Solar X: «Меня называли “русским Aphex Twin без танка”»

История Романа Белавкина, известного под псевдонимом Solar X, является символом того, что в 90-е было все возможно и не было непреодолимых границ — по крайней мере, в электронной музыке. В начале 90-х московский студент, увлекавшийся точными науками и ушу, попал в автокатастрофу, которая на два года заточила его в квартире, но не отчаялся — потратил это время на постижение устройства синтезаторов, компьютерных программ и недавно появившегося интернета, сочинение собственной музыки и вышел из реабилитационной ссылки электронным музыкантом, чью музыку узнали и полюбили в США и Европе. В 1995-м продвинутая московская тусовка, только начавшая постигать культуру диджеев, клубов и рейвов, с удивлением обнаружила, что рядом с ними живет человек, которого зарубежная пресса сравнивает с лидером авангардной электроники Aphex Twin. Solar X стал любимым героем журнала «Птюч», который тогда диктовал модную повестку российской богеме.

В середине 2000-х Solar X исчез из электронной музыки так же внезапно, как и появился, — переехав в Лондон, Роман Белавкин, параллельно с музыкой занимавшийся вопросами искусственного интеллекта, решил сконцентрироваться на научной деятельности. Но и музыку он, слава богу, не забросил — 25 ноября Solar X выступит на фестивале «Остров 90-х» в Екатеринбурге, который приурочен к дню рождения Ельцин Центра. Денис Бояринов поговорил с Романом Белавкиным о его беседах с Aphex Twin и о том, когда компьютеры начнут писать музыку лучше людей.

— Какой жизнью вы живете сейчас?

— Я работаю в Мидлсекском университете в Лондоне. Занимаюсь наукой — математикой и computer science. Преподаю и участвую в проектах, связанных с искусственным интеллектом и машинным обучением. Два дня назад был в Манчестере на встрече со своими коллегами-биологами, с которыми мы делаем проект по теории эволюции. У меня активная научная жизнь — я езжу на конференции, делаю доклады. В марте делал доклад в Высшей школе экономики в Москве и совместил это с концертом в Noor Bar. Музыкой я тоже занимаюсь, поскольку она меня не оставляет. Но, естественно, на все не хватает времени.

— Почему начиная с 2006 года вы перестали выпускать новую музыку?

— Как раз в это время возникло ощущение, что электронная музыка отошла на задний план. К тому же произошла цифровая революция — СD стали никому не нужны, все перешли на mp3. Работа артистов и лейблов перестроилась — они начали ориентироваться на соцсети. Независимые лейблы, которых было много в 90-х, должны были либо изменить свою работу, либо умереть. Потому что окупать выпуск качественной музыки, продавая, скажем, по 2000 CD, стало невозможно. У нашего лейбла Art-Tek Records так получилось с компиляцией «Артефакты», а уже в начале 2000-х альбом Amen Orchestra, у которого был огромный резонанс — о нем рассказывали BBC и журнал Vice, продался всего в количестве 100 штук.

Я с 2000-х годов полностью погрузился в науку. Музыка для меня стала отдушиной — делаю ее исключительно для себя. Хотя периодически получаю упреки, что ничего давно не выпускал. Кстати, сейчас ведутся переговоры с лейблами о выпуске моих старых альбомов на виниле. Они выходили в 90-х на кассетах и CD. Думаю начать с этого, а потом уже подойти к выпуску новой музыки.

— Раз уж мы заговорили о судьбе лейблов: что происходит с архивом Art-Tek Records, на котором выходило много интересной российской электроники? Нет ли планов вернуть его в культурный обиход?

— Art-Tek Records все еще существует. Старый каталог сохранился. Кстати, помимо выпущенных в свое время альбомов есть еще много альбомов невыпущенных — оставшихся на очереди. Конечно, архив Art-Tek надо сделать доступным. В хорошем качестве. Хотя бы в mp3. А затем доделать то, что мы не успели доделать. Все упирается в нехватку времени. У моего партнера по лейблу Юрия Мураша давно появились дети. Я недавно стал отцом. Раньше при самом благоприятном стечении обстоятельств я мог посвящать Art-Tek Records день в неделю, теперь и того меньше, а чтобы делать лейбл на серьезном уровне, надо отдавать этой работе все свободное время.

Gagarin Party, разумеется, прошла мимо меня. Я в это время сидел в квартире со сломанными ногами.

— Когда я рассказываю о вас екатеринбургским журналистам, для простоты и эффекта я представляю вас «русским Aphex Twin». Сейчас вы можете с этим поспорить.

— Меня когда-то называли «русским Aphex Twin без танка» (смеется). У нас даже была на эту тему беседа с Aphex Twin. Мы с ним познакомились еще году в 1997-м, виделись на концертах и вечеринках. Когда я переехал в Лондон, так получилось, что мы даже жили недалеко друг от друга. Однажды мы сидели у него дома и показывали друг другу свои наработки. Трехэтажный дом Aphex Twin был заставлен аналоговыми и модульными синтезаторами. У него были вся коллекция Korg MS, синтезаторы Serge, словом — просто залежи. Тогда же он уже начал покупать русские синтезаторы — помню, мы с ним переводили надписи на какой-то советской драм-машине и клеили надписи на английском. Когда я жил в России, я тоже собирал русские синтезаторы, и в какой-то момент они стали занимать большую часть нашей маленькой квартиры, я понял, что не могу идти по этому пути. Тогда я решил, что должен от всего отказаться, чтобы уместить необходимые мне инструменты в лэптопе. Я устроил себе тест: поставил задачу программно воспроизвести аналоговый синтезатор Korg MS20, чтобы можно было отказаться от реального. И я Aphex Twin сказал: мол, здорово, что у тебя есть возможность собрать кучу машин, а мне приходится все носить в лэптопе. На что он мне ответил: зато у тебя подход к музыке как у мастера кун-фу, который может справиться с любым противником без оружия. Одной рукой (смеется).

Но, конечно, Aphex Twin — это глыба электронной музыки. Мало какому художнику удается совместить содержательную творческую составляющую и коммерческую востребованность.

— Вернемся к 90-м. Вы помните свое первое соприкосновение с рейв-культурой? Вы были на Gagarin Party?

— Я пришел в электронную музыку из другой области. Я был обычным московским школьником, которому с детства нравилась электронная музыка. Большая удача, что мой отец был ученым и привез мне из командировки синтезатор, на котором я начал делать первые зарисовки. Потом я поступил в университет и серьезно занялся спортом — я был в сборной СССР, а потом и России, по ушу. Мы по 36 часов в неделю тренировались — ездили в Китай, встречались с тамошней сборной. Потом так получилось, что я попал в аварию, и мне пришлось два года безвылазно просидеть дома. Единственные места, которые я посещал, — это больницы, где мне делали операции на ногах. У меня появилась куча свободного времени. У меня был дома компьютер — я стал устанавливать новые программы, разбираться, как работают секвенсоры, и реализовывать то, что раньше не мог сделать. Я знал, что в России появляется какая-то электронная сцена: на «Радио Максимум» была передача, которую вел, кажется, DJ Фонарь, но там была не та музыка, которую мне хотелось услышать. Я только понаслышке знал, что в Москве появились первые клубы. Gagarin Party, разумеется, прошла мимо меня. Я в это время сидел в квартире со сломанными ногами. Я с развивавшейся в Москве сценой не соприкасался, но у меня было много записанной музыки, и единственные, кто о ней знал, — это мои друзья-компьютерщики и знакомые хакеры. В конце 1994 года я придумал название Solar X, стал выступать — играл в «Пилоте» и еще в каких-то клубах. В это же время я пересекся через интернет с людьми, которые занимались аналоговыми синтезаторами, и договорился о выпуске первой пластинки. Эта пластинка и вытолкнула меня на московскую сцену. Обо мне узнали — кто-то позвал на радио, журнал «Птюч» обо мне написал: так я и познакомился с Компасом-Врубелем и Иваном Салмаксовым, а до этого я в клубы не ходил.

Над танцполом летал воздушный шар. Когда на нем зажигали горелку, он загорался как огромная лампа и освещал здание.

— Вы выступали в «Птюче»?

— «Птюч» отличался от остальных московских клубов. У него была особенная аура. Все удивлялись, что у него был фейс-контроль и они позволяли себе не пускать распальцованных бандитов. Все говорили: вот какая у «Птюча» крыша крутая. В 90-х клуб без бандитов невозможно было себе представить, даже несолидно было как-то (смеется).

В «Птюче» я пару раз сыграл концерты. Когда я отыграл там первый раз в 1995-м, меня сразу позвали играть второй. И тут же мне все стали говорить: как же ты там играешь второй раз, ведь «Птюч» никого по второму разу не приглашает (смеется). У меня даже есть трек «Tuchpulses», который был написан после первого концерта. У них был вход через тоннель; когда ты попадал в него, на тебя медленно надвигалась непонятная музыка. Я постарался в нем передать свои звуковые ощущения.

— Расскажите про самый грандиозный рейв, в котором вам довелось участвовать.

— Рейвов было много. Самый впечатляющий — «Казантип» на Крымской атомной станции. Для начала надо представить себе размеры здания: оно высотой 60 метров, размером с 30-этажный дом. А в длину еще больше. Внутри — огромный зал в 30 этажей высотой, абсолютно пустой. На танцполе там помещалось тысяч пять человек. Звука — около 100 киловатт. Кажется, это было в 1999-м — внутри этого здания над танцполом летал воздушный шар. Когда на нем зажигали горелку, он загорался как огромная лампа и освещал здание. В этот момент ты замечал, что люди танцуют не только на танцполе — они забирались на стены, на какие-то выступы и площадки на верхних уровнях. Все это напоминало картины Босха. Ничего подобного я больше не видел. Я был на Гластонбери, я был на больших рейвах в Британии и во Франции, но ничего, сравнимого по масштабу, не вспомню.

— Про прошлое мы поговорили, давайте теперь о будущем. Скажите как специалист по искусственному интеллекту: когда компьютер начнет писать музыку лучше, чем человек?

— Вопрос очень хороший. Есть два представления о том, что такое искусственный интеллект. Первое — достаточно идеалистическое: что искусственный интеллект должен быть таким, чтобы его нельзя было отличить от человеческого. На этом основывается классический тест Алана Тьюринга. На самом деле интеллект, неотличимый от человеческого, — это только одно проявление интеллекта. Например, мы можем вообразить инопланетянина, который обладает другим типом интеллекта и другими навыками коммуникации, — он тест Тьюринга не пройдет. Такой идеальный искусственный интеллект, который может обмануть человеческий, пока еще не создан.

С другой стороны, есть прикладная область реализации искусственного интеллекта; раньше она называлась кибернетикой, сейчас — «искусственный интеллект и системы машинного обучения». С середины 80-х эта область из строго научно-академической стала индустриальной. Индустрия сейчас использует искусственный интеллект на всю катушку: распознавание изображений, экспертные системы, системы принятия решений и т.д. Сейчас вычислительные мощности компьютеров позволяют реализовать более мощные алгоритмы по поиску и обработке данных — текста, изображений, видеосигналов — и связи разных типов данных друг с другом. Эти алгоритмы стали решать задачи, которые еще недавно казались непосильными. Самый известный пример — это программа AlphaGo, которая играет в го лучше, чем человек. Происходит стремительное продвижение вперед в области алгоритмов глубоких нейронных сетей — даже немного пугающее.

Aphex Twin ответил мне: зато у тебя подход к музыке как у мастера кун-фу.

Но наиболее важная революция сейчас заключается в синергии человека и компьютерного интеллекта. Я могу объяснить, что я имею в виду. Когда-то в древности не существовало письменности, и люди передавали знания с помощью преданий, мифов и легенд. Поэтому невозможно было сохранить знания в точности: если человек умирал, с ним неизбежно исчезала какая-то часть знаний. После появления письменности у человечества фактически появилась память. В следующие тысячелетия мы накапливали знания — сначала на папирусах и глиняных табличках, потом на пергаменте, потом появилось книгопечатание и т.д. Тогда человечество столкнулось с проблемой поиска знания — как в огромной библиотеке найти необходимую тебе книгу? Поиск мог занять всю жизнь. С появлением всемирной паутины произошла революция поиска — сейчас любую книгу, статью или даже видео в интернете можно найти за несколько секунд. На мой взгляд, это революция, сопоставимая с изобретением письменности. Между ними прошло несколько тысяч лет, но следующая революция произойдет гораздо скорее. Фактически она происходит сейчас — на наших глазах. В чем она состоит? Эта информация, которую можно мгновенно найти, будет использоваться компьютерными системами для анализа и принятия решений. Уже сейчас существуют программы, которые помогают человеку принять решения, — навигаторы, учитывающие дорожную ситуацию, финансовые программы, просчитывающие котировки акций. Например, одни мои знакомые программисты пишут алгоритмы, рассчитывающие биржевые показатели на основании анализа твитов и статусов в Фейсбуке. Поэтому глобальные интернет-компании вроде Google, Facebook и «Яндекса», которые собирают и анализируют эти данные, сейчас обладают большой силой — не только экономической, но и политической.

— Как эта «третья революция» отразится на создании музыки и музыкантах?

— Действительно: что же делать людям? Когда происходила индустриальная революция в XIX веке, люди тоже боялись, что все будут делать станки, а человек останется без работы. Сейчас экспертные системы действительно вытесняют людей из своих профессий. Например, дальнобойщики, капитаны грузовых кораблей и машинисты поездов метро — эти профессии сейчас находятся на грани исчезновения. Скоро весь такой транспорт будет беспилотным. Какие профессии не будут заменены компьютерами? Они будут связаны либо с человеческими услугами или сервисной индустрией, либо с креативными сферами — наукой и искусством. Не только потому, что в них нельзя заменить человека, но и потому, что не нужно.

Когда-то я увлекался программами, которые помогают писать музыку, — алгоритмами, улучшающими аранжировку, и так далее. Но, как бы ни была хороша программа, ты всегда слышишь разницу: какая музыка сочинена человеком, а какая — компьютером. Потому что, когда слышишь музыку, написанную человеком, ты общаешься с самим человеком. Это просто другой язык — язык звуков, эмоций, временных паттернов. Мой прогноз такой: при помощи компьютеров можно будет улучшить процесс написания музыки, но заменить ими человека не получится. Потому что музыка пишется человеком и для человека.

Чисто теоретический вопрос: возможно ли будет создать машину или программу, способную полностью заменить человека, воплотив все движения человеческой души? В ответе на него я остаюсь скептиком. Даже с точки зрения физики человеческий мозг является настолько сложной системой, что его невозможно воспроизвести во всех деталях. Деталей настолько много. Ну, например, человеческий мозг содержит около 100 миллиардов нейронов — клеток, которые передают электрический ток. Каждый нейрон соединен с 10 тысячами других нейронов — количество соединений астрономически велико, и оно постоянно меняется. Это динамическая система, воссоздать которую очень сложно. Но помимо нейронов мозг содержит и другие клетки — например, глиальные, которые помогают нейронам. Около каждого нейрона около 10 других клеток, то есть всего в мозге около триллиона других клеток, которые до конца непонятно, что делают, и, соответственно, их никто не моделирует. Я уж не говорю о том, что сам нейрон сложно устроен и в компьютерных реконструкциях человеческого мозга используют его упрощенные модели. Так что воссоздать человеческий разум во всей его красе физически невозможно. Но, на мой взгляд, и не нужно.

Понравился материал? Помоги сайту!