на больших летних фестивалях: 9 июля в Санкт-Петербурге на Stereoleto 2017 и 29 июля на «Пикнике “Афиши”» в парке Коломенское. Другой проект Кати Шилоносовой и Евгения Горбунова — полуимпровизационный коллектив «Рты» — выступит 8 июля на московском фестивале андеграундной музыки «Боль». Денис Бояринов обсудил с музыкантами почти все группы, в которых они играли.

— Какая концепция у другой вашей группы «Рты»?

Катя Шилоносова: Играть и веселиться.

— Зачем вам для этого еще одна группа?

Женя Горбунов: Потому что в других особо не повеселишься — работать надо, вкалывать.

Катя: «Рты» получились самым естественным и самым случайным способом. И музыка у этой группы — самая случайная. В этом вся прелесть. Нам всем очень понравилось играть вместе. Такая редкость, когда люди случайно собираются вместе и у них получается играть музыку.

Женя: Еще это хороший способ расслабить свое эго и концептуальное мышление, сделав что-нибудь развлекательное.

Катя: Я бы не сказала, что мы развлекаем других или развлекаемся сами. Для меня занятие музыкой — это не развлечение и не работа, это исследование собственных возможностей. «Рты» в основном импровизируют, а импровизация — это очень походит на разговор, на диалог. Чем больше ты играешь с другими людьми, тем больше понимаешь, насколько ты вообще способен на коммуникацию.

Женя: Музыкальный диалог в группе «Рты» — это разговор между барабанщиком, басистом и перкуссионистом о том, когда заткнется гитарист.

Катя: Бывает и такое. Женя очень любит поболтать на гитаре.

— Расскажите о своей самой первой группе.

Женя: О, мне есть что рассказать.

Катя: У Жени классные группы. У них есть потрясающая фотосессия, где они все сидели босиком, и классное интервью, которое они дают в одном и том же детдомовском свитере.

Женя: Это уже вторая группа. «Мраморный морж» — уже не тру, а вот «Накося»!

— «Мраморный морж» — это первая группа или вторая?

Женя: Вторая. Но на самом деле это второе название первой группы.

Катя: Одно название лучше другого.

Женя: А первое название было «Накося». Это было в Хабаровске. Мы играли русский рок в смеси с фолком и акустикой. Я играл на гармошке. Мы выступали на слете врачей-психотерапевтов.

Катя: Это очень круто. В психушке дело было?

Женя: Нет, в каком-то конференц-зале. И еще в школе в моем классе — пели на фоне школьной доски. Все обалдели просто.

— Прямо как группа «Звуки Му».

Женя: Почти. У нас был масштаб поменьше. «Звуки Му», насколько я помню, на выпускном выступали, где собралось пол-Москвы. А у нас было выступление для одного класса. Но было весело. Никто ничего не умел. Песни были исключительно про бытовые условия жизни — причем алкоголиков и наркоманов. Но были у нас и импровизированные альбомы с названиями типа «Последние годы жизни Деда Мороза» и «Распиратор».

Есть люди, которые считают себя авангардистами, — они стараются сделать все максимально непонятным и непролазным. Послать всех в жопу. Это не про нас.

— Катя, а твоя первая группа?

Катя: По сравнению с Женей у меня ничего интересного не было. У меня была группа в Казани, которая существовала пару лет, пока я училась в институте. Мы играли то, что можно назвать инди-роком. Обычная группа: я пела и играла на гитаре, были соло-гитарист, барабанщица и басист.

— Как вы назывались?

Катя: Об этом не надо даже писать.

Женя: Недавно к Кате подошел чувак и сказал, что та группа ему нравилась больше.

Катя: Он сказал мне: тогда слышалось, что ты пела для себя. Я ему ответила, что и сейчас много вкладываю в то, что делаю. Но все равно, ответил он, раньше было более тру. Я его спросила, был ли он на концерте «ГШ». Он не был, но уже знает, что это не тру.

— Удивительно, что он вообще есть. Ты вот стесняешься произносить название той группы.

Катя: Группа называлась Conspirators. Сначала мы назывались «Заговорщики», а потом переименовались, поскольку тогда было модно все делать на английском. И поскольку я никогда не слушала русский рок. Из русской музыки я любила только классику — со времен музыкальной школы. А с русским роком были напряженные отношения, поскольку за свое детство я не встретила ни одного нормального поклонника русского рока. Они чаще всего были какими-то мудаками. У меня сложился условный рефлекс, и я эту музыку отрицала.

— С чего началась группа Glintshake?

Женя: История эта, как и все истории создания московских групп, очень скучная.

Катя: Откуда этот шовинизм?

Женя: Я обратил внимание, что в историях создания групп в Казани или Комсомольске-на-Амуре всегда есть элемент отчаяния, неустроенности и маргинальщины. И это автоматически становится интересно. А когда группа собирается в Москве, то какая тут может быть маргинальщина — все равно все есть, даже когда ничего и нет. Мы просто бесились с жиру и решили играть вдвоем. Рок. Почему-то казалось, что мало кто играет рок.

Катя: Просто у нас были гитары, и мы стали на них играть вместе. Это из разряда — как старые вещи поносить.

Женя: А могли бы и не рок играть. У нас была энергия двух людей, которую надо было куда-то приложить, и мы ее приложили таким образом.

Катя: Самый лучший комментарий был к нашей первой EP на Lookatme. Кто-то написал: «Какой у вас отличный барабанщик!» Мы эту EP записали вдвоем в комнате, а барабанщиком был Ableton (смеется). Мы автоматизацией сымитировали человечность.

Женя: А потом нам все это осточертело.

— Рок вам вроде бы не надоел.

Женя: Рок жив, как и Цой. Все живы, и все хорошо, но надо как-то играть по-другому.

Катя: Мне кажется, что понятие «рок» себя исчерпало. Я даже не знаю, какой рок жив. Кто-то недавно смешно написал в Фейсбуке: помните главное противостояние 90-х — рок против рэпа? Кажется, рэп победил.

Женя: Короче, мы на выжженном поле пляшем и машем какими-то флагами.

— Все же вроде живы.

Женя: Да, но это жизнь как в комке почвы, в котором кишат миллионы микроорганизмов. Они, как музыканты, есть везде. Едешь в метро с гитарой, и кроме тебя — еще два человека с гитарами обязательно.

Катя: Это ты с поездом на Ленинград перепутал.

Женя: В поезде на Ленинград кроме тебя еще пять человек с гитарами минимум. Это группа «Тараканы» едет в Питер на панк-елку.

Словом, в этом комке почвы всегда есть жизнь. Иногда она из комка эволюционирует до чего-то приличного в размерах и классифицируемого учеными. Ничего не могу сказать про группу «ГШ», но мы в полной уверенности, что все делаем правильно.

— А что сейчас делает «ГШ»? Можно ли это описать?

Женя: Продолжаем поиски музыкального языка. Вдохновляемся разного рода русской словесностью — например, рекламными объявлениями и холодными звонками, которые, на наш взгляд, тоже являются частью общей культурной почвы.

— Это ты про текст говоришь, а что насчет звука?

Женя: Мы традиционными средствами пытаемся добиться неочевидной коммуникации между инструментами, чтобы получить необычную фактуру. Она является частью музыкального языка, так же как и мелодизм, который мы черпаем из произведений русских композиторов. Мы сознательно пытаемся перестроить свое музыкальное нутро под новый мелодизм. Для того чтобы сформировать свой почерк. Хотя бы в пику тому, что происходит с песнями сейчас, — они все написаны как будто одним или двумя людьми.

Катя: Женя истерит сейчас по поводу того, что все поп-песни мира как будто пишет Крис Мартин.

Женя: Все говорят о самовыражении, но, как ни странно, люди пишут одинаковую музыку.

Катя: Мы вчера начали спорить, хороша ли въедливая песня. Я считаю, что это очень хорошо. Суперпоп на это и рассчитан. Я вот вспомнила сейчас про Ольгу Бузову, и у меня в голове заиграла ее песня.

— Группа NRKTK, в которой ты, Женя, когда-то играл, писала въедливые песни.

Женя: Мы ставили себе эту цель сознательно и старались ее добиться. У нас всегда стояла задача сделать въедливый припев.

— У «ГШ» эта задача не стоит?

Женя: Нет.

Катя: Песню Ольги Бузовой я могу вспомнить, а NRKTK — нет.

Женя: Ты просто давно их не слышала. Например, моя сестра недавно ездила в Биробиджан и слышала там песню «Пума» как подложку рекламы быстрых займов.

— Вы во многих интервью говорите, что «ГШ» — это поп-музыка, но ведь поп-музыка — это въедливые припевы.

Женя: Не обязательно. Есть более широкое восприятие поп-музыки: например, группа Slayer — это тоже поп-музыка, потому что она популярна, то есть понятна без каких-то специальных дополнительных знаний. Глупо думать, что если фуз на гитаре больше выкручен — это не поп.

Катя: С приходом интернета сложно оставаться в андеграунде. Я не знаю, какую музыку сейчас надо писать, чтобы быть непонятым и оставаться в андеграунде. В интернете всегда найдутся люди, которые тебя поймут. Так что сейчас все — поп. В этом и прикол.

Женя: Наша музыка — потенциально массовая, просто она немного сложнее для восприятия, чем условная Ольга Бузова. Есть люди, которые считают себя авангардистами, — они стараются сделать все максимально непонятным и непролазным. Послать всех в жопу. Это не про нас. Не стоит людей разъединять при помощи своей музыки, стоит их объединять. Но стоит также и усложнить им задачу для восприятия, потому что восприятие должно эволюционировать. Технологии постоянно эволюционируют — кучи новых девайсов появляются, нейросети, скоро мы будем техникой управлять с помощью мысли, а люди продолжают слушать самое въедливое и тупое и говорят, что, например, Прокофьев — это очень сложная музыка. Надо, чтобы сознание соответствовало прогрессу.

Понравился материал? Помоги сайту!