«Наши отношения с Боуи можно было назвать братскими»

В Центре фотографии им. братьев Люмьер открылась фотовыставка «Дэвид Боуи. Человек, который упал на Землю». На открытие приезжал художник Джордж Андервуд — близкий друг Дэвида Боуи. Денис Бояринов выпил с ним чаю и записал его воспоминания о том, как Джорджи и Дэви ходили на концерт Литтл Ричарда, подрались из-за девушки, играли блюз и путешествовали по США.

Мы познакомились с Дэвидом, когда мне было девять лет. Это было в 1956 году. Мы пришли записываться в «волчата» (так называли младшую группу у бойскаутов), там и познакомились. Выяснилось, что у нас общие интересы — музыка и все, что происходило из Америки. Мы с Дэвидом слушали радио, обсуждали музыку и поняли, что нам нравится одно и то же — Лонни Донеган и другие исполнители скиффла. Потом мы решили сами организовать скиффл-группу. У Дэвида был пластиковый укулеле, из ящика, палки и струны мы соорудили ти-чест-бас. В таком составе мы дали наш первый концерт — у костра в лагере бойскаутов. Пели песни, популярные тогда у скиффл-групп, — вроде «Tom Hark» и «All I Have To Do Is Dream».

А потом нас увлек рок-н-ролл. Дэвид был большим поклонником Литтл Ричарда, а мне больше нравился Бадди Холли. Когда мне было 11 лет, я попал на концерт Бадди Холли. Дэвид мне тогда очень завидовал, потому что я первым попал на рок-н-ролльный концерт. Спустя несколько лет мы пошли вместе на концерт Литтл Ричарда. Это был незабываемо — мы сидели в первых рядах и видели то, что происходит на сцене, в мельчайших подробностях. Тогда мы не знали, что Литтл Ричард был геем, и вообще не задумывались об этом. Но он выглядел неподражаемо — вычурно одет, весь в макияже. Настоящая звезда.

В середине исполнения одной из песен, когда Литтл Ричард уже забрался на белый концертный рояль, он вдруг внезапно схватился за сердце, стал хрипеть и свалился с него. Музыканты побросали инструменты и сбежались к нему. Мы не знали, что и думать. Побледневший Дэвид прошептал мне: «Джордж, мы, вероятно, стали свидетелями исторического события — Литтл Ричард умер у нас на глазах». Но тут Литтл Ричард вскочил на ноги, схватил микрофон и закричал что есть мочи: «Уоп-боп-балула-боп-бам-бум... Тутти-фрутти!» И зал взорвался восторженными криками — Литтл Ричард покорил его этим трюком. Дэвид запомнил его навсегда — первый урок, как повелевать эмоциями публики, он получил у Литтл Ричарда.

Все ждут от меня истории, как мы подрались с Дэвидом из-за девушки. Девушку звали Кэрол Голдсмит. Мы видели ее с компанией друзей на Бромли-Хай-стрит, которую мы с Дэвидом утюжили каждый день — наряжались и ходили по ней взад-вперед, от кафе в начале к кафе в конце, полмили в одну сторону. Нам еще не было 15. Кэрол нам обоим очень нравилась, но мы не знали, как к ней подкатить. Тогда я придумал план — устроить у себя дома вечеринку по случаю моего 15-летия и пригласить ее. Это сработало — она пришла. Мои друзья принесли на вечеринку огромное количество выпивки — ведь мои родители оставили дом в наше полное распоряжение. Все страшно напились уже к восьми часам вечера, включая Дэвида. Один я оставался относительно трезвым — ведь я был за хозяина: мне надо было следить, чтобы друзья не разбомбили дом. Благодаря этому я сумел пригласить Кэрол на свидание.

Я сказал ему: «Не стоит ломать дружбу из-за девушки» — и мы остались друзьями.

Дэвид позвонил мне вечером накануне свидания и сказал, что он говорил с Кэрол. Мол, она передумала и не хочет со мной встречаться, но стесняется мне об этом сказать и попросила его рассказать об этом мне. Я ему поверил и остался дома. Но потом, когда я пришел в молодежный клуб, где мы договорились встретиться, наш общий знакомый сообщил мне, что Кэрол была здесь и прождала меня около часа. Я ужасно разозлился на Дэвида. Я был в бешенстве.

На следующий день мы ехали в одном школьном автобусе — Дэвид сидел на несколько рядов позади меня, и я слышал, как он расписывал историю своего знакомства с Кэрол. Это все была ложь — от начала и до конца. Я вскипел, завелся, рассказал о том, как все произошло, другому приятелю. Тот мне сказал, что за такое надо наказывать. Я — хоть это было не в моем стиле — на перемене подошел к Дэвиду и ударил его в глаз. Он не ответил мне — он знал, за что получил. Драки не случилось. Я ударил его всего один раз и ушел. Только через несколько дней я узнал, что из-за этого удара Дэвид попал в больницу и может потерять зрение. Я сильно переживал — повинился перед отцом Дэвида, потом пошел к Дэвиду в больницу. Я сказал ему: «Не стоит ломать дружбу из-за девушки» — и мы остались друзьями. А много лет спустя Дэвид сказал, что этим ударом я ему удружил как следует — его глаза стали разноцветными, что придало ему инопланетной загадочности.

Между нами было немало соперничества, но мы всегда оставались друзьями. Мы вместе ходили на концерты и играли в группах. Когда мне было 15, я начал петь в группе под названием The Kon-Rads. Я приходил в школу уставший, с кругами под глазами. Дэвид тогда учился играть на саксофоне и тоже хотел быть в группе. Я позвал его на репетицию, и он к нам присоединился. Потом я ушел из The Kon-Rads, потому что не поладил с барабанщиком, а Дэвид задержался и пел в ней вместо меня.

После школы я пошел в арт-колледж, а Дэвид — работать в рекламное агентство. Было начало 1960-х — молодежь Британии увлеклась американскими блюзменами. Нашими кумирами тогда были Мадди Уотерс, Лайтнин Хопкинс, Бадди Гай и Джон Ли Хукер. Тогда мы с Дэвидом решили собрать блюз-группу — стиль гитарной игры у блюзменов казался простым. Мы решили, что тоже можем так играть. Мы назвались Hooker Brothers, разучили несколько блюзовых вещей и вдвоем дали пару концертов. Потом Дэвид позвал еще троих знакомых музыкантов: так появились The King Bees — первая группа, с которой Дэвид сделал запись.

The King Bees попали даже на телевидение. Но Дэвиду этого было мало, он говорил: «Джордж, это ерунда. Вот увидишь, мы пойдем дальше». Он был очень амбициозен и мечтал о большой славе. И не только мечтал, но и действовал. Дэвид написал письмо одному бизнесмену, магнату, производящему стиральные машины, — Джону Блуму: он был очень успешен в те годы, эдакий Ричард Брэнсон 60-х. Дэвид написал ему что-то эффектное — в духе «У Брайана Эпстайна есть The Beatles, а вам нужны The King Bees». Это сработало — Джон Блум устроил нам прослушивание, и так у группы появился менеджер по имени Лесли Конн. Лесли устроил нам первое выступление — на юбилее свадьбы Джона Блума в дорогом еврейском ресторане в Сохо. В первом отделении играла группа под названием The Naturals — прилизанные клоны The Beatles. А потом вышли мы — длинноволосые, в потертых джинсах и с американскими блюзами. Первым номером программы мы исполнили «Got My Mojo Working», а на нас удивленно взирала публика в коктейльных платьях и смокингах, среди которых была пара знаменитостей. Разумеется, нас приняли холодно — мы провалились. Дэвид был очень расстроен этим концертом. Возможно, поэтому The King Bees долго не просуществовали — Дэвид вскоре ушел из группы.

До того как я стал рисовать для Дэвида, он позвонил мне и сказал: «Один мой приятель выпускает альбом. Я думаю, ты мог бы нарисовать ему отличную обложку. Приятеля зовут Марк Болан. Ты должен с ним познакомиться». Вообще-то я уже был знаком с Марком — мы встречались как-то на Денмарк-стрит, но это другая и длинная история. Мы снова познакомились с Марком, и я нарисовал ему обложку первого альбома T. Rex «My People Were Fair…». Я послушал песни Марка и понял, где лежат их корни: в поэзии Уильяма Блейка и все такое. У меня был толстенный фолиант с удивительными гравюрами Густава Доре к Данте и Мильтону. Вдохновляясь ими и немного подражая Доре, я сделал рисунок с ангелами и другими мифическими существами. Марку очень понравилось. Это привлекло ко мне интерес как к художнику — мне стали заказывать обложки другие музыканты, а также ко мне на тусовках стали подходить незнакомые люди и спрашивать: «Эй, чувак, ты на каких сидишь наркотиках?»

Незадолго до своей смерти Марк попросил меня сделать обложку альбома «Futuristic Dragon». Когда я приехал к нему домой в Челси, первое, на что я обратил внимание, — это разбитая гитара, лежавшая на полу. Я спросил у Марка: «У тебя что, вчера была вечеринка?» Марк томно ответил мне, что это он расколотил гитару, которую подарил ему его знакомый, известный джазовый гитарист. Ну просто так. Я подумал, что это плохой знак. Марк в этот период много пил бренди — пил и смотрел видеозаписи собственных выступлений. Его настроение менялось как на качелях. Он очень ревновал к успеху Дэвида, хотя сам был большой звездой. Но он чувствовал, что его слава катится к закату. Он был чудесным человеком, но рок-н-ролльный образ жизни сломал его.

«Hunky dory» — это выражение, пришедшее с севера Англии. Оно означает «все хорошо». Отец Дэвида был из Йоркшира — вероятно, он его и научил. Честно говоря, я не знаю, почему Дэвид так назвал альбом: ни в одной из песен «hunky dory» не встречается.

Когда речь зашла об обложке для «Hunky Dory», Дэвид дал мне отпечаток фотографии в сепии и попросил меня его раскрасить — меньше чем за неделю до отправки альбома в печать. У меня тогда была студия в Лондоне, которая называлась Main Artery. Я попросил своего партнера Терри помочь мне сделать ретуширование. В самый последний момент я попросил Дэвида упомянуть Терри на задней стороне обложке, и он приписал его имя к моему — слегка криво и сбоку. А в названии студии сделал опечатку, написав Main Artory — таким оно и осталось в истории.

Я бы предпочел сделать другую обложку к «Hunky Dory» и нарисовать картину на основе этой фотографии, в которую можно было бы вплести отсылки к его песням. Вы видели обратную сторону второго альбома Дэвида Боуи? Там мой рисунок, в котором я интерпретировал текст каждой песни с этого альбома. Я бы сделал что-то в таком духе.

Много лет спустя Дэвид сказал, что я удружил ему этим ударом.

Когда Дэвид изобрел Зигги Стардаста и взорвал им Великобританию, он пригласил меня отправиться вместе с ним в тур по США в 1972-м. Я думал, что мы поедем на неделю, но это заняло у нас больше трех. Я недавно женился и отправился в путешествие со своей молодой супругой. У нас получилось потрясающее свадебное путешествие. Больше всего мне понравился Новый Орлеан.

Менеджмент Дэвида подавал его как большую звезду, хотя он таковой в США не был. К его машине выкатывали красную ковровую дорожку, и, когда Дэвид выходил на нее, наряженный в костюм Зигги Стардаста, собиралась толпа зевак, которые перешептывались: «А это кто, черт побери?» — «Какая-то большая шишка из Великобритании!»

Дэвид переживал, что публика на некоторых американских концертах вела себя довольно тихо. Я успокаивал его: «Просто, когда они видят тебя, у них отваливается челюсть: “Что же это такое перед нами?” Они в жизни не видели ничего подобного». Одеваться, как он, и вести себя, как он, на сцене было невероятно смело для того времени. С появлением Зигги наше соперничество закончилось.

Американские концерты были фантастическими. Каждый — событие. Настоящий рок-н-ролл. А после каждого концерта начиналась вечеринка. Правда, я в них не принимал участия — не забывайте, что я был молодоженом и должен был быть пай-мальчиком. Дэвиду нравилось ходить в гей-бары. Мы были вместе в одном из них в округе Уэйна. Там были такие яркие и замечательные люди, но я чувствовал себя не в своей тарелке — для меня это другой мир. А Дэвиду нравилось быть в окружении необычных людей.

После того как мы проехали по США, Дэвид предложил мне поехать вместе с туром в Японию. Я спросил его: «А что я буду делать?» — «Ну, будешь на бэк-вокале». Я отказался. Мне надо было заняться своей семьей и своей карьерой. Так что в итоге вместо меня в Японию, а потом и в Россию — по Транссибу — поехал другой наш приятель Джефф Маккормак. Джефф был холост, и у него не было никаких обязательств.

С годами слава Дэвида Боуи становилась все больше, но за сценой он оставался все тем же Дэви Джонсом, с которым мы когда-то познакомились в Бромли: «Эй, привет, Джорджи. Как твои дела?» Я иногда наблюдал, как меняется его поведение в присутствии других людей, но у меня никогда не было ощущения, что между нами что-то изменилось, что он разговаривает со мной свысока или что его испортила слава. Он приглашал меня с ним в путешествия — мы ездили вместе на Ривьеру, в Швейцарию. Я был на его 50-летии в Нью-Йорке и на его свадьбе с Иман. Каждый раз, когда он выступал в Лондоне, он приглашал меня на концерты и заносил мое имя в гестлист. Наши отношения можно были назвать братскими — да, мне кажется, это подходящее слово.

В последние годы мы с ним общались по электронной почте. Иногда созванивались, но редко. А на письма он отвечал моментально. Он решил не рассказывать мне о своей болезни — это можно понять. В это было посвящено всего несколько человек в мире. Догадаться о том, что с ним происходит что-то плохое, было невозможно — в общении он всегда был позитивен и весел. Дэвид был очень остроумным человеком, душой компании. Причем его чувство юмора было абсолютно английским, в духе шоу «Монти Пайтона» — американцы с трудом понимали его шутки.

Один из его последних имейлов, отправленных мне, был очень смешным. У меня день рождения в феврале, и каждый год к этой дате Дэвид мне посылал подарочную корзину из Fortnum and Mason, очень дорогого лондонского гастронома: кофе, чай, сыры и прочие деликатесы. В ответ я отправил ему видео, как я распаковываю эту корзину и произношу благодарственную речь. Дэвид поблагодарил меня за это видео и написал, что я стал походить на своего отца. Я ответил ему: «Ты абсолютно прав. Каждый раз, когда я подхожу к зеркалу, я вижу там своего отца». На что Дэвид написал мне: «Ты знаешь, это странно, но каждый раз, когда я подхожу к зеркалу, я тоже там вижу твоего отца».

А еще как-то я написал ему: «Ты — звезда». И мгновенно получил от него ответ: «Да, я знаю».

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ

Понравился материал? Помоги сайту!